Пляски теней (СИ) - Клецко Марина - Страница 35

• Предыдущая
• 35/36
• Следующая

«Неужели опять нас в суд потащит? – недоумевали старики. – Мало ему городского суда, так теперь и в мировом судиться будем! Это уже ни в какие ворота не лезет! Докатились на старости лет… В суд как на службу ходим. Подлеца уже и подлецом назвать нельзя!». Однако, как бы ни были неприятны очередные судебные дрязги, Родмила Николаевна была даже несколько рада встретиться со своим бывшим соседом, а теперь злейшим врагом вот так, напрямую, пусть даже в зале суда. «В глаза ему хочу посмотреть, – говорила она. – В глаза его наглющие. И послушать, как в очередной раз выкручиваться будет!». Дело в том, что подловить лживого попа в деревне ей было крайне сложно. Едва завидев соседей, он спешно ретировался или в дом или за церковные ворота, а в тех редких случаях, когда прямого столкновения избежать не удавалось, проносился стремглав мимо, громко напевая слова охранительного псалма. Матушка на улицу и вовсе перестала выходить.

Итог церковного собрания, проведенного накануне суда, ошеломил не только стариков.

– Неужели посмеет в суд явиться, после такого-то принародного покаяния? – недоумевала Маша, оставшаяся вместе с Александром на ночь у Родионовых, в их стареньком деревенском доме.

– Так это, голубушка, цирк был, а не покаяние! – сердито ответила Родмила Николаевна.

– Это понятно, но… Сегодня в ногах ползал, а завтра будет в суде требовать вашего наказания? В голове не укладывается!

– Вот я, Машка, посмотрю на тебя, а ты неисправима! Битая, до последней нитки обобранная, а все туда же! В голове у нее не укладывается! Придет как миленький, никуда не денется. Его ненависть впереди него бежит. К тебе, голубушка, ненависть, а мы с Володей так, по касательной, под руку ему попали. Тебя не прихватить, вот на нас и отрывается.

Слова Родмилы Николаевны оказались пророческими. Утром около входа в здание мирового суда стариков уже поджидали оскорбленные истцы: матушка Нина, в простеньком сереньком платье, и отец Петр, в длинной рясе, с большим нагрудным крестом. Едва завидев своих деревенских соседей, они проворно вскочили и стремительно ринулись в зал суда. От греха подальше… Мало ли чего вздумается греховодникам окаянным! Здесь до рукоприкладства – полшага.

Заседание началось.

– Я прожила долгую жизнь, – скорбно промолвила матушка Нина, – повидала многое… И БАМ, (а уж там мы чего только не насмотрелись!) и Новосибирск, и работа в детском саду, а женские коллективы, сами знаете, какие бывают! Не приведи, Господь, опять туда вернуться! Сплетни, пересуды, наветы всякие… И эти дети, дети…

– Ближе к делу.

– Но никогда, никогда, ни меня, ни батюшку нашего так не оскорбляли, – Нина Петровна всхлипнула. – Как это оставить безнаказанным? Ведь ни какого-нибудь забулдыгу оскорбили, а священника, божиего человека!

– И свидетели этому безобразию есть, – сухо продолжил отец Петр. – Вот их письменные показания. Они приложены к делу.

– Ознакомлены уже… Продолжайте.

– Так что продолжать? Сами понимаете, мимо таких оскорблений пройти невозможно. Как такое унижение простить? Но дело даже не во мне. Я как священнослужитель просто обязан защищать чувства верующих. По-вашему, как они должны реагировать на нападки в сторону их духовного отца? Оскорбление священника есть оскорбление всего прихода, и сейчас я защищаю не только себя, но и нашу веру, наши святыни. Поведение Родионовых нарушает духовно-нравственные законы общества, поэтому, чтобы остановить эту, так сказать, вакханалию, нужно принимать строжайшие меры. Строжайшие!

– То есть на мировое соглашение вы не согласны?

– Боже упаси! – вспыхнул батюшка. – Нет уж, увольте! Этак меня всякий встречный-поперечный будет сволочью и вором прилюдно называть! Во что это выльется? Я человек в сане, а не абы как… Ко мне, так сказать, желающие омыться душой приходят, а здесь такое! В дом приличного человека не позвать из опасения, что эта… – он невольно покосился на свою соседку и, чуть понизив голос, продолжил – через забор такое кричит, дурно становится!

Батюшка искренне негодовал. Куда делся вчерашний страдалец, смиренно выпрашивающий прощение у ног своих врагов? Он был непреклонен, его взгляд пылал, голос гремел. Ни дать, ни взять, святой Николай, в ревности веры своей побивающий еретиков.

Стариков Родионовых приговорили к денежному штрафу. И еще долго потом отец Петр негодовал по поводу смехотворности суммы, в которую оценили его честь и достоинство.

– Полторы тысячи рублей, и всего-то! Да их надо было на сотни тысяч, на миллионы оштрафовать, чтобы впредь неповадно было покушаться на людей порядочных и честных!

– Не те времена, не те… – вторила ему матушка Нина. – Лет сто назад мы бы их всех… за осквернение святыни. Их всех…

ГЛАВА 37

ЭПИЛОГ

Так навеки и осталась церковь с завязнувшими

в дверях и окнах чудовищами, обросла лесом,

корнями, бурьяном, диким терновником;

и никто не найдет теперь к ней дороги.

Н.В. Гоголь. «Вий».

Прошло несколько лет.

Растянувшаяся на год судебная тяжба между соседями высосала из деревенских бунтарей их последние стариковские накопления. Владимир Петрович совсем осунулся, без валидола на улице уже не появляется и без конца сетует на свою человеческую наивность. Сам виноват. Не признал волка в овечьей шкуре. Поделом тебе, дурень, поделом!

Родмила Николаевна тоже потеряла былой запал. Она ходит по врачам, жалуется на давление и общую стариковскую слабость. В деревню ей возвращаться не хочется, и она без конца оттягивает тот момент, когда нужно будет грузить вещи в машину и ехать в это осиное гнездо, где добродетель ходит с дубинкой за пазухой, где торжествует святость, замешанная на гордыне и ненависти и толпа славословит своего духовного пастыря, непримиримого бойца с человеческим пороками, уже при жизни стяжавшего венец мученика.

***

Воскресный день. В деревенском храме служба подходит к концу. Батюшка начинает проповедь, говорит медленно и протяжно. Прихожане, замерев, стараются не пропустить ни единого его слова.

– Любите друг друга, возлюбленные братья мои, ведь без любви мы никто, – батюшка сокрушенно вздыхает, какое-то время молчит, словно набирается сил, а затем тихо, почти шепотом продолжает, – тот, кто исполнит заповедь о любви, тот научится любить Бога и ближнего и исполнит весь Закон Божий. Поэтому все желающие угодить Богу должны постоянно задавать себе вопрос: исполняю ли я эти две главнейшие заповеди – то есть люблю ли я Бога и люблю ли я ближних? Но кто является нашим ближним? – батюшка опять делает паузу и медленным тяжелым взглядом обводит стоящих напротив него людей. – Ближние бывают разные, – его голос крепчает, обретает силу и мощь. – Нас нередко не любят, относятся к нам плохо, а иногда и откровенно враждебно. Большой подвиг любить таких. Во многих людях, враждебных нам, слышится голос дьявола – отца всякой лжи! Он вербует слабых, проникает в них, откладывает в них личинки соблазна и похоти! Дело дьявола – искушать! – батюшка уже не говорит – кричит. Его трубный глас поднимается вверх, к куполу храма, обличительная воскресная проповедь доходит до каждого сердца, до каждой души. – Дьявол создает соблазн! И борьба с соблазном – то, что делает нас теми, кто мы есть. Победа соблазна над нами – это наша смерть! – батюшка внезапно замолкает.

Какое-то время в храме стоит особая звенящая тишина. Слышно лишь потрескивание свечей и тихие вздохи испуганных неминуемой смертью грешников, алчущих тут же, немедленно кинуться спасать свою бессмертную душу с такой же страстью, с какой прежде грешили.

• Предыдущая
• 35/36
• Следующая