Штрафная мразь (СИ) - Герман Сергей Эдуардович - Страница 35

• Предыдущая
• 35/53
• Следующая

Наконец приехали. Выгрузились. А кругом снег... много снега. Лес дремучий... Сосны. А морозы страшенные, под 45 градусов. Чубы потные в сосульки превращаются. А мы своих шинелишках кургузых, кирзовых сапогах с портянками.

Кухонь нету, застряли в снегу. Выдали сухой паёк, это кусок мерзлого сала и такого же хлеба, которые не разрубишь топором. Макали их  его в горячую воду, ели вместо каши.

Привезли винтовки, а они все в солидоле- не протертые. Смазка на морозе замёрзла, винтовки не стреляют. Первые обмороженные.

Двинулись маршем. Кругом лес. На соснах сидят финские кукушки.

Там меня и ранило.

Пока валялся в госпитале там и думал, что так воевать нельзя и все эти лозунги про то, что будем бить врага на его территории придумали идиоты.

А через два года новая война. И снова всё по новой.

Половков загасил окурок, вздохнул и спросил с горечью.

-Ну скажи мне, Толя, если ты отступал в сорок первом, почему у нас всегда только один приказ «Ни шагу назад! Атаковать!» Почему?

Почему немцы могут воевать по умному, а мы нет? Почему они врываются в землю, создают лабиринт траншей и укрытий, чтобы их не выкурить!

А мы атакуем, атакуем и атакуем... Получаем штабеля трупов и братских могил.

Полховский ничего не ответил. Половков помолчал немного, а потом снова вздохнул.

-Три года уже воюем, а воевать так и не научились. Меня ведь и сейчас посылают брать высотки. Их до меня полком не могли взять. А я должен был взять с неполной ротой. И как всегда, с генеральским напутствием: «Не возьмешь высоту — расстреляю к едрене матрёне!»

И я понимаю, что не шутит генерал. Самолично видел, как пьяный полковник застрелил своего ротного за то, что тот осмелился возразить, получив тупой и гибельный приказ.

Так и воюем, куём будущую победу. А кто будет землю пахать после победы, если сейчас всех под немецкими пулемётами положим?

Затронули и тему недавней попытки перехода штрафников к немцам.

- Думаешь только у тебя бегут?- Спрашивал захмелевший Полховский.

У него страшноватые глаза. Было видно, что горького в своей жизни он тоже хлебнул через край.

- У нас на Брянском фронте перед Курской битвой контразведка даже спецоперацию провела. Подготовили специальную группу и под предлогом сдачи в плен отправили с поднятыми руками к немецким позициям. А когда те стали кричать «О русс! Русс! Иван, ком!» Забросали немцев гранатами.

Немцев это отрезвило и как только следующий раз появились новые перебежчики их просто покосили из пулемётов. Теперь боятся.

Половков усмехнулся.

-А мои ничего не боятся. Как свежее пополнение, так бегут и бегут. Мы уже и брустверы минируем. Они это знают, но всё равно лезут, гады. Даже тактику специальную придумали. Ждут, когда рядом с окопом разорвётся снаряд или мина. Рядом с воронкой мин нет, разминировано всё в радиусе полтора- два метра. Перебежчик сидит в воронке, ждёт, когда немец рядом ещё мину положит. И так всю ночь. По нему конечно же стреляем. Или группу вдогон отправляем. Как на охоте!

А они знают, что стрелять в них будут те, с кем последний сухарь делил. Но всё равно бегут.

Без риска жить не могут! Вдруг проползу? И уйду, и жив буду. И лезут. Словно волки!

А я одним глазом за немцами слежу, а вторым за своими жульманами!

Капитан словно опомнившись, поискал что-то глазами, не обращая внимания на сидевшего напротив Полховского, который спокойно слушал его.

-Ладно, – сказал Половков. – Развели тут философию... Спать пора. Завтра утром будет машина к соседям. Я тебя разбужу.

Он нашёл на столе пустые стаканы, поровну выплеснул остатки и не дожидаясь Полховского, выпил.

* * *

Штрафники тем временем пользуясь временным затишьем и тишиной играли в карты.

В углу избы на полу были разостланы разноцветные ватные одеяла.

На них лежала пуховая подушка, и по обеим сторонам ее, по восточному подвернув под себя ноги, сидели партнеры. На подушке лежала только что склеенная колода карт. Это была обыкновенная самодельная колода, какими играют в тюрьмах и лагерях.

Их клеили из всего, что попадалось в руки. Книг, газет, журналов. Клей делали из пережёванного хлеба. Масти наносили при помощи краски, полученной из сажи или из химического карандаша.

Через бумажный трафарет на карту наносили узор — туз, король, дама, валет. Масти не различались по цвету — это было не нужно. На карте Туз пик, например, просто рисовали пики в противоположных углах карты.

Колода карт лежала на подушке, и Клёпа похлопывал по ней своей грязной рукой с заусенцами вокруг ногтей. Для сегодняшней игры её раскрасили подобранным в немецком блиндаже цветным карандашом.

Играли Клёпа и Марик Мильготин — один на один. Марик, был чёрен лицом, смахивал на цыгана. Но к цыганам он не имел никакого о ношения, Марик был ассириец. Его земляки чистили обувь в Москве. Торговали на рынке мясом, занимались карманными и квартирными кражами.

Кличка у Марика была соответствующая - Слива. В роту прибыл с последним пополнением.

Был он артистичен, играл на гитаре, имел хорошо поставленный голос и прилично пел.

Пользовался успехом у женщин. Знакомился с какой нибудь зрелой состоятельной дамой, представлялся актёром цыганского театра «Ромэн». В течение нескольких дней жил в квартире влюблённой женщины. Ел, пил, а потом уходил, прихватив с собой золотые изделия, деньги, меха.

Он называл это - расстаться по английски. Не прощаясь.

Он и сейчас, попыхивая зажатой в углу рта папиросой мурлыкал себе под нос:

А что ты смотришь на меня в упор

А я твоих не испугаюсь глаз

Зараза!

Лучше кончим этот разговор

А он у нас с тобой не в первый раз

Так слушай

Брось-бросай

Да жалеть-жалеть не стану

Я таких как ты сволочей

Мильон достану

Знаю рано-рано-рано

Аль поздно

Приползешь ко мне сама

З араза!

Брось-да-бросай

Да жалеть-жалеть не стану

Я таких как ты сволочей

Мильон достану

Знаю рано-рано-рано

Аль поздно

Приползешь ко мне сама

- Марик, я ставлю свои кони.- Клёпа стрекотал, порхающей в его руках колодой.

Все знали, что Клёпа - шулер, во время игры он «исполняет» — то есть жульничает так, что не прикопаешься.

Но Слива твёрдо верил в свой фарт, что не проиграет. К тому же, как и во всякой игре он делал расчёт на свою ловкость.

Марик плюнул в ладонь - затушил папиросу и бросил её на грязный пол.

- А я свой гнидник. Маманя сама вязала. Чистая ангорская шерсть.

- Это вы как-то не по-советски, Марик,— ёрничал Клёпа быстро тасуя колоду. - При чём здесь ваша мамаша. В нем же ещё до вашего рождения откинули хвосты двадцать сидельцев.

Движения его пальцев обрели уверенность, лицо разгладилось, только в уголках бледных губ таилась тихая грусть.

Слива сидел напротив и с затаенным любопытством следил за движениями его рук.

-Клёпа, вы я вижу, мастер. Не отвлекайтесь, не отвлекайтесь! Мешайте тщательнее.

Карты так и шуршали руках Клёпы. Он улыбался:

- Снимите шляпу.

И тогда тонкий изящный палец афериста сдвинул двинул несколько грязных листков с верха колоды. Перед Мариком легла карта.

Он трижды, шутя, поплевал в сторону. Попросил.

- Ещё!

Получив следующую, чуть дрогнул. Несколько секунд смотрел на неё словно не веря, потом неуверенно произнёс.

- Себе...

Почуявший смену настроения Клёпа, ударился в лирические воспоминания.

- Помню однажды катали мы в Сочи... Ах! Какая была игра!

- Вы шпильте-шпильте, игровые! Не отвлекайтесь!— буркнул Гулыга.- А то ненароком луканутся отцы- командиры.- Посетовал- вот беда, собрались два плута. Хрен да уксус!

— Всё. Вскрываемся. - Клёпа кинул на подушку карты.- Очко!

• Предыдущая
• 35/53
• Следующая