Золотая дуга - Ивановская Ксения Борисовна - Страница 29

Моя «пегая» по-прежнему рвется вперед, делая невероятные зигзаги. «Рыжий» шагает неторопливо, по кратчайшему расстоянию и не очень уж отстает. Подъем становится круче, целый час карабкаемся вверх и наконец выбираемся на седловину. Опять очутились на плоскогорье. Справа сопка Мунулу, окутанная туманом. Впереди, под ногами, широкая долина Улахан-Юрэтэ. Где-то там вдалеке, на берегу этой речки, лагерь топографов. Небо хмурится. Туман постепенно сползает на седловину. Надо удирать. Но тут лошади заупрямились, как будто сговорились — не хотят спускаться. Видимо, решили, что достаточно потрудились сегодня. И ночлег на перевале, заросшем болотными травами, их вполне устраивает. Пришлось прикрикнуть на них, покрутить плеткой. Только эта крайняя мера сломила их молчаливое, но упорное сопротивление. Начал накрапывать дождь. Надвигалась ночь.

Долина казалась пустой и дикой. Никаких признаков человека. До полной темноты надо выбраться к речке, перейти через нее вброд и двигаться по левому берегу. Рано или поздно река приведет нас к топографам.

— Наконец оседлали реку, теперь не заблудимся.

Спустилась туманная холодная ночь. «Рыжий» стал отставать, и я сдерживал «пегую». Ксана, чтобы подбодрить коня, а возможно и себя, распевала в кромешной тьме бравурные марши. То и дело приходилось слезать с лошадей и шагать рядом, чтобы согреться.

Во мгле каждый холм, каждый кустик принимал странные, таинственные очертания. Я думал о Ксане и в душе проклинал себя: надо было переночевать у буровиков и двинуться в путь поутру. Но Ксана пела марш за маршем и чувствовала себя в ночной тундре, кажется, неплохо. По-прежнему моросит нудный, холодный дождь. Что, если топографы снялись с лагеря и мы уйдем вниз по реке бог знает куда?!

Вдруг лошади оживились, пошли быстрее. Совсем близко из тьмы и тумана выплывают смутно очерченные тени.

— Да это же палатки.

Кажется, что мы вступили в улицы призрачного, мертвого города. Впереди затеплилось сияние. Уперлись в большую полотняную палатку, слабо освещенную изнутри.

Спрыгиваем на мягкий ковер мхов, откидываем полотнище. Теплом веет из палатки. В углу раскаленная печурка. У самодельного стола со свечой сидит на, койке краснолицый седеющий мужчина. Оторвавшись от книги, удивленно смотрит на явившихся словно из-под земли ночных гостей.

Схема ребят не подвела, попали прямо в палатку Петра Александровича Казакова — начальника топографического отряда.

С наслаждением сбрасываем мокрые штормовки, нежимся в тепле, пьем горячий чай, уплетая консервы. Не в постоянных ли контрастах прелесть скитальческой жизни?!

Петр Александрович — ветеран Золотой дуги. Всю жизнь провел в поле, не расставаясь с теодолитом. Топографическими знаками застолбил многие прииски Колымы и Индигирки. Здесь он идет по следам разведчиков Иванова и ведет крупномасштабную съемку нового, только что открытого буровиками необыкновенно богатого золотоносного участка…

Проснулись мы поздно. Казакова уже не было. Выбрались из палатки. Лагерь раскинулся на берегу быстрой речки. Склоны долины кажутся багровыми от покрасневших осенних листочков карликовой березки. Неожиданно из отверстия, вырезанного в крыше соседней палатки, высунулась голова с развевающейся шевелюрой. Заметив нас, человек заулыбался и пригласили себе в палатку.

Нас встретил рослый, веселый парень с давно не стриженными кудрями. Это был повар. Он угостил нас свежайшей и вкуснейшей рыбой.

— Зачем вам такие длинные волосы? — поинтересовалась Ксана.

— А чтоб комары запутывались. Вместо накомарника.

Он рассказал, что раньше служил с братом на траулере. Брат погиб в море, и мать уговорила его перейти на сухопутную службу.

— Вот и поступил коком к топографам. Не жалею, хорошие ребята, вроде моряков — скитальцы. В этой палатке у меня камбуз. А тут — люк, — засмеялся парень, кивнув На круглое отверстие в крыше палатки.

— Обозреваю горизонт, в курсе всех происшествий… Парень пошел с нами помочь разыскать и поймать коней. Только вышли из палатки, вдруг откуда ни возьмись слетел сокол, уселся на его плечо и преспокойно уставился на нас своими круглыми Хищными глазами.

— Подкармливаю… — сказал наш веселый попутчик, — ручной. Так и перелетает с отрядом с места на место.

Подошли к речке. А из воды выскакивают и бегут со всех нот к парню, оживленно гогоча, почти взрослые дикие гусята…

— Дельфины… — рассмеялся он. — И их подкармливаю. Птенцами топографы принесли. Никуда от лагеря не уплывают.

«Рыжего» и «пегую» нашли в соседнем распадке. Они спокойно паслись в компании лошадей топографов.

Утро было чудесное. Вершины сопок золотило солнце. Тундра, умытая дождем, пестрела ярким разноцветным узором. Оседлав коней, пристроив на седла рюкзаки, мы тронулись в путь.

Цель близка. Буровой отряд Иванова всего в восьми километрах, за увалом. Перевалив его, мы увидели вдали сказочной красоты озеро. Спокойная вода отражает безоблачное небо, на дальнем берегу раскинулись белые шатры палаток, а вокруг полыхает осенними красками тундра. Просто диво какое-то! Зеленые, ярко-зеленые, бледно-зеленые, багровые и почти огненные мхи, оранжевые листочки карликовых берез и ивнячков, желто-оранжевые, белые и угольно-черные ягельники, изумрудные хвощи. Лошади побежали рысью, и вскоре мы въехали в гущу полотняных палаток. В лагере было тихо и пусто. Глухой гул буровых станков несся из-за ближнего увала.

Из большой палатки вышла женщина. От нее мы узнали, что Иванов «в поле» — бурит профиль. А Таня ежедневно уходит в маршруты далеко от лагеря и вернется только вечером.

— Подождите, скоро обеденный перерыв, и Иванов привезет своих орлов…

Действительно, через несколько минут послышался рокот мотора, на склоне увала появился трактор. Он шел полным ходом, а за ним скользили, словно по воздуху, люди. Взявшись за руки, они стояли плотной толпой на широком стальном листе.

— Наш трамвай идет, — улыбнулась женщина, — заходите в столовую, пообедайте с нами.

Трактор остановился у палатки. Парни в брезентовых куртках и комбинезонах прямо с листа шагали на мягкий ковер тундры и бежали к умывальнику.

Мы познакомились с начальником отряда Иваном Ивановичем Ивановым.

Он предложил после обеда съездить посмотреть «Золотой профиль». Пообедав без проволочек, буровики заходили на лист, прицепленный к трактору. Мы последовали, их примеру. Трактор тронулся и покатил нас точно на салазках. Лист мягко скользил по влажной пружинистой тундре. Незаметно очутились у буровых станков.

Громоздкие машины, смонтированные на широких гусеницах, стояли на древней террасе тундровой речки, в пятидесяти метрах друг от друга. Заработали моторы. Долота то взлетали вверх по вертикально поднятым стальным Стрелам, то падали вниз, врезаясь глубже и глубже в толщу тундры.

— Буровики у нас настоящие асы, — рассказывал Иванов. — Целый месяц мы бурили профиль за профилем, вылавливая лишь отдельные знаки золота. Так шли от долины к долине. План по метражу бурения выполняли, деньги хорошие получали, а чего-то не хватало. Заскучали мои ребята. И вот перебрались к Синему озеру. Выбрали профиль в долине Квэссентая. Бурим, как обычно, — в лотке промывальщика пусто. И вдруг с глубины двадцати метров «оно» и пошло. Промывает лоточник буровую пробу и глазам не верит — все дно лотка сверкает золотинками.

— Золото! — завопил он.

Что тут поднялось. Все сбежались к станку. Тракторист на последней скорости помчался в лагерь — всех сменщиков поднял на ноги. Буровики точно ошалелые принялись бурить профиль. А золото так и прет! Подцепили древнее русло с богатейшей россыпью. И мощность золотоносного слоя чертовская, и простирание черт знает какое!

Прикинул я запасы, когда оконтурил «золотой желоб», помутилось в голове — хватит на целый прииск! Видно, самый богатый металл лежит у последних ступеней Кулара. Вот вам и новое Эльдорадо! А буровиков теперь от станков силой не оттянешь. По три нормы в день дают…

Рассматриваем в лотке промывальщика крошечные блестящие чешуйки. Их тщательно собирают и ссыпают в пакетики. Ставят номера буровых проб. Эти пробы помогут определить запасы открытых сокровищ.