Кобзарь - Шевченко Тарас Григорьевич - Страница 14
- Предыдущая
- 14/111
- Следующая
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:
14
Петербург, 1838
Н. МАРКЕВИЧУ
Хорошо тебе, орел мой,
Бандурист мой милый:
Есть и крылья для полета,
И досуг, и силы.
Так лети ж на Украину —
Там ждут тебя, любят.
Полетел бы за тобою,
Да кто приголубит?
Одинок и тут я, брат мой,
И на Украине,
Голубь мой, я сиротина,
Как и на чужбине.
Что же сердце бьется, рвется,
Что же сердце ноет? Сиротина…
А Украина — Раздолье степное!
Там, как брат, обнимет ветер
В степи на просторе;
Там в широком поле воля;
Там синее море
Шумит, плещет, славит бога,
Тоску разгоняет;
Там курганы с буйным ветром
В беседу вступают.
Вот такая между ними
Беседа ведется:
«Было время — миновало,
Назад не вернется…»
Полетел бы, послушал бы,
Поплакал бы с ними…
Где там! Силу потерял я
Меж людьми чужими.
С.-Петербург, 9 мая 1840 года
НА ПАМЯТЬ ШТЕРНБЕРГУ
Поедешь далеко,
На многое взглянешь.
Насмотришься, соскучишься,
Меня, брат, вспомянешь!
Петербург, 1840
ГАЙДАМАКИ
(ПОЭМА)
Василию Ивановичу Григоровичу в память 22 апреля 1838 года
Все в мире проходит.
Живет — умирает…
Куда ж оно делось?
Откуда взялось?
Ни глупый, ни мудрый про это не знает.
Извечно ведется: одно зацвело —
Другое увяло, навеки увяло…
И ветры сухую листву разнесли.
А солнце встает, как и прежде вставало,
И звезды плывут, как, бывало, плыли
И плыть всегда будут, и ты, белолицый,
По синему небу ты будешь гулять
И будешь смотреться в болотце, в криницу,
В бескрайнее море — и будешь сиять,
Как над Вавилоном, над его садами
И над тем, что будет с нашими сынами.
Конца ты не знаешь! Люблю толковать,
Делиться с тобою, как с братом, с сестрою,
И петь тебе песни твои же спроста…
Скажи ты мне ныне: как быть мне с тоскою?
Я не одинокий, я не сирота:
Есть у меня дети, да куда мне деть их?
Закопать с собою? Грех: душа жива!
Может быть, ей легче будет на том свете,
Как прочтет кто-либо те слезы-слова,
Что так бескорыстно она изливала
И ночью украдкой над ними рыдала.
Нет, не закопаю. Душа-то жива!
Как синему небу, как белому свету —
Ни конца, ни края душе моей нету.
А где она будет? Чудные слова!
Пускай ее вспомнят хоть на этом свете, —
Бесславному тяжко его покидать.
Дивчата, вам надо ее вспоминать,
Она вас имела всегда на примете
И песни любила про вас напевать.
Пока солнце встанет — отдохните, дети!
Вожака вам, дети, хочу подыскать.
Сыны мои, гайдамаки!
Волен свет широкий.
Погуляйте, поищите
По себе дороги.
Сыны мои молодые,
Несчастные дети,
Кто без матери родимой
Встретит вас на свете?…
Сыны мои, на Украину
Летите орлами.
Пусть хоть горе приключится
Не в чужбине с вами.
Там и ласковую душу
Повстречать не чудо.
Там помогут, там наставят,
А тут… А тут — худо.
Пустят в хату — насмеются,
Дурачком считают.
До того умны-учены —
Солнце осуждают:
Мол, взошло, да не оттуда,
Да не так и село.
Мол, вот так-то лучше было б…
Что тут будешь делать?!
Надо слушать, может, вправду
Не так солнце светит.
Потому — народ ученый:
Знают всё на свете.
А уж вам-то к ним явиться —
Как зовут — не спросят.
Поглядят, поводят носом —
И под лавку бросят.
Дескать, ладно, подождите,
Найдется писака,
Он по-нашему расскажет
И про гайдамаков,
А то вышел дурачина
С мертвыми словами
Да какого-то Ярему
Ведет перед нами.
Неуч, неуч, дурачина!
Видно, били мало.
От казачества — курганы
(Что еще осталось?),
Да и те давно разрыты,
Ветер пыль разносит.
А он думал, слушать станем,
Как слепцы гундосят.
Понапрасну ты старался,
Человек хороший.
Хочешь славы, денег хочешь —
Так пой про Матрешу,
Про Парашу, радость нашу,
Султан, паркет, шпоры.
Вот где слава! А то тянешь —
Шумит сине море…
А сам плачешь. Да с тобою
Весь твой люд сермяжный…
Вот спасибо умным людям,
Рассудили важно!
Только жаль, что кожух теплый —
На другого шитый.
Очень умны ваши речи,
Да брехней подбиты.
Не прогневайтесь, а слушать
Я вас не желаю.
Вы разумны, а я глупый…
И я вас не знаю.
Я один в родимой хате
Запою украдкой,
Запою про то, что любо,
И заплачу сладко.
Запою — играет море,
Ветер в поле ходит,
Степь темнеет, и курганы
С ветром речь заводят.
Вот раскрылись, развернулись
Курганы глухие.
И покрыли степь до моря
Казаки лихие.
Атаманы с бунчуками
Войско озирают.
Пляшут кони. А пороги
Ревут, завывают;
Ревут, стонут, негодуя,
Сурово бушуют.
«Чем вы, батьки, недовольны?» —
У старых спрошу я.
И ответят мне седые:
«Молчи, сиротина!
Днепр сердитый негодует,
Плачет Украина…»
И я плачу. А тем часом
В жупанах богатых
Идут, идут атаманы
С гетманами в хату.
Входят разом в мою хату
Ради доброй встречи
И со мной про Украину
Начинают речи.
Рассуждают, вспоминают,
Как Сечь собирали,
Как через пороги к морю
Лихо проплывали.
Как гуляли в Черном море,
Грелися в Скутари,
Как закуривали люльки
В Польше на пожаре,
Как в отчизну возвращались,
Как они гуляли.
«Жарь, кобзарик, лей, шинкарик!» —
Бывало, кричали.
Шинкарь мечется, летает,
Шинкарь так и вьется.
Кобзарь жарит, а казаки —
Аж Хортица гнется —
Гопака дают такого,
Метелицу разом.
Кухоль ходит, высыхает —
Не моргнешь и глазом!
«Гуляй, паны, без жупанов,
Гуляй, ветер, в поле!
Жарь, кобзарик, лей, шинкарик,
Пока встанет доля!»
Друг за другом ходят кругом
Парубки с дедами.
«Так-то, хлопцы! Добре, хлопцы!
Будете панами».
Пир горою. А старшины
На совете вроде:
Меж собою речь заводят,
По рядам проходят.
Не стерпели, не сдержали
Лихости казачьей —
Припустили каблуками…
Я смеюсь и плачу.
От радости плачу, что в хате убогой,
Что в мире великом я не одинок.
И в хате убогой, как в степи широкой,
Казаки гуляют, гомонит лесок.
В хате предо мною сине море ходит,
Темнеют курганы и тополь шумит,
Тихо-тихо Гриця дивчина заводит.
Я не одинокий, людьми не забыт.
Вот где они, мои деньги,
Вот где моя слава!
А за ваш совет спасибо,
За совет лукавый.
Пока жив, с меня довольно
И мертвого слова,
Чтобы вылить горе, слезы…
Бывайте здоровы!
Пойду сынов-гайдамаков
В путь отправлю снова.
Может быть, найдут какого
Казака седого.
Может, он их встретит лаской,
Теплыми слезами.
И того с меня довольно —
Пан я над панами.
Так-то, сидя в своей хате,
Думаю в тревоге:
«С кем пойду и кто им будет
Вожаком в дороге?»
На дворе давно светает,
Встали гайдамаки.
Помолились, снарядились
Добрые казаки.
Поклонились, как сироты,
Печально и строго.
«Благослови, — молвят, — батько,
В дальнюю дорогу,
Пожелай нам доброй доли,
Радости на свете».
«Стойте, хлопцы, свет — не хата,
А вы точно дети Неразумные.
Кто будет Вожаком надежным?
Кто наставит? Тяжело мне,
На душе тревожно.
Сам растил вас, мои дети,
На ноги поставил.
В свет идете, а теперь там
Все книжные стали.
Не судите, что в науках
Помочь не пытался.
Самого учили — били.
Какой был — остался!
Тма, мна знаю, а оксию
Не знаю доныне…
Ладно, дети, погодите:
Есть вожак — не кинет.
Есть у меня батько славный
(Родного-то нету!).
У него пойдем попросим
Доброго совета.
Сам он знает, что не сладко
Сироте без роду;
Сам — казак, душа простая,
Казацкого роду,
И простое наше слово
Он любит и знает,
Что певала мать родная,
Сына пеленая;
Не чурался того слова,
Что слепец под тыном
Напевает, пригорюнясь,
Про мать-Украину.
Любит батько песню-правду
О казацкой славе.
Любит крепко. Идем, хлопцы,
Он нас не оставит.
Кабы он меня не встретил,
То, наверно б, ныне
Я лежал бы под снегами
На дальней чужбине,
Схоронили б меня люди,
Забыли б то место…
Тяжело страдать и гибнуть…
За что — неизвестно.
Но минуло… Чтоб не снилось!
Идемте-ка, дети.
Коли мне не дал погибнуть,
Запропасть на свете,
То и вас любого примет,
Как родного сына.
Там помолимся — и гайда
В путь на Украину!»
Принимай поклон наш, батько!
С твоего порога
Благослови моих деток
В дальнюю дорогу!
14
- Предыдущая
- 14/111
- Следующая
