Убийца из города абрикосов. Незнакомая Турция – о чем молчат путеводители - Шабловский Витольд - Страница 12

• Предыдущая
• 12/40
• Следующая

Я родилась неподалеку от Газиантепа. Вокруг города зеленеют прекрасные фисташковые рощи.

Когда мне было два года, родители уехали в Германию. Я осталась с бабушкой. Они забрали меня к себе, только когда мне исполнилось восемь лет.

После стольких лет отец и мать были мне как чужие. В первый же день после моего приезда, пока отец был на работе, мать сказала: “Давай приготовим ему поесть”. Он вернулся, ни слова мне не сказал. Попробовал суп, взял скатерть за углы и швырнул все на пол. Мол, слишком жирно.

Он избил мать, мать избила тетю, а тетя — меня. Мать била нас, стоило сломаться стиральной машине или разбиться стакану.

Отец был алкоголик. Брат уже тогда лечился у психиатра.

Моя бабушка не умела ни читать, ни писать. Через два года она записала кассету и выслала ее моему отцу. Просила отправить меня обратно к ней. Чтобы я за ней ухаживала.

В Германии еще стояла Берлинская стена. В Турции в моем родном селе ни у кого не было телевизора.

Мне было девять лет. Дядя работал шофером в Анталии, большом средиземноморском курорте. Он сказал бабушке, что я ему пригожусь. Он взял меня и свою дочь, чтобы мы ему готовили.

Через несколько дней я проснулась ночью вся в поту. Что-то ползало по моим ногам! Я решила, что это мыши. Но это были не мыши. Это была рука дяди. Я начала кричать. Тогда он вонзил мне нож в спину.

Айше поднимает блузку и показывает шрам, дядин нож вошел прямо под левой лопаткой.

Там был деревянный паркет. С тех пор я ненавижу деревянные паркеты. Три с половиной месяца каждую ночь он меня трогал. А своей дочери велел на это смотреть. Пригрозил, что если я вздумаю кому-нибудь рассказать, он мне сделает кое-что похуже.

Когда закончился туристический сезон, мы вернулись в Газиантеп. Я боялась всего. В дом приходили гости, а я убегала из дома. Особенно от мужчин.

Бабушка спрашивала про шрам. Я не ответила. Сказала только, что хочу уехать к тете в горы.

Бабушка была мудрая женщина. Она не возражала. Приготовила мне еды в дорогу. Дала самый большой подсолнух. Я такого в жизни не видела.

А со мной всю жизнь так случается, что в двух шагах от цели я обязательно совершаю какую-нибудь глупость. Я начала грызть семечки, зазевалась и пропустила автобус. Кто-то сказал, что я могу уехать на следующем. Я села на него и оказалась в Измире. Четыреста километров от дома. Мне казалось, что я слишком долго еду. Но кто-то дал мне лепешку, другой со мной о чем-то болтал. Было приятно, и я все ехала и ехала.

В Измире я оказалась в полиции. Полицейские тоже были милые. Комендант взял меня к себе переночевать. Меня накормили супом, его жена со мной играла. Я провела в их доме больше недели и надеялась, что там и останусь.

Но однажды в комиссариате объявился дядя с женой. Когда я их увидела, мне стало все равно, жива я или мертва.

Дядя отослал меня обратно в Германию. Сказал отцу, что я невыносима. Отец сразу по приезде избил меня так, что я неделю не могла сидеть. А все потому, что у меня пригорел рис.

Стояло жаркое лето, а в школу я пришла в свитере с высоким горлом. Учительница заподозрила неладное. Она пошла за мной в туалет, подняла свитер — а у меня все тело в синяках. Провели медицинское обследование и завели на отца уголовное дело.

Я попала в приют. Четыре года в приюте для молодежи — это лучшие годы моей жизни.

Лишь спустя четыре года моя мать пришла меня навестить. Семья не желала меня знать. Она называли меня kara kiz, черная девушка. Приносящая стыд.

Мать сказала, что они уезжают обратно в Турцию и что у меня есть неделя, чтобы решить, еду ли я с ними или остаюсь. У нее была разбита голова.

Первая мысль? Остаюсь! Я видела по телевизору, что в Турции к власти пришли военные. Мне туда не хотелось. Но тогда я осталась бы совсем одна. Я и моя семья — словно палец и ноготь. Вроде по отдельности, а вроде и одно целое.

В Турцию мы так и не уехали. Но отец научился бить меня так, чтобы не оставалось следов. Я сбежала. Год прожила на улице.

В это время дочь дяди Сенгюль — ту самую, с которой я спала в одной комнате, — хотели выдать за моего психически больного брата. Врач сказал, что женитьба может ему помочь. Желающих не было, поэтому решили женить его на двоюродной сестре.

Только она не получила визу.

— Поезжай и привези ее, тогда я все тебе прощу, — сказал мне отец. Мне хотелось спросить, кто кого должен прощать. Но я прикусила язык.

Я отправилась в Турцию. Мне очень хотелось иметь семью. Такую, настоящую. Я познакомилась с парнем, его звали Хасан. Ни красивый, ни урод. Мне было важно, что в его семье все относились друг к другу с уважением.

Через несколько недель после свадьбы я забеременела.

Свекровь меня не любила. Как-то раз мне захотелось зеленых слив. В Турции это лакомство. Я была уже на пятом месяце, обычная прихоть беременной женщины. Свекровь сказала, что ни одной сливы я не получу. Я на это ответила, что обо всем расскажу мужу. Мы начали ругаться. Ее второй сын встал на сторону матери. Он толкнул меня так, что я упала с лестницы.

Я лежала три часа. Лил страшный дождь. Только под вечер подруга отнесла меня в туалет. Там я почувствовала, как из меня выплывает что-то большое.

Утром оказалось, что это был мальчик.

Муж меня не поддержал. Я сказала ему, что теперь каждый может помочиться на нашего ребенка, и подала на развод.

В Газиантепе я познакомилась с одним портным. Он в меня влюбился. По крайней мере так говорил. Я в жизни не видела, чтобы кто-то так плохо шил. “Как он может этим зарабатывать на жизнь?” — думала я.

Потом оказалось, что портной мастерски кроит людские судьбы.

У нас был религиозный брак, в присутствии имама. С гражданским браком нам надо было пару месяцев подождать. Но у портного были другие планы. Я была молодая, красивая и совершенно одинокая. Идеально подходила для того, чтобы продать меня в бордель. Тем более что религиозный брак не признается ни полицией, ни каким-либо другим учреждением.

Но портной не мог просто так прийти в публичный дом и сказать: “Вот моя жена, дайте мне денег”. Он должен был решить формальные вопросы.

Он начал со свидетельства полиции о том, что я проститутка. Как он его получил? Очень хитроумно. Он велел мне надеть мини-юбку и накраситься. “Любимый, ты же знаешь, что это маленький городок. Обо мне пойдет молва”.

Но он настаивал. В Турции с мужчиной не спорят.

По дороге мы занимались сексом в машине. Через несколько минут он велел мне подождать на автозаправке. “Выйди из машины”, — сказал он. Я пыталась возражать, но безуспешно. Я вышла, стала ждать, а он в это время позвонил в полицию, что на заправке стоит шлюха. Они приехали, арестовали меня. Сделали обследование, которое показало, что я только что вступала в интимную связь с мужчиной.

В суде его приятель признался, что тоже платил мне за секс. Суд приговорил меня к двадцати трем дням тюрьмы. Полиция выдала мужу бумагу, свидетельствующую о том, что Айше Тюркюкчу проститутка.

Я думала, что вся эта история — ошибка. Я не слышала показаний свидетелей, меня никто не приглашал в зал заседаний. Впрочем, даже если бы я слышала, все равно бы не поняла. Всю жизнь я жила в Германии, по-турецки тогда еще говорила плохо. А кроме того, мой портной сбивал меня с толку тем, что приходил в тюрьму и говорил, как меня любит.

Когда я вышла, он дал мне подписать бумагу из полиции. Сказал, что это для официального брака, так что я даже ее читать не стала. Хотела поскорей оказаться на свободе.

• Предыдущая
• 12/40
• Следующая