Опасные пути - Хилтль Георг - Страница 126

• Предыдущая
• 126/170
• Следующая

“Прошу тех, в чьи руки попадет эта шкатулка, поступить согласно моей просьбе и передать ее со всем, что в ней находится, маркизе де Бренвилье, живущей на улице Св. Павла. Все, что лежит в ящике, принадлежит ей; это — вещи, никому не нужные и не имеющие никакого значения. Если маркиза умрет раньше меня, прошу нашедших шкатулку сжечь ее вместе со всем, что в ней находится, ничего не развертывая и не рассматривая. Заклинаю всемогущим Богом исполнить мою просьбу! Пусть тот, кому попадет в руки это письмо, не отягощает своей совести лишним грехом, за который он ответит перед Престолом Всевышнего. Это — моя последняя воля. Сэн-Круа, 2-го мая 1670 года. Париж”.

Дело становилось все более подозрительным. Теперь в него оказалась замешанной женщина, уже сильно скомпрометировавшая себя в парижском обществе и бывшая когда-то в связи с Сэн-Круа. Эту связь считали давно прекратившейся, а между тем маркиза являлась действующим лицом в этой драме, волновавшей весь Париж.

Дегрэ бегал по комнате, как тигр в клетке.

— Господа, необходимо все открыть, все исследовать! — говорил он, развертывая и расшвыривая пакеты, — о, я уверен, что не ошибаюсь!

Ренэ был одного мнения с сержантом: маркиза была соучастницей покойного в убийствах, соучастницей его сводного брата; значит, сын его матери сделался убийцей благодаря этой женщине.

— А вот и еще что-то! — торжествующе воскликнул Дегрэ, вынимая еще тяжелый пакет с надписью:

“Этот пакет, запечатанный семью печатями, содержит бумаги, подлежащие после моей смерти сожжению”.

По знаку судей, Дегрэ сломал печати. В пакете оказалось тридцать четыре письма маркизы Бренвилье к Годэну де Сэн-Круа. Нескромность сержанта простерлась до того, что он развернул одно из писем; его рука попала как раз на одно из самых подозрительных. Оно было, может быть, самое короткое, но зато и самое значительное по своему страшному содержанию:

“Капли подействовали через десять минут. Они должны быть сильнее, — написала маркиза торопливым, дрожащим почерком. — Жди меня сегодня ночью в лаборатории; мы займемся экспериментами и… поцелуями. До свидания, мой возлюбленный. Твоя Мария”.

Дегрэ радостно вскочил.

— Теперь все открылось! Все!

— Вы слишком скоры на заключения, — прервал Пикар.

— Успокойтесь, господа! — воскликнул Манго. — Все это доказывает только существование подозрительной и преступной связи. Что Вы подразумеваете под словами: “Теперь все открылось”?

— Да вот смотрите еще! — закричал Дегрэ, поднимая вверх руку с новой запиской, — слушайте!

“Уплатить Годэну де Сэн-Круа, бывшему поручику драгунского полка Траси, четырнадцать тысяч франков немедленно по представлении вышеозначенным кавалером этого документа. Писано в Париже, третьего октября 1669-го года, скреплено моей печатью. Пенотье, генеральный контролер Лагедока”.

— Еще один! — со смехом воскликнул Дегрэ, — они вылезают из этого ящика, словно марионетки! Послушайте, господа: я — не ученый, я — простой полицейский, но говорю себе: время, когда была написана эта бумага, очень близко совпадает с днем смерти Сэн-Лорена. Пенотье получил его место… не качайте головами, господа!.. Ведь я ничего не сказал! Ага! Вот и еще! Я ждал встретить это имя!

Он поднял вверх кошелек, к которому была прикреплена записка: “Эти деньги принадлежат моему слуге Лашоссе”. Тут же нашлась записка самого Лашоссе, в которой он просил денег, говоря, что уже два раза напрасно ездил в Виллькуа к известному лицу, но не мог застать его. Виллькуа было поместье одного из умерших д‘Обрэ, куда часто ездил Сэн-Лорен; записка была помечена числом, весьма близким ко дню смерти последнего. Кто мог быть “известным лицом”? И почему Лашоссе просил денег у Сэн-Круа, как не потому, что его путешествие совершалось по поручению именно Годэна.

А Дегрэ все вынимал пакет за пакетом. На одном стояла надпись: “Средство против разных женских болезней”, на другом — “Шесть чудесных тайн”.

Наконец сержант нашел обязательство на тридцать тысяч франков, выданное маркизой Бренвилье ее возлюбленному как раз через два дня после смерти ее младшего брата, сделавшей ее обладательницей всего состояния, “на случай, если она, Мария де Бренвилье, покинет этот мир”, как было сказано в документе. Казалось, для преступлений, о которых все догадывались, существовала установленная такса — цена крови. Сэн-Лорен был отправлен на тот свет за четырнадцать тысяч франков, смерть братьев д‘Обрэ стоила почти вдвое.

Глаза Ренэ все больше омрачались; он ничего уже не слышал, ничего не видел; он почти ничего не сознавал, кроме смутного воспоминания об опасности, грозившей его дорогой матери. Поэтому он не заметил, что, после того как все вещи были тщательно пересмотрены, занесены в протокол и снова уложены в шкатулку, Дегрэ попросил разрешения удалиться и поспешно покинул комнату.

В глубокой задумчивости сидел Ренэ в кресле покойного Сэн-Круа; из этого состояния его вывел легкий толчок писца, приглашавшего его подписать протокол. Он пошел вслед за членами комиссии, расходившимися из лаборатории. Симон взял с собой для исследования флаконы с прозрачной жидкостью; доктор — препараты кишок. Предполагалось произвести опыты над животными, так как аптекарь считал бесцветную жидкость сильным ядом. Двое полицейских несли шкатулку.

А Дегрэ тем временем спешил на другой берег Сены, к дому д‘Обрэ.

Достигнув дома д‘Обрэ, сержант заметил необыкновенную суету перед широко раскрытыми воротами. Это показалось ему странным, и он немедленно пришел к заключению, что в доме произошло что-то необыкновенное. Быстро решившись, он подозвал одного из прохожих и спросил самым небрежным тоном:

— Что там случилось?

— А Вы еще не знаете? — с злорадной улыбкой ответил спрошенный: — маркиза Бренвилье сбежала.

— О! — воскликнул сержант. — Куда же?

— Ну, этого в доме никто не знает.

Предчувствие не обмануло Дегрэ, и он сердито прошептал:

— Я опоздал, мне следовало поторопиться.

Он прошел за решетку дома и сел у подъезда.

— Что Вы за человек, друг мой? — спросил его швейцар, только что кончивший обгладывать ножку каплуна.

— Кто? Я? — сказал Дегрэ, поднимаясь с места. — Я — очень богатый человек.

Швейцар окинул смельчака строгим взглядом, сочтя его за сумасшедшего, так как ответ звучал чересчур странно, и сказал после некоторого молчания:

— Ну, если Вы богаты, то плохо выбрали место на каменной скамейке возле нашего дома… У богатых есть другие места для отдыха.

— Друг мой, — продолжал Дегрэ, — я разбогател бы еще больше, если бы знал одну вещь.

— Какую?

— А Вы скажете ее мне?

— Если сам знаю.

— Скажите мне, здесь ли маркиза де Бренвилье, а если ее нет здесь, то куда она уехала?

— Ага, теперь я понимаю: пришли получить должок? Не тревожьтесь: если маркиза вернется, все будет уплачено.

— Да, “если”! Вы угадали; я очень заинтересован в этом деле; говорят, дама-то улизнула.

Дегрэ вынул из кармана камзола полдублона, монету, в то время бывшую в Париже в большом употреблении, и спросил:

— Не можете ли Вы сказать мне, что же именно говорят об этом?

Монета исчезла в руке привратника и он произнес:

— Мне, право, совестно… мне известно так мало!

— Вы знаете достаточно. Маркиза уехала?

— Уехала.

— Когда?

— Мы не видели ее уже более двух суток.

Сержант топнул ногой и снова опустил руку в карман.

— Куда уехала маркиза?

— Привратник молчал.

Новый дублон заблестел в руках Дегрэ.

— Куда она уехала?

— Я… я думаю… что она собиралась в Пикпюс.

— Так она туда и поехала? Конечно она поехала в своем экипаже, и слугам все должно быть известно?

В руке швейцара очутился второй дублон.

— Гм! — сказал верный страж. — Вот это-то и ставит нас в тупик. Она не приказала подавать карету, а… ну, Вы, кажется, благородный человек и стоите того, чтобы Вам помочь! Так знайте же, что маркиза в Пикпюс вовсе не поехала, потому что час тому назад оттуда приехал за доктором Банно камердинер маркиза Клод, который ничего не знал о прибытии маркизы в Пикпюс.

• Предыдущая
• 126/170
• Следующая