Легенда о воре (ЛП) - Гомес-Хурадо Хуан - Страница 7

• Предыдущая
• 7/124
• Следующая

- Простите, падре. Понимаете, утром я пошел в Ареналь...

- Хватит, Санчо. Причина твоего опоздания меня не интересует.

- Но...

Брат Лоренсо поднял палец, и мальчик нехотя замолчал. Конечно, он был смутьяном, не смирился со своим местом в приюте, ни тем более с трагедией, которая привела его сюда. Ему понадобилась всего пара недель, чтобы оправиться от чумы, не оставившей на его теле никаких отметин, кроме нескольких уродливых шрамов на шее размером с дублон. Однако монах знал, что потребуется гораздо больше времени, чтобы затянулись душевные раны мальчика, если это вообще возможно. Несколько месяцев он вообще не открывал рта, а когда сделал это, то лишь для того, чтобы поведать маленькие кусочки своей истории, которые монах терпеливо собирал вместе.

Он выяснил, что отца Санчо не знал, а мать была женщиной суровой, более склонной раздавать тумаки, чем проявлять ласку. У него не было ни братьев, ни каких-либо других родственников, насколько он знал. В своей жизни ему была известна лишь мотыга и плита. Он обладал грубыми руками крестьянина, но умом лисицы и темпераментом дикой кошки. Без материнского якоря в таком суровом месте, как этот нищенский город, он бы погиб. Он считал, что всегда прав, и отвергал любую попытку контроля.

Его необходимо было направить на путь истинный.

"Помоги мне Господь, надеюсь, что принимаю верное решение", - подумал монах.

- Мне осталось дать тебе всего несколько уроков. На следующей неделе ты покинешь приют. И как тебе известно, сегодня я собирался принять решение относительно твоего будущего.

Санчо медленно кивнул.

- Я решил, что не дам тебе рекомендацию для работы в доме Мальфини. Я посоветую им взять Игнасио, а не тебя.

Мальчик вытаращил глаза, словно получил пощечину. Он мечтал об этой работе в доме итальянских банкиров с тех пор, как брат Лоренсо заговорил о ней несколько недель назад. Торговцы поддерживали связи с Англией, несмотря на то, что официально страны находились в состоянии войны. Из Севильи товары возили итальянские и португальские суда, и Мальфини поддерживали эти торговые пути. Поначалу для Санчо это ничего не значило, пока монах не упомянул, что подмастерья могут получить место в команде на флоте. Больше всего на свете мальчик стремился к морским приключениям, отказ монаха показался ему предательством.

- Но падре, вы сказали, что я лучше всех подхожу для этого места, - ответил Санчо, с трудом удерживаясь от того, чтобы не закричать. - Я гораздо быстрее складываю числа, чем Игнасио, а кроме того...

- Да, Санчо, ты считаешь лучше, чем Игнасио. И по-английски говоришь хорошо, хотя твоя латынь оставляет желать лучшего. Но для работы в доме Мальфини требуются не только эти качества. Тебе не хватает дисциплины и ответственности. В этом ты, сын мой, провалился с треском. Опаздываешь, постоянно дерешься с остальными...

Санчо отвел взгляд, потому что не мог вот так запросто объяснить, что сегодня произошло с Монтерито и новичком. Он и сам не знал, как так получается, что каждый день он попадает в стычку с каким-нибудь хулиганом. Каждый вечер, лежа на своем тюфяке и подсчитывая синяки, царапины и выбитые зубы, он клялся, что больше такого не произойдет. Но это всё равно случалось.

- Я никогда сам не затеваю драки, падре, - только и смог он сказать.

- Как думаешь, ты нравишься своим товарищам, Санчо?

- Не знаю. Наверное, нет.

- И по какой же причине, по-твоему? - спросил монах, поднимая бровь.

Мальчик пожал плечами и не ответил. Он не понимал, почему так.

- А я назову тебе причину, - раздраженно продолжал брат Лоренсо. - Подойди к моему сундуку и открой его. Там ты найдешь шкатулку из темного дерева. Поставь ее на мой стол и загляни внутрь.

Заинтригованный, мальчик повиновался. В шкатулке оказалось полно обрывков бумаги самых разных размеров и форм, ни одна не больше ладони. Санчо вытащил один листок и прочитал вслух надпись.

- "Я это сделала, потому что нечем его кормить". Что это, падре?

- Читай дальше.

- "Оставляю его в этом святом доме, потому что честь его матери в опасности", - произнес он, вынимая бумажки одну за другой и не понимая их содержимого. - "И ради чести оставляю его". "Оставляю, пока с галеонами не вернется мой муж, что уехал уж больше года как".

- Все эти бумаги были прилеплены к одежде младенцев, которых оставляют у нашей двери. Иногда их оставляют голыми, на заре, хоть бы и в разгар зимы, чтобы не поставить под удар свою честь, если соседи увидят выходящую из дома женщину с дитем дочери или служанки. Бывает, что они даже не беспокоятся о том, чтобы позвонить в колокольчик у двери монастыря. По ночам каждый час кто-нибудь из нас выходит, но порой проходит слишком много времени, и на малышей нападают свиньи или собаки. Ты представляешь, сколько детей мне пришлось вытащить из звериной пасти? Сколько раз меня кусали за руку или за ухо?

Брат Лоренсо сжал кулаки, словно его тело вспоминало те битвы, которые он в одиночку вел против самой смерти на пороге приюта. Он глубоко вздохнул.

- Те, которых оставляют с запиской - счастливчики. У многих нет даже маленького утешения, подобного этому, ни единой простой фразы. Я отдаю их им в тот день, когда они уходят, чтобы хранили хоть те воспоминания, которыми обладают.

- Вы отдаете их, когда дети уходят? Но здесь...

Он внезапно замолчал, сообразив, где сейчас находятся владельцы этих посланий. Это те, которые проиграли битву, которые так и не покинули приют.

- У тебя была мать целых тринадцать лет. Потому остальные тебе завидуют и набрасываются на тебя при первой же возможности. Понимаешь?

Санчо потупил глаза под неодобрительным взглядом монаха. Его разум несколько мгновений витал где-то далеко отсюда, в одиноком доме, где запах оливкового масла и дорожная пыль превратили жизнь в тягучую и ритмичную поэму. Потрескавшиеся женские руки ощипывали в тени сарая курицу, а в это время мальчик кидался камнями в ящериц и цикад в траве. Если бы он не расстался со всеми этими ощущениями, то никогда не понял бы, что именно это называл своим домом.

- Возможно, лучше не знать, что потерял, - грустно сказал Санчо себе под нос.

Брат Лоренсо помедлил, прежде чем ответить, потому что зрелость высказывания мальчика его озадачила. Но он не мог взять свое слово обратно. Нет, если в самом деле хочет преподать урок.

- Именно такое отношение и отдаляет от тебя остальных. То, как ты скрываешь свою боль и никому о ней не говоришь, и восстанавливает против тебя всех. От этого они начинают думать, что ты считаешь себя выше остальных. Если бы ты остался в приюте чуть дольше, возможно... Но твое пребывание здесь подходит к концу, и лучшее, что я могу для тебя сделать перед уходом, это наложить наказание.

- Наказание, - медленно повторил Санчо.

- Пусть ты не получишь ту работу, которую заслуживаешь, но это научит тебя здравому смыслу, ты будешь работать разносчиком в таверне.

Мальчик почувствовал, как краснеет от стыда. Кровь в нем вскипела от несправедливости монаха, но он не хотел, чтобы тот с удовлетворением увидел, как его потрясла новость, а потому молча понурил голову. Брат Лоренсо посмотрел на него с недоверием, потому что ожидал более бурного проявления чувств.

- Это пристойное заведение, неподалеку от площади Медины. Ты проработаешь там шесть месяцев, и если будешь неукоснительно выполнять свой долг, то, возможно, я замолвлю о тебе словечко Мальфини.

Входя во двор особняка Варгаса, капитан Эрик Ван де Гроот снял перчатки. Лежащие у ворот собаки отодвинулись при виде него, рыча и скалясь на огромные кожаные сапоги, которых они привыкли бояться. Контраст между вонью снаружи и ароматом цветущих в саду нарциссов слегка смягчил ярость, которая до сих пор в нем кипела из-за того, что он упустил мальчугана, прилюдно его унизившего.

• Предыдущая
• 7/124
• Следующая