Король снов - Сильверберг Роберт - Страница 34

• Предыдущая
• 34/131
• Следующая

— Ш-ш-ш-ш, — ласково произнес он, будто успокаивал ребенка. Именно такой она казалась ему сейчас: если не ребенком, то подростком, далеким от реальности взрослой жизни. Теперь он понимал, почему Вараиль была так обеспокоена состоянием его отношений с Фулкари. Вараиль надеялась, что Фулкари станет супругой следующего короля Маджипура, и опасалась, что Деккерет намеревается отказаться от нее. Но Вараиль не имела ни малейшего представления о реальном положении вещей.

А он? Красота Фулкари и ее пугающее сходство с Ситель также гипнотически внушали ему мысль о том, что из нее получится прекрасная супруга для короля.

Но, судя по всему, он заблуждался. Королевская любовница — да. Но не королева. Она уже давно намекала ему на это, а теперь высказалась совершенно прямо.

— Ш-ш-ш-ш, — повторил он, заметив, что рыдания стали еще более горькими. — Все хорошо, Фулкари. Понтифекс, может быть, и не умирает вовсе. Он может прожить еще много-много лет…

Он произносил слова, которым сам не верил ни на йоту. Но ему казалось, что в первую очередь необходимо успокоить ее, а потом, только потом, говорить о реальном положении дел.

А реальное положение было таким: если он станет короналем и не сможет жениться на Фулкари, которая явно не хочет быть женой короналя, то у него не остается иного выбора, кроме как порвать с нею навсегда — здесь и сейчас. Но он был далеко не уверен в том, что может заставить себя сделать это. Уж по крайней мере, не сегодня, а возможно, и никогда. Таким образом, ситуация становится едва ли не безвыходной.

Он продолжал крепко обнимать и нежно гладить ее. Постепенно рыдания стихли. Напряженное тело начало понемногу расслабляться.

А затем произошло какое-то неуловимое изменение, и они оба одновременно перешли от растерянности, страдания и непримиримого противостояния к острому ощущению взаимопритяжения и желания. Это было их излюбленное тайное место, куда они часто приходили, удрав от шумной и утомительной жизни Замка; и здесь, около милого темного прудика, созданного под непроницаемым покровом хаккатингов трудолюбивыми гобрами, знакомая тяга друг к другу внезапно вновь преодолела все, что их разделяло, и прогнала прочь все иные соображения.

Фулкари, как обычно, первой проявила инициативу. Она поцеловала Деккерета и отступила на шаг. Легко прикоснулась рукой к металлическим застежкам на груди, животе и бедрах. Мягкая кожа раскрылась, словно разрезанная невидимым лезвием. Она быстрым движением сбросила одежду и остановилась перед ним в сиянии своей наготы — белокожая, стройная, улыбающаяся, протягивающая к нему руки. Ее глаза, серо-фиолетовые глаза Ситель, сияли и манили. Для Деккерета это была магия в ее чистом виде. Колдовство.

В этот момент вопрос о том, кто станет супругой следующего короналя Маджипура и появится ли она вообще, казался столь же далеким и незначительным, как песчаные барханы сувраэльской пустыни. Он просто не мог думать сейчас о таких вещах. Он был беззащитен против волшебства ее красоты. Ее улыбка, вид ее тонкого обнаженного тела, жар ее изумительных глаз вновь пробудили к ликующей жизни все то, что захватило его и держало в плену на протяжении последних трех лет. Он шагнул к ней, слегка притянул к себе, тела их сплелись и почти рухнули на ковер пенистого мха возле воды.

— По-моему, сегодня мы должны заниматься фехтованием на дубинках, — с некоторым сомнением в голосе сказал Септах Мелайн. — Или, может быть, на саблях?

— На рапирах, ваше сиятельство, — уверенно отозвался молодой Поллиекс, изящный темноволосый юноша из Эстотилопа, второй сын графа Танесара. — А завтра — занятия с дубинками.

— Рапиры. Ах да, конечно, рапиры. Тогда неудивительно, что вы все пришли с масками, — Септах Мелайн пожал плечами и улыбнулся, как бы желая показать, что сам удивляется своей забывчивости.

Не так давно он воспринимал мелкие капризы своей памяти как грехи против Божества и накладывал на себя за них епитимью, часами дополнительно упражняясь с мечом. Но в последнее время он достиг по этому поводу соглашения и с самим собой, и с Божеством. Пока его глаз остается острым, решил он, а рука твердой, он будет прощать себе эти незначительные изъяны разума. Как человек, приближающийся к преклонному возрасту, он неизбежно должен пожертвовать каким-либо из своих качеств; и Септах Мелайн предпочел расстаться с некоторой долей непогрешимости своей памяти, если взамен ему удастся сохранить несравненную точность движений еще на год, на три, на пять или на десять лет…

Он выбрал рапиру и повернулся к ученикам. Они уже выстроились полукругом; на левом краю стоял Поллиекс, а на правом — новая ученица Келтрин. Септах Мелайн всегда начинал занятия с одного или другого конца ряда, и Поллиексу обычно удавалось оказаться в выгодной позиции — именно с ним первым чаще всего начинал работать учитель. Девушка очень быстро переняла у него эту хитрость.

Всего учеников было одиннадцать: десять юношей и Келтрин. Они каждое утро по часу занимались с Септахом Мелайном в фехтовальном зале, находившемся в восточном крыле Замка. Септах Мелайн стал использовать этот зал для упражнений с первых же дней царствования Престимиона. Это была светлая комната с высоким потолком. Через восемь высоких восьмиугольных окон после полудня ее заполняли потоки яркого света. Поговаривали, что это помещение было выстроено еще в дни лорда Гуаделума — а лорд Гуаделум правил в незапамятные времена, — следовательно, и эта комната использовалась в качестве гимнастического или фехтовального зала на протяжении почти половины истории мира.

— Рапира, — сказал Септах Мелайн, — является поистине универсальным оружием. Она достаточно легка, чтобы позволить продемонстрировать большое искусство, но тем не менее ею можно нанести противнику серьезные повреждения, когда она используется для защиты. — Он обвел быстрым взглядом полукруг учеников, сразу же решил, что будет проводить показ не с Поллиексом, и автоматически перевел взор на другую сторону, где поджидала вызова Келтрин. — Вы, госпожа. Выйдите вперед. — Он сопроводил свои слова энергичным движением поднятого вверх клинка.

— Ваша маска, господин! — раздался голос из середины группы. Он принадлежал Тораману Канне, сыну принца Сиринксского, юноше со смуглой гладкой кожей и привлекательными миндалевидными глазами. Только он один осмеливался делать замечания учителю.

— Да, моя маска… — Септах Мелайн кисло усмехнулся и снял со стены одну из масок Он всегда настаивал на том, чтобы его ученики на всех занятиях с острым оружием закрывали лица защитными сетками; любой из новичков вполне мог случайно выбить глаз другому юному принцу или как минимум поставить огромный синяк, при виде которого вся родня бедного пострадавшего ребенка подняла бы возмущенный крик.

А однажды и ему самому предложили надевать маску во время учебных занятий, чтобы подавать тем самым ученикам надлежащий пример. Септаху Мелайну это показалось дикой глупостью: из всех людей на свете сказать такое именно ему, человеку, чью защиту ни разу не удалось преодолеть ни единому фехтовальщику в мире, лишь однажды во время битвы при Стимфиноре, когда он сражался одновременно с четырьмя противниками, какой-то трус, подкравшись сзади, все-таки сумел его поранить. Однако ради воспитания молодежи, он все же согласился на это. Тем не менее ученикам приходилось частенько напоминать ему в начале каждого занятия о том, что он не надел столь ненавистный намордник.

— Нельзя ли попросить вас сюда, госпожа? — с изысканной вежливостью осведомился он, и Келтрин переместилась в центр группы.

Септах Мелайн все еще не смог до конца смириться с мыслью о том, что женщина может быть мастером фехтования. Он всегда лучше чувствовал себя в компании молодых людей, чем в обществе девушек: просто таков был его характер. Несколько юношей всегда входили в его свиту. Правда, причиной того, что его ученики всегда принадлежали к мужскому полу, были не столько его, сколько их собственные предпочтения: Септах Мелайн никогда еще не слышал о том, чтобы женщина всерьез захотела научиться владеть оружием, — до сих пор, во всяком случае.

• Предыдущая
• 34/131
• Следующая