Выход в свет. Внешние связи (СИ) - Хол Блэки - Страница 6

• Предыдущая
• 6/197
• Следующая

Наломав сахару на тетрадном листочке, я собралась учить как минимум до трех утра и не заметила, как через несколько минут уснула, сидя за столом.

Утро началось, когда Аффа застучала в стену. Протерев заспанные глаза, я глянула на часы: мамочки, катастрофически опаздываю! Собиралась второпях и, опередив соседку, бросилась чистить зубы. Она ждала, пока я спешно наводила порядок во рту.

— Как тебе удалось распечатать Альрика на вечере?

— То есть? — поскольку рот был занят зубной щеткой, пришлось спросить мимикой лица.

— Раньше он не танцевал, даже на День национальной независимости.

Я мысленно застонала и выплюнула пасту изо рта:

— Твоя Лизбэт уже наточила нож?

— Напротив. После тебя Альрик осчастливил совместными танцами толпу желающих, а с Лизбэт танцевал целых два раза. Так что она в нирване.

— Ничего себе! А кто подсчитывал? — спросила я, прополоскав рот.

— Было кому, — ответила уклончиво девушка.

— А ты где потерялась? — поинтересовалась я, вспомнив о своей встрече с черноглазой мечтой Аффы на чердаке.

— Познакомилась с потрясающим четверокурсником и зажигала с ним весь вечер, — похвасталась соседка.

Я почему-то оскорбилась за Марата, словно уличила девушку в измене. И хотя понимала, что злюсь безосновательно и абсурдно, но не смогла перебороть неприятное чувство. Мне казалось, Аффа предала свою верность парню.

— Ага. Удачи тебе, — пожелала я коротко и ринулась в швабровку. Толком не расчесав спутавшиеся волосы, соорудила крысиный хвостик и, одевшись, рванула в институт.

С началом сессии столовая испытала второе рождение. С подобным ажиотажем я прежде не сталкивалась. За элитным столиком в углу питался кудрявый незнакомец, соседствовавший со мной на организационном первоянварском собрании.

Протиснувшись между столиков, я уселась на своем привычном месте.

— Здрасте, — сказала на всякий случай.

— Привет, — растягивая гласные, поздоровался незнакомец, оглядев меня.

Наверное, правила поменялись, — подумала я. Или началась новая игра. Осторожно огляделась по сторонам — вдруг Мелёшин наблюдает из-за колонны и посмеивается, потирая ручки в ожидании утреннего развлечения.

Мелёшин не посмеивался. Его ручки были заняты подносом, с которым он приближался к столу. Поставив поднос с тарелками, он чересчур спокойно обратился к кудрявому:

— Дегонский, это закрытая зона. Ты должен знать.

— Я бы свалил, да некуда, — пояснил тот с иронией в голосе. — Все столы заняты.

Бритый товарищ Мэла устроился по другую сторону от нежданного захватчика чужих столов и толкнул его в бок:

— Вали отсюда. Или ешь стоя.

— Не понимаю, вам тесно, что ли? — продолжал пререкаться Дегонский. — Поем и уйду, о ваших девчонках слушать не буду. Своих хватает.

— Ты сейчас встанешь и исчезнешь, — констатировал спокойно Мелёшин, но его в его спокойствии потрескивали разряды недовольства.

— Пусть она исчезнет, если вам тяжело дышится, — кудрявый ткнул вилкой в моем направлении. — Все равно ничего не ест. Какая разница, кого выбрасывать из теплой компании?

Я тронула Мэла за рукав. Он, видимо, не ожидал и вздрогнул.

— Пойду, ладно? Здесь и правда шумно.

— Сиди, — приказал Мелёшин, и узкие колечки в радужках налились ярким фосфором. — Ты не понял, — обратился он к Дегонскому. — А я не повторяю трижды.

Мэл распял правую ладонь на столе и погнал пальцами невидимые волны. На моих глазах поднос Дегонского вместе с содержимым начал оплывать точно воск и смешался в радужное пятно, растекающееся по столешнице. Редкие капли закапали на пол, а потом ручеек мраморной тарелочно-кофейной жижи проторил дорожку вниз, падая тонкой струйкой.

Некоторое время кудрявый пребывал в ступоре, но вскочил и выкрикнул:

— Думаешь, тебе всё позволено? Ты еще пожалеешь, Мелёшин!

На наш стол начали оглядываться и показывали пальцами, переговариваясь.

— Несомненно, — кивнул согласно Мэл.

— Сам напросился. Я вызову тебя в парк! — воскликнул гневно Дегонский.

— Можешь. Вызывай, — опять согласился Мелёшин.

— Отлично! Я сообщу, — парень задрал нос и, протиснувшись между столиками, удалился из столовой с гордо поднятой головой.

— Лихо ты его, — высказался бритый товарищ, откусив половину сахарной булки. — А если бы он ответил?

— Не ответил бы, — откинулся на стуле Мэл и, взяв с подноса стакан с соком, принялся неспешно потягивать. — Однозначно.

— Побежит и пожалуется на твое soluti[1], - предостерег с полным ртом собеседник.

— Не побежит, — заявил уверенно Мелёшин. — Над ним весь институт будет ржать.

Я разглядывала жижу из растаявшего пластика, металла, керамики и завтрака. Дорогу у полу пробили еще два ручейка, и бывший поднос потек вниз, перемешавшись с пудингом и яйцом всмятку.

Все-таки надо было уйти. До чего неприятно! Мэл в который раз наглядно показал, как поступает с теми, кто переходит ему дорогу. Он раздавит любого, независимо от того, прав или виноват, и плевать на правила.

Посмотрев искоса на Мелёшина, я растерялась от неожиданности. Он глядел на меня, прищурившись и с некоторым разочарованием, будто напрасно ожидал какой-то реакции. Наверное, думал, что вскочу и начну громко возмущаться или демонстративно удалюсь вслед за оскорбленным парнем.

Давящий, тяжелый взгляд Мэла ощупывал меня, а в его руках перекатывалась сила, которая согнет и поставит вспыльчивого Дегонского на колени. Тремя заклинаниями на выбор в парке. Я прочитала это в глазах Мелёшина.

Консультацию по основам элементарной висорики проводил Эдуардо Теолини, отдающий предпочтение черному цвету в одежде. Еще при первом знакомстве с преподавателем я обратила внимание на его ломаные и рваные движения. Он и материал преподносил так же отрывисто, но вполне усвояемо.

Небольшой кабинет с трудом вместил сдвоенную группу, заметно увеличившуюся в размерах из-за студентов, вылезших на сессию, точно грибы после дождя. Перед тем, как пообщаться на экзамене, Теолини предложил третьекурсникам разбиться на пары и к указанному сроку провести исследование в области эмоций, то бишь изучить природу какого-нибудь эмоционального процесса и проверить на практике стимулирующие и ослабляющие методы.

Эльза активно замахала рукой, привлекая внимание Мелёшина. Девица явно набивалась к нему в пару, но препод сделал проще: список с фамилиями разбил на две части и образовал пары сначала из первого списка, зачитывая фамилию сверху и снизу, а потом взялся за второй список.

Эльзе выпало судьбою, вернее, преподавательской волею, изучать разочарование с неким Ляповатым. Судя по её лицу, соответствующему теме исследования, результаты обещали быть успешными.

Одно за другим отлетали скука, гнев, нежность, паника, ненависть, презрение и череда прочих эмоциональных процессов. По рядам прокатывались смешки, когда из очереди вылетели любовь и экстаз, доставшись каким-то несчастным.

— А удовольствие будут изучать Мелёшин…

В рядах оживились.

— … и Папена.

Позади меня засмеялись парни:

— Говорят, Мэл — специалист по изучению удовольствия во всех видах и позах.

Мелёшин с невозмутимым видом карябал что-то в тетради, а Эльза окатила меня убийственным взглядом.

Капе, собравшему по приходу на консультацию порцию приветственных рукопожатий, по итогам преподавательской жеребьевки достались раскаяние и компания девушки-старосты другой группы. Что ж, у парня наработан богатый опыт по этой части, поэтому ему не составит труда выполнить работу.

Я снова вернулась взглядом к Мэлу, а мыслями — к утренней стычке в общепите. В ней Мелёшин поставил себя выше установленных правил, применив заклинание на глазах у десятков свидетелей. Дегонского же, не поддавшегося на провокацию, нельзя назвать трусом. Кто знает, вдруг, в отличие от самоуверенного Мэла, ему бы не сошло с рук ответное заклинание, и его в два счета выперли бы из института за нарушение студенческого кодекса?

• Предыдущая
• 6/197
• Следующая