Гребаный саксаул (СИ) - Герман Сергей Эдуардович - Страница 19

• Предыдущая
• 19/24
• Следующая

Я пересчитал, ровно сорок восемь восемь штук. Мишкина физиономия растянулась в глупой улыбке.

Неизвестно от кого пошла эта традиция, но за каждое письмо положен щелчок по носу.

Я засмеялся.

Ни один нос не выдержит такого издевательства.- И отдал все письма.

Потом мы сидя на кровати, рассматривали фотографии.

Этот эпизод почему-то расположил Мишку ко мне. Он старался быть ко мне поближе, попасть со мной в наряд.

* * *

Я снова в наряде на КПП.

Ближе к полуночи в дверь постучали. Я удивился. Дежурный по парку всегда вваливался без стука. Крикнул:

-Заходы!

Вошёл мужик лет тридцати- тридцати пяти в потёртой дублёнке и мохеровом шарфике на шее.

Несколько раз я его видел на территории части. Он заходил к дежурному по парку, о чём то говорил с водителями.

Мужик протянул руку.

-Валерий Алексеевич, можно просто Валерик.

Я хотел было сказать обычное в таких случаях:

-Ну и фули?- но постеснялся. Наверное сказалась моя врождённая интеллигентность.

Помолчали. Было слышно, как в автопарке работает двигатель дежурной машины.

Валерик достал из-за пазухи зелёную бутылку портвейна.

-Может за знакомство?

Я солидно ответил- Можно!

Саржевский разлил вино в алюминиевые кружки. Через полчаса меня повело в сон. Я поднялся, сказал дневальному.

-Я ухожу в нирвану. При пожаре меня выносить в первую очередь.

Проснулся я через час, от какого-то шороха. За окном было темно.

Я встал и толкнул дверь.

У печки сидел Саржевский с расстёгнутой ширинкой. Рядом на коленях стоял наш новый знакомый и нянчил в руках его эрегированный член. Взгляд у Саржевского был, как у блаженствующего павиана.

Пряжка моего солдатского ремня со смачным шлепком впечаталась в согнутую спину.

Тело рухнуло на пол. Быстро, быстро перебирая конечностями побежало к двери. Ремень зажужжал и со свистом рассекая воздух обрушился на худую задницу, обтянутую спортивными штанами. Хлопнула дверь.

Я выскочил наружу. Валерик бежал вдоль забора уткнув голову в плечи, профессионально выбрасывая ноги на переднюю часть стопы.

Я вернулся.

-Ну что, садомит?

Саржевский заплакал и почему то перешёл на вы.

-Простите меня пожалуйста! Не говорите никому.

Я махнул рукой. -Куда тебя девать дурака. Пропадёшь ведь.

Утром после завтрака зашёл дежурный по автопарку прапорщик Долженко. На правой стороне его кителя висел ромбик пединститута. Наверное это был самый образованный прапорщик в Краснознамённом Средне-азиатском военном округе. К солдатам он обращался на вы.

Долженко принюхался. Носом втянул в себя воздух. Я наступил подошвой сапога на обронённую пробку.

-Выйдём на улицу, покурим!- Сказал прапорщик.

Угостив меня сигаретой, Долженко, прикуривая хитро посмотрел на меня.

-У вас всё в порядке?

-Ну да...

-Этот... Валерка заходил?

-Заходил. Покурил и ушёл.

-Вы с ним поаккуратнее. Он...Как бы сказать....Прапорщик смутился.- В общем, не Валера, а Валерия.

Я не понял.- В каком смысле?..

-Пару лет назад комбат ночью приехал в часть, пошёл в штаб. Дежурным по части был он, Валерка. В штабе ни дежурного, ни дневального. Комбат к двери помначштаба. Закрыто. Музыка. Комбат кричит:

-Немедленно откройте!

Открывают. В кабинете на столе бутылки, дым коромыслом. Ширинки у обоих расстёгнуты. Шум! Вопли! Крики!

Солдата этого куда-то перевели. Валерку тихонько уволили, чтобы не поднимать скандала, по болезни.

Долженко бросил окурок на землю. Натянул перчатки. -В общем смотрите сами. Делайте выводы.

* * *

В мою смену бывший помначштаба больше не появлялся.

Я выпросил у прапорщицы тёти Риты новое хебе. Взял у Саржевского ремень из кожзаменителя, его замусоленную шапку. Подшил белоснежный воротничок, сержантские погоны без вставок.

Ровно в семь утра я с деревянной лопатой в руках ожидал появления комбата.

Подполковник поднимался по дорожке отдуваясь, как гиппопотам. Я, якобы ничего не замечая, увлечённо кидал снег широкой фанерной лопатой.

При этом был застёгнут на все пуговицы, как требовал устав. Бляха блестела, сапоги сверкали. Широченные галифе, на два размера больше, раздувались словно паруса. Я заметил комбата ровно за секунду до его крика.

-Тава-а-арищ сержа-а-ант!

Вытянулся по стойке смирно, взяв отполированный до блеска черенок лопаты на изготовку, словно ружьё. Резко вскинул ладонь к виску.

-Здрррра- рара, товарищ подполковник!

Комбат моргнул белёсыми поросячьими ресницами. Затряс щеками:

-Вижу что исправляешься. Ну служи!

* * *

Вероятно мой внешний вид убедил комбата в том, что я твёрдо встал на путь исправления.

Вечером командир роты объявил мне, что завтра я сажусь на продуктовую машину в лётно- технической столовой.

Я бы не сказал, что я обрадовался. Место было блатное, но перспектива, вставать в четыре часа утра и ехать за поварихами, а после смены ночью развозить их по домам мне как то не улыбалась.

С ротным ещё можно было поспорить. С комбатом- нет.

Всё начиналось хорошо. Я перебрался на горку. Утром забирал повариху, румяную сочную Яну из дома и отвозил её в часть. Вечером после ужина отвозил домой. Повариху трудно было назвать красивой. У нее была толстая задница, некрасивые ноги, тусклые волосы.

На второй вечер я поставил машину в парк, передал дежурному пару котлет из лётной столовой, перелез через забор и постучал Яне в окно. Она жила в небольшом частном домике рядом с частью.

У неё был замечательный характер. Она любила не только людей, но даже собак, злобно лающих по ночам. Она умела забавно хмуриться во сне.

Будь она чуточку покрасивее, я бы даже на ней даже женился.

Ровно через неделю, возвращаясь в парк я увидел стоящего рядом с воротами КПП Валерика.

Я опустил стекло и плюнул в него, стараясь попасть в лицо. В Шмасе так делал мой инструктор по вождению ефрейтор Потуга. Когда ему не нравился какой-нибудь бабай, он плевал либо в него, либо в его ишака.

На следующий день ко мне подъехал прапорщик Степанцов. Через приоткрытое стекло кабины приказал:

-Сдать ключи дежурному!

-За что товарищ, прапорщик?

-Жалоба на тебя комбату пришла. Ты в пьяном состоянии возвращался в часть, расстёгнутый до пупка, с закатанными рукавами, как эсэсовец. Обматерил бывшего офицера части, угрожал ему убийством. Видно всё таки, немецкая кровь даёт о себе...

Дальше я не услышал. Мотор взревел и Степанцов умчался.

-Вот сука!- Думал я- Каким всё таки педерастическим приёмом он меня всё таки достал.

* * *

От нарядов на горке меня освободили. Кто -то в добавок настучал Покровскому, что по ночам ко мне на КПП приходит повариха.

Я ходил в наряды, в основном дежурным по роте. В караул меня не пускали.

Я удивлялся, как командование не запретило мне выдачу штык- ножа.

Покровский даже не догадывался, что для Яны, как и для бешеной собаки двадцать километров не крюк. Она может приехать и в часть.

* * *

Мишка Колесников избил Атояна.

В роте было несколько армян. Их никто не трогал. Себе дороже, тронь и вони не оберёшься, понабегут ары со всего батальона. Они жили себе и жили. Кучковались вокруг Мангасаряна. Он был у них кем-то вроде пахана. За идеолога был Аво Атоян, маленький, чёрный, носатый. Чисто Лев Троцкий. Завершали сходство очки в круглой оправе.

Все звали его- Ара. Отслужил он всего восемь месяцев, но при всеобщем пофигизме уже носил кожаный ремень и называл себя дедушкой.

С теми кто был младше призывом, да и теми, кто был старше, но не мог поставить его на место Ара вёл себя по хамски.

В тот день Атоян приехал в наряд на горку. Дежурил Колесников. На КПП было две комнатки. В одной стояли табуретка и стол с телефоном, печка. В другой спала отдыхающая смена. На стене висел перекидной календарь «Родина», с изображением Ленина, протянувшего вперёд руку. На календаре гвоздиком отмечали дни до приказа.

• Предыдущая
• 19/24
• Следующая