Источник силы - Форчун Дион - Страница 33

Вечер или два спустя мы опять встретились с миссис Беллами на перекрестке. Она улыбнулась в ответ на мое приветствие, явно давая понять, что ей приятно иметь собеседника помимо своего неотесанного мужа, так как похоже было, что они не знают никого в округе.

— Что случилось с высоким человеком, который обычно приходил с вами на почту? — спросила она, заметив, что я в одиночестве.

Я рассказал ей о состоянии бедного Виннингтона.

Тогда она сказала нечто странное для человека, почти не знакомого со мною и совсем не знакомого с Виннингтоном.

— По-видимому, он должен умереть? — спросила она, глядя мне прямо в лицо с особым выражением в глазах.

Пораженный ее вопросом, я выпалил правду.

— Я тоже так думаю, — сказала она. — Я из Шотландии, в нашем роду многие владеют ясновидением, и прошлой ночью я видела его призрак.

— Вы видели его призрак? — воскликнул я, заинтригованный.

Она кивнула своей золотисто-каштановой головой.

— Так же ясно, как я вижу вас, — ответила она. — Я видела его настолько явственно, что решила, что это еще один доктор из пансионата, которого вы прислали вместо себя посмотреть, как поправляется мой муж.

Я сидела у кровати с пригашенной лампой, когда мое внимание было привлечено каким-то движением, и, подняв голову, я увидела вашего друга, стоящего между мною и светом. Я собралась с ним заговорить, когда заметила необычное выражение его лица, настолько необычное, что уставилась на него и не находила слов — казалось, он смотрел с восхищением на меня, или на моего мужа — мне трудно сказать, на кого.

Он стоял прямо, не сутулясь, как обычно («Так что вы тоже за ним наблюдали», — подумал я), и на его лице было написано абсолютное торжество, как будто он наконец добился чего-то, чего ждал и ради чего работал в течение очень долгого времени, и он сказал мне очень медленно и отчетливо: «Следующая очередь будет моя». Я собралась ответить и спросить, что означает его необычное поведение, когда вдруг обнаружила, что через него я вижу лампу, и, прежде чем я пришла в себя от удивления, он исчез. Я поняла это так, что мой муж будет жить, а сам он умрет.

Я сказал ей, что если исходить из того, что мне известно об обоих случаях, ее интерпретация похожа на правду, и мы простояли еще несколько минут, рассказывая истории о привидениях, прежде чем она вернулась домой через свою железную калитку.

Виннингтон медленно поправлялся после своего приступа, хотя еще не мог вставать с постели. Его отношение к миссис Беллами претерпело странное изменение: он еще продолжал каждый день спрашивать меня, видел ли я ее у почтового ящика и что она говорила о себе, но он больше не высказывал сожаления, что не чувствует себя достаточно хорошо, чтобы сопровождать меня в этом направлении и познакомиться с нею; напротив, его поведение наводило на мысль, что он и она разделяют какую-то тайну, в которой нет места для меня.

Хотя ему бывало и хуже, его последний приступ настолько его изнурил, что болезнь одержала верх, и видя, что он уже вряд ли встанет с постели, я снисходительно относился к его слабости к миссис Беллами, будучи уверенным, что это не принесет вреда. Я старательно описывал больному ее визиты к почтовому ящику, пересказывал, что говорила она и что говорил я, и пока я говорил, его глаза светились тайным удовольствием. Насколько я мог понять (так как он не удостаивал меня своим доверием), он выжидал подходящий момент, когда Беллами опять превысит дозу, но меня не очень беспокоило, что он намерен тогда предпринять, так как я знал, что он физически неспособен пересечь комнату без посторонней помощи. Поэтому его грезы вряд ли могли привести к серьезным последствиям, и я не стал думать, чем бы охладить его фантазии.

Однажды ночью я был разбужен стуком в дверь и увидел стоящую на пороге ночную сиделку. Она попросила меня зайти в комнату Виннингтона, так как нашла его лежащим без сознания и его состояние внушает ей опасение. Я последовал за нею; как она и говорила, Виннингтон был в бессознательном состоянии, пульс не прощупывался, дыхание почти отсутствовало; с минуту я ломал голову над тем, какой оборот приняла его болезнь, но пока я стоял, глядя на него сверху вниз, я услышал слабый горловой щелчок, сопровождаемый длинным свистящим вздохом, который я так часто слышал, когда Тавернер покидал свое тело для одной из своих странных психических вылазок, и я подозревал, что Виннингтон ведет ту же игру, поскольку мне было известно, что он принадлежит к Братству Тавернера и, без сомнения, постиг многие из его наук.

Я отослал сиделку, а сам решил подождать возле нашего пациента, как часто дежурил, находясь рядом с Тавернером; я довольно сильно беспокоился, поскольку мой коллега был на отдыхе и вся ответственность за лечебницу лежала на моих плечах, и не потому, что это вызывало у меня обычную тревогу, — но все, что было связано с оккультизмом, выходило за пределы моих познаний. Мне было известно, что Тавернер всегда считал эти психические вылазки не лишенными риска.

Бдение мое, однако, длилось недолго. Прошло минут двадцать, и я увидел, что состояние транса перешло в обычный сон. Убедившись, что сердечный ритм восстановился и нет поводов для беспокойства, я не стал будить нашего пациента и вернулся в свою постель.

На следующее утро ни Виннингтон, ни я не упоминали об инциденте, но его плохо скрываемое приподнятое настроение говорило о том, что во время этого ночного путешествия произошло нечто, что доставило ему огромное удовольствие.

В этот вечер, отправившись к почтовому ящику, я увидел поджидавшую меня миссис Беллами. Она начала без предисловий:

— Доктор Роудз, ваш высокий друг этой ночью умер?

— Нет, — сказал я, внимательно глядя на нее. — Напротив, сегодня утром ему значительно лучше.

— Я этому рада, — сказала она, — потому что я опять этой ночью видела его призрак и беспокоилась, не случилось ли чего-нибудь с ним.

— В какое время вы его видели? — спросил я, и внезапное подозрение закралось мне в душу.

— Я не знаю, — ответила она, — я не посмотрела на часы, но это было вскоре после полуночи; я проснулась от мягких прикосновений к моей щеке и подумала, что это кошка вошла в комнату и прыгнула на кровать. Я поднялась, намереваясь выгнать ее из комнаты, когда увидела какую-то тень на фоне окна; она переместилась к кровати, и я почувствовала, как кто-то легонько давит на мою ступню, но сильнее, чем может надавить кошка, ну например, такое можно было бы ожидать от крупного терьера, и тогда я ясно увидела вашего друга, сидящего у ножки кровати и пристально глядящего на меня. Когда я посмотрела на него, он расплылся и исчез, и я не уверена, не примерещился ли он мне в складках пухового одеяла, свисающего с кровати, поэтому я и решила спросить у вас, не произошло ли чего-нибудь… чего- нибудь, что могло бы объяснить то, что я видела.

— Виннинггон не умер, — сказал я. И не желая дальнейших расспросов, немного поспешно пожелал ей доброй ночи и повернулся, чтобы уйти, когда она опять окликнула меня.

— Доктор Роудз, — сказала она, — мой муж весь день был в помраченном сознании. Как вы думаете, что следует делать?

— Если хотите, я могу его посмотреть, — ответил я. Она поблагодарила, но сказала, что ей не хотелось бы меня приглашать, пока в этом не будет насущной необходимости, поскольку ее мужа возмущает любое вмешательство.

— У вас есть лакей или камердинер, или ваш муж остается наедине с вами и служанками? — спросил я, так как мне казалось, что человек, настолько злоупотребляющий наркотиками, как Беллами, недостаточно безопасен, чтобы составлять приятную компанию трем или четырем женщинам.

Миссис Беллами поняла, что я имею в виду, и печально улыбнулась.

— Як этому привыкла, — сказала она. — Я всегда справляюсь с ним самостоятельно.

— Давно он принимает наркотики? — спросил я.

— С того момента, как мы поженились, — ответила она, — но сколько времени он принимал их до этого, я не могу вам сказать.