Здесь и сейчас - Брешерс Энн - Страница 46
- Предыдущая
- 46/47
- Следующая
Итан согласно кивает. Но лицо его печально.
– Ну а теперь, кажется, пора перейти к разговору обо мне.
Я замедляю шаг.
– Значит, бунтарям можно заводить парня, а руководителям уже не полагается? – Итан пытается говорить саркастически, но он не так уж не прав.
Мы идем вдоль реки, доходим до скалистого берега. Я сажусь, он тоже. Поворачиваю к нему лицо.
– Не совсем так. – Я беру его за руки. – Если бы можно было, то ради тебя я, конечно, отказалась бы от всего этого. Но дело в том, что опасность для тебя действительно существует, она реальна. Болтос доказал это своей жизнью… да и смертью тоже. Он не был переносчиком уже зрелого вируса чумы. Его контакты с местными оказались тем спусковым крючком, который запустил процесс развития вируса. Мама говорит, что надежда предотвратить эпидемию есть, но нельзя сеять новые семена. – (Итан опускает голову.) – Что будет, если все члены общины станут делать то, что делаем мы с тобой? Никто не знает, как избежать риска, потому что мы сами пока не понимаем, что несем в своих организмах и как это может сказаться в будущем.
– Пока, говоришь? – Он поднимает голову, ухватившись за это слово.
– Ну да, пока не понимаем. И неизвестно, поймем ли когда-нибудь. Узнать нет никакой возможности. – Я пододвигаюсь к нему ближе. Мне очень хочется, чтобы он меня понял. – Со мной ты только погубишь себя, Итан. Погубишь здоровье, и тогда прощай свобода, прощай полноценная семейная жизнь. А от этого отказываться тебе нельзя. Да я сама тебе такого не позволю.
– Я хочу быть с тобой, это главное, больше мне ничего не надо.
Слезы наворачиваются на глаза. Я плачу. В конце концов, сколько можно сдерживаться?
Итан обнимает меня, прижимает к груди:
– С самого начала, с самой первой минуты, когда я увидел тебя на реке, я только о тебе и думал. Потом на целых два года тебя потерял, но думал о тебе каждый день. Наверное, я неслучайно оказался на реке, когда ты там появилась, неслучайно я способен видеть то, чего не видят другие, и неслучайно мы вместе оказались в этой авантюре. Нам судьбой предназначено быть вместе.
Я продолжаю плакать. Рукой вытираю нос, поднимаю голову, гляжу на него:
– Что ты такое говоришь? Меня вообще не должно здесь быть. Это неправильно, противоречит нормальному ходу событий. Нас разделяет время, и оно не хочет, чтобы мы были вместе.
– Время не может ничего хотеть или не хотеть. Разве не ты сама это говорила?
– Говорила, но…
– Мы уже вместе. Может, не только от времени все зависит.
Я плачу, уткнувшись в футболку Итана. Она быстро становится мокрой. Как я люблю ощущать его тело, его запах. Я люблю его. Но я должна оградить любимого от опасности, это главное. Я оградила его от гибели 17 мая и теперь должна позаботиться о том, чтобы он жил долго и счастливо.
Я люблю его. Мне нужно, чтобы это сердце, которое сейчас бьется мне в висок, продолжало биться и дальше. Я долго слушаю его удары, синкопами звучащие на фоне журчания речной воды.
– Еще не все кончено, Пренна. Клянусь тебе, когда-нибудь ты это поймешь.
Кажется, сегодня понедельник, уже вечер, и в дверь моей комнаты стучат.
Да, сегодня понедельник. Впрочем, я не совсем уверена. С пятницы я провалялась в постели, минуты, часы и дни слились в одно бесформенное и тягучее пятно.
Неимоверным усилием я заставляю себя встать и открыть дверь. Меня не волнует, что я в одной пижаме, волосы торчат во все стороны, как воронье гнездо, и я ни разу за это время не почистила зубы.
– Привет, Пренна.
На пороге стоит Кэтрин. Видно, что ей очень хочется протянуть руки и обнять меня, но она еще не отвыкла от привычки избегать физического контакта с людьми.
– Привет, Кэтрин.
Очков на ней уже нет. Какая она все-таки юная и хорошенькая без этих противных очков.
– Слушай, может, оденешься, а?
– Зачем?
– А затем, что нам надо кое-куда съездить.
– Куда?
– Увидишь. Давай-давай. – Кэтрин идет к комоду и начинает рыться в моих ящиках, доставая вещи. Словно понимает, что без нее я делать ничего не стану.
– Я устала, – вздыхаю я.
– Ты это вчера говорила. И в субботу.
Кэтрин вручает мне шорты, футболку и красный купальник.
– А я все равно устала.
– А ты просто надень, попробуй.
Я опять тяжело вздыхаю:
– А купальник зачем?
– Да надевай же. Потом увидишь.
Кэтрин открывает дверь в ванную комнату и жестом приглашает меня зайти. На тот случай, если я забыла дорогу.
– И причешись. И умойся. И зубы почисти.
Гляжу на нее и удивляюсь. Но я слишком устала, чтобы сопротивляться. Кэтрин – девчонка гораздо более упрямая, чем кажется с первого взгляда.
Беру одежду, тащусь в ванную. Надеваю, умываюсь, стараясь не глядеться в зеркало. Это так тяжело.
– Иди на улицу и садись в машину. А я сейчас.
– Чего это ты раскомандовалась? Вроде в начальство выбрали не тебя, а меня.
Подруга смеется и тащит меня к лестнице. Спускаемся, по дороге она заходит на кухню. Слышу, как она говорит с мамой, потом выходит с корзинкой, наполненной всякой всячиной. Никак на пикник собралась.
– Вот твоя мамочка положила нам кое-чего вкусненького, – весело говорит Кэтрин.
Я заглядываю в корзинку: там все мое самое любимое. Манговые коктейли, коробка с пирожными.
– От этого я растолстею и буду как корова, – ворчу я, едва волоча ноги к машине.
Кэтрин включает громкую музыку, мои любимые записи, опускает стекла, и мы мчимся куда-то. Все-таки хорошо не сидеть на месте, а ехать, все равно куда.
– Можно просто поболтать для начала, слышишь, Прен, – говорит Кэтрин, пытаясь перекричать музыку и ветер в ушах. – Это тебя мы должны благодарить, что теперь можно болтать о чем угодно.
Я гляжу в боковое окно. Да, с тех пор как мы здесь, именно этого я всегда и хотела. А теперь сама не знаю, что с этим делать.
– О чем говорить? – тусклым голосом спрашиваю я.
У Кэтрин какой-то озорной, шаловливый вид. Она делает музыку потише.
– Ну, хотя бы о новой стрижке миссис Синтии. С этой прической она совсем уродина. И изо рта у нее вечно воняет. А у мистера Роберта из носа растет шерсть.
Я отвечаю вяло, и разговор скоро гаснет. Впрочем, мы понимаем, что эти люди больше в нашей жизни ничего не значат.
Тогда подруга заводит разговор о будущем. Не о далеком будущем, а о самом ближайшем. Оказывается, у нее есть для меня новости. И ей не терпится со мной поделиться.
– Я вот что думаю… Может, и мне подать заявление в члены Совета, – говорит она, явно стесняясь своей смелости.
– О Кэтрин! Прекрасная идея, ты это здорово придумала.
В груди сразу становится тепло. Действительно, прекрасная мысль. Руководство в общине обновляется, худшие сменяются лучшими, и это очень хорошо.
Мы едем довольно долго. Наконец я чувствую, мы подъезжаем к океану. Лицо овевает теплый соленый ветерок.
Кэтрин останавливает машину возле маяка на Файр-Айленд. Мы скидываем одежду, стаскиваем с наших нежных ножек носочки и бежим по песку, как только что вылупившиеся черепашки. Беремся за руки и заходим в тихие воды вечернего океана.
Я поднимаю голову, гляжу на розоватый диск луны, которая любуется своим отражением в темном зеркале океанских вод. И сердце снова начинает биться. Как прекрасно это вечернее светило, каким кажется добрым, как прекрасны его лучи, в которых можно купаться, как в океане.
Да, жизнь есть жизнь, в ней бывает всякое, но она все равно берет свое. Рано или поздно в душе снова брезжит надежда.
Вспоминаю вчерашний день: он уже клонится к вечеру, когда я слышу, как возле дома остановилась машина. Даже укрывшись с головой двумя одеялами, я узнаю? машину Итана. Неуверенно подхожу к окну, вижу, как он приближается к входной двери с конвертом в руке и опускает его в щель для почты.
На полпути обратно к машине Итан оборачивается через плечо и видит меня в окне. Поворачивается, поднимает руку и машет. Я прижимаю ладонь к стеклу. Так мы и стоим, и я все смотрю на его силуэт на фоне закатного неба. Изо всех сил я пытаюсь удержаться и не заплакать. Потом он снова поворачивается, идет к машине и уезжает.
- Предыдущая
- 46/47
- Следующая