Здесь и сейчас - Брешерс Энн - Страница 35
- Предыдущая
- 35/47
- Следующая
Я киваю и рапортую:
– Не брать взяток, не зарабатывать очков и вести себя тише воды ниже травы. Не беспокойся, для меня это нормально, я здесь привыкла к такому.
– Ну а если хочешь «прокрутить динамо», то должна делать все с точностью до наоборот. Но только тогда, когда видишь, что у тебя на руках полно червей, особенно червовых картинок. И ты должна забрать все очки, какие только есть. Взять все взятки. И особенно даму пик. В общем, собрать все, что только можно.
– Поняла. – Гляжу на него и пытаюсь изобразить на лице такой же энтузиазм.
– И конечно, действовать нужно хитро. Забирая черви, ты должна стонать, ворчать, жаловаться на плохие карты и так далее.
– О, стонать, ворчать и жаловаться – это я умею.
– Отлично. А твои противники с радостью будут сплавлять тебе все свои черви, пока наконец до них не дойдет, на что ты нацелилась.
– И тогда попытаются помешать…
– Если получится. Но, к счастью, бывает уже слишком поздно.
– А если не выйдет?
– То есть ты «прокрутишь динамо» не до конца, что ли? Скажем, заберешь почти все очки, кроме одного или двух?
– Да.
– Тогда с треском проиграешь. Набрала, скажем, двадцать пять очков, а дальше все, не катит. Кранты.
– А если получится?
– Чистая победа. Каждому из твоих противников записывается по двадцать шесть очков.
– Мне это нравится.
– Еще бы!
– То есть надо нарушать не какие-то отдельные правила, а сразу все?
– Точно. Смелость города берет. А удача любит смелых.
– Правда?
Итан наклоняется ко мне и целует в шею, прямо у ключицы. По спине у меня бегут мурашки.
Сейчас 18:40. Итан вышел из машины, звонит матери, потом сестре, проверяет, не догадались ли они, что он насочинял им, где он и что делает. Приятно видеть, как он разговаривает со своей мамой: куда менее сдержанно, чем я.
Меня вдруг охватывает порыв вдохновения, и я хватаю свой мобильник. Нахожу номера, по которым звонила раньше, хотя очень сомневаюсь, что дозвонюсь. Первый звонок делаю на домашний телефон незнакомцев из Монтклера, штат Нью-Джерси. Включается автоответчик, и я делаю вид, что звоню из офиса пожарного инспектора округа. Сообщаю, что между пятью и семью вечера кто-нибудь обязательно должен остаться дома, проверить, хорошо ли работает датчик пожарной сигнализации, и убедиться в том, что на каждом этаже есть огнетушитель.
– Загляните на сайт округа, там вывесили шкалу штрафов за бездействующие или неисправные приборы, и если наш инспектор найдет нарушения, вам придется заплатить приличную сумму, – говорю я противным голосом.
Вообще-то, я не собираюсь стучать на них инспектору, но надо хотя бы напугать их, чтобы проверили противопожарное оборудование.
– И заранее спасибо вам за участие в мероприятиях недели пожарной безопасности! – бодрым голосом заканчиваю я.
Следующий звонок в полицейский участок Оссининга. Сообщаю дежурной, что угнали машину моей матери, называю номер и приметы машины, которая послужила причиной катастрофы со смертельным исходом в Таконике. Называю имена владельцев домов на роковом перекрестке и сообщаю, что в последний раз машину видели в этом районе.
– Прошу вас, позвоните на мобильник мамы, если сможете найти ее, – говорю я и даю вымышленное имя и телефон моей мамы, назвав фамилию водителя, чтобы совсем их запутать.
Сердце снова стучит, я даю отбой. Чувствую, конечно, себя виноватой, представляю, как полиция нагрянет в дом этого человека, конфискует на пару суток его машину… но на что только не пойдешь ради благого дела.
Нарушаю ли я какие-то заповеди? Да. Направо и налево. Вмешиваюсь ли я в ход событий? Напропалую. Жульничаю? Вопиюще. По локоть влезаю ручищами в самое нутро времени. Лгу, как закоренелая преступница. Это ужасно, это удивительно, это просто великолепно!
– Что ж, приступим, – бормочет Итан, когда в 7:09 мы выходим из машины на стоянке, расположенной через дом от здания лаборатории.
Он ковыряется с замками на дверцах: вверх – вниз, вверх – вниз, наконец добивается своего. Старается скрыть волнение, может, меня жалеет, но я ясно вижу: он нервничает.
Мы все с ним обсудили, прорепетировали, но сейчас, когда приступили к действиям, все время кажется: что-то мы недосмотрели. К месту убийства являемся с шоколадным тортом и надувными шариками.
– У него будет пистолет, – напоминаю я Итану, будто ему еще нужно напоминать.
– Знаю.
Я трясу шариками.
– Вместо этих дурацких шариков нам бы пистолет не помешал.
– Ага, каждому по пистолету, да еще если бы оба умели стрелять… Когда такие, как мы, балуются пистолетами, вместо одного трупа бывает четыре.
Итан, как всегда, прав, железная логика, аж противно.
– Ну хорошо, хорошо…
– Все будет нормально, Прен. У нас есть преимущество, громадное преимущество.
– Какое?
– Мы знаем, что? должно случиться.
Держась за руки, пересекаем стоянку, шагаем медленно, словно в трансе – будто, если замедлить движение, замедлится и ход времени и изменить его будет легче.
Сейчас я вижу, насколько мы с ним стали другие. Трудно сказать точно, когда это произошло, но мне кажется, что поцелуй в шею возле ключицы заразен, как и укус комара, только передает не страшную инфекцию, а сладкую, бодрящую, возбуждающую, но вместе с тем и лишающую сил энергию. Нет, нам больше нельзя изображать из себя двух беззаботных, сбежавших из дома юнцов. Мы с ним повязаны серьезным и опасным делом. Давно повязаны, но не так, как сейчас. Возможно, лишь ступив на эту скользкую дорожку, мы оба ощутили внутреннюю связь. И дело не столько в том, что нынешняя ситуация делает нас другими людьми, сколько в страхе потерять друг друга.
Гораздо легче было думать, что можно пожертвовать всем, когда прошлое казалось призрачным и бледным по сравнению с настоящим.
Настало время показать, насколько ты можешь быть смелым, но я ощущаю вспотевшую руку Итана, сжимающую мою вспотевшую руку, и смелости в груди не чувствуется. Хочется увести Итана обратно, куда-нибудь в безопасное место, на пустую игровую площадку например, покрепче обнять и держать так до тех пор, пока роковое 17514 не закончится и не станет прошлым.
Сердце сжимается, я начинаю понимать таких людей, как моя мама, кто не хочет рисковать, не хочет исправлять будущее, но хочет жить тише воды ниже травы, по принципу «день и ночь – сутки прочь», «день прошел, и слава богу». Возможно, трусом человека делает вовсе не алчность или развращенность. Возможно, трусость проявляется не в результате слабости, боли или даже страха. Может быть, причина ее – любовь.
Я делаю глубокий вдох:
– Хорошо.
– Готова?
– Готова.
– Я все время буду рядом. Глаз с него не спущу.
Я киваю. Правда, не уверена, что мне от этих слов стало легче.
Итан целует меня в макушку: еще одна доза энергии – или инфекции, – и я прохожу сквозь стеклянную дверь. Бросаю последний взгляд через плечо.
– Все будет отлично, – говорит он.
Я не столько слышу его, сколько читаю слова сквозь стекло по губам.
Глава 19
Про Мону Гали и ее жизнь я заучила все, что можно, сидя за компьютером Итана. У Моны две сестры, одна в Кембридже, штат Массачусетс, а другая в Каире, это Египет.
Ее младшая сестра Майя недавно окончила Бостонский университет и уехала в Египет, так что она не намного старше меня.
Поднимаюсь на этаж Моны где-то в 19:10, может, чуть позже. Секретарша в приемной собирается уходить: рабочий день закончился. Я сообщаю, что мне надо видеть Мону.
– Как вас представить?
– Мм… Петра. – Странно, но мне почему-то трудно выговорить это имя. – Я подруга ее сестры, – продолжаю я. – Мне надо ей кое-что передать.
Собираюсь еще что-то добавить, но вижу, что секретарша торопится уйти домой и слушает меня неохотно, вполуха. Она звонит в кабинет Моны и называет мое имя.
- Предыдущая
- 35/47
- Следующая