Другая дверь - Климов Михаил - Страница 9

• Предыдущая
• 9/65
• Следующая

– Вы сказали «первое имя» – спросил Прохоров, потому что пока так и не придумал, как себя вести и даже на простой вопрос «Верить или не верить?» не ответил, – значит, есть и второе?

– Вирему… – с симпатичной улыбкой ответил Горностаефф. – Федерико Вирему Горностаефф. Первое имя в честь поэта Гарсиа Лорки, отец его очень любил и считал, что я на него даже похож. Правда, непонятно, как он это разглядел, когда я ещё в колыбельке ногами дрыгал. Сейчас-то ясно, что никакого сходства нет, вообще ничего общего… А второе – в честь Вирему Тамихана, маорийского просветителя и проповедника. Он когда-то придумал «Кингитанга», такое движение, чтобы маори имели не просто племенных вождей, но и одного общего короля и даже издавал по этому поводу целую газету… Бабушка была его дальней родственницей…

– Исходя из того, что вы о себе сказали, – тянул время Слава, – а именно, что бабушка имела королевские крови, и того, что сказано сейчас – что она родственница этого Хамитана…

– Тамихана… – поправил его Федерико.

– Можно заключить, – Прохоров кивнул, соглашаясь с исправлением, – что он сам и был первым королём…

– Ничуть не бывало… – рассмеялся праправнук, – маори в то время были дикарями и даже каннибалами, но непотизма и коррупции ещё в помине не было, это европейское нововведение, и первым королём стал совсем другой человек – Потатау Те Фероферо. А бабушка была просто из того же рода и следовательно родственница обоим…

– То есть тот, кто назначил короля, и сам король были из одного и того же племени? – удовлетворенно уточнил наш герой. – Всё-таки – коррупция и семейственность…

Его нимало не интересовало, кто был из какого племени. Но надо же поддержать разговор…

И потянуть время…

Чтобы прийти в себя…

И наметить линию поведения…

Горностаефф отрицательно покачал головой. Но так ничего и не сказал, глядя на прапрадеда.

– Так что вы от меня хотите? – наконец не выдержал тот. – Я, даже при всём моем желании не могу перераспределить наследство в вашу пользу… Деньги завещали Володя с Мариной, и я не буду вмешиваться в волю дочери и зятя…

Теперь уже в глазах Федерико появилось недоумение. Но надо отдать ему должное, дотумкал он очень быстро.

– Меня в этой ситуации совершенно не интересуют деньги… – он пожал плечами, – то есть, как любому нормальному человеку, они мне нужны, но о тех деньгах, наследстве профессора Горностаева, никто в нашей семье давно не думает, они не наши, их как бы нет вообще…

– Тогда – что? – продолжил атаку Прохоров. – Не искали же вы меня для того, чтобы радостно сказать: «Здравствуй, деда…»

– Нет… – честно признался Федерико.

– Тогда для чего?

– Я просто хотел, чтобы вы мне подтвердили одну мою гипотезу… – Горностаефф явно чего-то не договорил, но замолчал при этом.

– Какую? – в изнеможении почти закричал Слава.

– Вы для меня являетесь единственным доказательством того, что путешествия во времени существуют… – впервые за всё время разговора праправнук выглядел неуверенным. – И только вы можете это подтвердить или опровергнуть…

Прохоров откинулся на спинку стула, внимательно посмотрел на своего собеседника.

Вроде бы никаких признаков безумия нет, хотя Слава не считал себя специалистом в этой области. Но ни пены у рта, ни дикого взгляда, ни сбивчивой речи – всего того, что у лохов служит признаком сумасшествия, не наблюдалось.

Скорей, наоборот, до последней реплики наш герой считал своего визави гораздо более вменяемым, чем он сам. И именно поэтому так резанула его высказанная в этих последних репликах мысль.

Нет, проблема была не в том, что Прохоров не верил в путешествия во времени, зелёных человечков и вечный двигатель. Он прекрасно знал, что второе и третье – бред воспалённого сознания, тогда как первое как раз существует, и прямо перед ним и сидело живое доказательство того, что такие путешествия бывают.

Иначе откуда взялся месье Горностаефф? Если бы несколько месяцев назад Володя с Маринкой и детьми не эмигрировали в 1913 год и в Новую Зеландию, то никакого Федерико ибн как его там и в помине бы не было…

Расстройство Славино было вызвано именно этим – нелепостью и алогизмом ситуации.

Ему… Ему, Прохорову доказывать, что можно побывать и даже жить в разных временах… Такой умный, но не видит дыры в своих рассуждениях. Что наш герой и попытался сформулировать в ответе, которого всё время, пока раздумывал прапрадед, напряженно ждал праправнук.

– Но раз вы признаёте меня своим предком, – осторожно начал Прохоров, – а я не возражаю, то, значит, всё так и есть…

– Да ничуть не бывало… – покачал головой Горностаефф, демонстрируя не только знание русского языка, но и умение с ним правильно обращаться, – Бостонские ведь тоже признают, что вы их пращур, вы не возражаете, однако никто вам не верит. Кивают и отходят, да? Это мне знакомо. А в результате получается, что этого, я имею в виду путешествия во времени, как бы и нет…

– А вы общаетесь с бостонскими? – новый поворот в разговоре надо было обдумать.

– Конечно, – удивился праправнук, – иначе откуда бы я узнал о вашем появлении и вообще существовании? Они – хорошие ребята, во всяком случае, по переписке, но как бы это сказать, позитивисты, что ли. Существует только то, что достоверно доказано математикой… Никакие гипотезы или флюктуации не признаются…

– Тогда почему вы мне верите?

– Потому что я внимательно читал вот это…

Федерико Горностаефф аккуратно положил на стол книгу, затрёпанную настолько, что лишь привычный взгляд мог узнать в ней роман Андрея Горностаева «Путешествие через».

Прохоров, много раз державший в руках это второе, послевоенное издание, узнал.

– Но ведь они это тоже читали… – горячо возразил он. – Джон, если вы знаете, даже перевёл Володин труд на русский, я как раз сейчас… – несколько слукавил Слава, – правлю перевод…

– Перевёл, но не вчитался… – покачал головой Горностаефф. – Иначе бы понял, что всё это – правда… Тут же всё видно, если внимательно смотреть, а не глотать залпом…

– Ну, например? – спросил Слава.

Он, прочитавший, правда, всего две главы, не заметил в книге ничего, что не могло являться фантастическим романом, а прямо выдавало бы подлинность описанного, его не «художественность», а реальность.

– Хорошо… – Федерико не смутился нимало, взял книжку, открыл на самом начале. – Возьмём первые главы.

– Возьмём… – даже как-то завёлся Прохоров. – И что увидим?

– Вот, в первой же главе при описании странностей путешествующей семьи читаем: «где неизвестно было, вообще «поют ли птицы и растут ли деревья». – Горностаефф победно посмотрел на нашего героя.

– И что? – не понял тот.

– «Здесь птицы не поют, деревья не растут, и только мы плечом к плечу врастаем в землю тут…» – пропел праправнук. – Булату Окуджаве, я специально посмотрел, в год выхода книги было всего восемь годков, а между смертью профессора Горностаева и написанием этой песни прошло минимум двадцать лет, причём смерть наступила раньше. Откуда он мог знать эти строки?

– Но это не обязательно цитата… – заупрямился наш герой, хотя понимал, что Федерико, скорее всего, прав. – Образ не самый оригинальный, и оформление его тоже легко могло быть придумано несколькими людьми… Почему сам Володя не мог так выразиться?

– Согласен, – не смутился праправнук, – но ведь в книге эти слова стоят в кавычках, а это прямой признак цитаты. Причем цитаты общеизвестной, в противном случае филолог Горностаев обязательно бы написал: «как сказал поэт имярек» или «по известному выражению поэта такого-то» и так далее. Понимаете, профессор, просто в силу своей профессии, простите за дурацкий каламбур, мыслил цитатами. То есть, конечно, думал он вполне здраво и остроумно, но, как у любого филолога, почти на каждую мысль у него автоматически в голове возникала какая-то цитата, чей-то текст. И здесь он себя выдал, приведя слова из стиха, в его время ещё не существовавшего…

• Предыдущая
• 9/65
• Следующая