Черные звезды (сборник) - Савченко Владимир Иванович - Страница 15
- Предыдущая
- 15/58
- Следующая
— Слушаюсь! — Офицер подошел к радиоустановке и весело пропел: — Группа, слуша-ай! Отбо-ой!
Мы смотрели на запад: посеревшие к сумеркам тучи быстро таяли, очищая огромный круг синего неба, на котором уже загорались звезды. Горячая взрывная волна, распространяясь к земле, испарила тучи. Вдруг почва под ногами упруго дрогнула.
— Спутник упал в квадрате «сорок-двенадцать»! — доложил тот же наблюдатель. Профессор повернулся к нам:
— Ну, Иван Гаврилович и… э-э…, — Он посмотрел на меня, пытаясь вспомнить мое имя и отчество, но не вспомнил, — и товарищ Самойлов, теперь выполняйте вашу задачу…
Однако пора и спать — первый час ночи. Завтра надо подняться с рассветом. Эк, я расписался сегодня! Впрочем, допишу уж до конца.
На нашу долю пришлось немного: посмотреть на упавший снаряд вблизи и с возможной достоверностью установить: из нейтрида он или нет? Сперва мы пролетели над местом падения на вертолете, но ничего не увидели: в квадрате «40- 12» горела земля. Нагревшийся до десятков тысяч градусов от многодневного движения в атмосфере, да к тому же еще и подогретый вспышкой четырех ракет, снаряд грохнулся в тундру, и почва на вечной мерзлоте вместе с мохом и снегом вспыхнула как нефть, не успев растаять. Уже наступила ночь. И в темноте этот гигантский костер огня, дыма и пара освещал равнину на километры во все стороны; даже сквозь шум винтов был слышен треск горящей почвы и взрывы пара.
Потом мы немножко поспорили с Иваном Гавриловичем, но я все-таки убедил его, что идти нужно немедленно, сейчас — ведь снаряд может проплавить почву на десятки метров в глубину, ищи его потом! Словом, мы приземлились, я надел скафандр и направился к «костру».
Идти было нелегко: в скафандре стало душно, его тяжесть давила, баллончики с кислородом колотили по спине, а перископические очки давали неважный обзор. Словом, конструкцию скафандра, наверное, придется еще дорабатывать.
Сперва навстречу бежали ручьи растаявшего снега. Потом они исчезли, из черной почвы валил пар. Некоторое время я брел, ничего не видя в этом тумане, и внезапно вышел из него прямо в огонь.
Странно: я не боялся, только где-то вертелась неприятная мысль, что скафандр еще не прошел всей программы испытаний… В сущности, жизнь не так часто награждает опасностями работу инженера. Мне просто было интересно. Передо мной лежало озерцо расплавившейся земли: темно-красное у краев, оно накалялось к середине до желто-белого цвета. Там, в середине, лава кипела и лопалась крупными ослепительными пузырями.
Жар пробивался даже сквозь призмы перископической приставки. Я уменьшил диафрагму. Теперь среди раскаленных паров я заметил темное цилиндрическое тело, до половины окунувшееся в лаву, «Значит, неглубоко!» И я шагнул в озерцо. Странное было ощущение: ноги чувствовали, как у самых колен содрогается и бурлит розовая огненная жидкость, но не чувствовали тепла! До снаряда оставалось несколько метров — белая лава кипела вокруг него, черный цилиндр дрожал в ее парах. Было трудно рассмотреть детали: я видел лишь тыльную часть снаряда, напоминавшую дно огромной бутылки, остальное было погружено в лаву.
Скоро призмы помутнели, от жара начала плавиться оптика. Я повернул назад. Да, несомненно, снаряд был из нейтрида…
На следующий день снаряд ушел глубоко в землю; над ним кипело только озерцо лавы.
Второй спутник сбили в тот же день, часа на два позже, над Камчаткой.
10 ноября. Сейчас в центре решается вопрос о заводе нейтрида. Мы втроем: Иван Гаврилович, Сердюк и я — все дни сидим и составляем примерную смету и технологический проект.
Спорим отчаянно.
25 ноября. Итак, решено: завод будут строить в Днепровске, в Новом поселке. Это на окраине. Сейчас там уже воздвигают корпуса для цехов, подводят высоковольтную линию передачи. Большое конструкторское бюро трудится, разрабатывает по нашим наметкам мезонаторы-станки. Эти мезонаторы будут делаться из нейтрида: тонкие листы покрытой нейтридом стали вместо бетонных и свинцовых стен; небольшие компактные установки, размером с токарный станок, в которых внутри, в космическом вакууме, будут действовать электрические поля в сотни миллионов вольт; мощные магнитные вихри; громадные излучения и световые скорости частиц… Великолепные машины!
Меня, очевидно, направят на этот завод. Пока я еще в лаборатории, потому что здесь делается пленка для первых мезонаторов-станков. Но постепенно мне приходится все дальше и дальше отходить от дел семнадцатой лаборатории: езжу в Новый поселок, наблюдаю за строительством, консультирую конструкторов. В лаборатории на меня уже смотрят, как на чужого. Иван Гаврилович поглядывает из-под очков хмуро, неодобрительно. Вчера он не выдержал:
— Напрасно вы это затеяли, Николай Николаевич, — перебираться на завод! Да! Вы уже нашли свое призвание — вы экспериментатор, а не технолог. Стоит ли менять?
— Да, но ведь я не по своей охоте — нужно! Уж если не нам браться за это дело, так кому же?…
Это объяснение для Ивана Гавриловича. А для себя? А для себя вот что: во-первых, конечно, на строительстве я сейчас нужнее; во-вторых, в ближайшее время в семнадцатой лаборатории, кажется, ничего интересного не произойдет; в-третьих, не хватит ли мне работать подручным у Голуба? Нужно попробовать и самому…
30 декабря. С завтрашнего дня я уже не сотрудник семнадцатой, а главный технолог нейтрид-завода. Мезонаторный цех уже готов (темпы наши, советские!) Будем собирать первый мезонатор из нейтрида и для нейтрида.
Снова начинается зима: мокрыми лепешками падает снег, прохожие очень быстро становятся похожими на снежную бабу. Сыро и не очень холодно. Сегодня прощался с лабораторией. Конечно, я буду бывать у них очень часто — без Голуба не обойдешься. Сердюк тоже разбирается в нейтриде и мезонаторах не хуже меня. Но сегодня я ушел от них как сотрудник, как свой парень, как «Колька Самойлов» — для Сердюка, как «дядя, достаньте воробушка» — для Оксаны… Ушел как товарищ по работе.
Было грустно и немного неловко. Как водится, все старались шутить.
Сердюк сказал:
— Почтим его память молчанием.
И (черт бы его взял!) все в самом деле замолчали. Будто я уже умер! Мне пришло в голову: пожалуй, если бы эти полтора года не были такими трудными, если бы они не были так насыщены мечтой о нейтриде, борьбой за нейтрид, неудачами, разочарованиями и радостью открытия, — уйти было бы гораздо проще и легче.
Эти полтора года сблизили нас крепко и навсегда. Как определить степень родства тех, кто вместе творит? Оно ближе, чем родство братьев. Попробуйте представить себе несколько отцов или матерей одного ребенка, имя которому — Новое! Вот что определяет нашу близость.
— А что, Иван Гаврилович, ведь нет худа без добра? — сказал я, чтобы увести разговор от излишнего внимания к моей личности. — Если бы не эти «черные звезды», пожалуй, нейтрид-завод не появился бы так скоро, верно?
Голуб помолчал.
— Верно-то верно… Только в этом «добре» слишком много «худа», Коля. (Он впервые назвал меня Колей.) Представьте себе: две партии людей через одну и ту же скалу роют два туннеля втайне друг от друга, опасаясь, как бы одни не услышали стук кирок других… Так и здесь. Ведь если они, американцы, работали над получением нуль-вещества, то и у них были наши неудачи, наши разочарования, наши ошибки. Может быть, и у них были дни такого же отчаяния, когда они обнаруживали, что минус-мезоны отталкиваются электронными оболочками атомов… Глупое, нелепое положение! В сложное время мы живем. Сейчас, когда каждое новое открытие требует громадной работы, громадного напряжения от многих исследователей, — они предпочитают разъединяться, вместо того чтобы соединяться в работе; лгать и изворачиваться, вместо того чтобы вместе обсуждать непонятное. А открытия становятся все громадное, все сложнее. Каждое из них затрагивает уже не только ученых, а всех людей земли… Страшно подумать, к чему это может привести!…
- Предыдущая
- 15/58
- Следующая
