Опасные пути - Хилтль Георг - Страница 144

• Предыдущая
• 144/170
• Следующая

Атенаиса улыбнулась и ласково кивнула головой своей подруге:

“Король в прекрасном настроении, — подумала она, — опасность миновала; ну, теперь берегитесь, граф Лозен! Теперь я займусь Вами! Надо подумать и о Пикаре: это он открыл ту западню, в которую я чуть было не попала”.

Почти ежедневно производившийся в Шателэ допрос членов разоблаченного кружка, занимавшихся выработкой ядов, с каждым разом приносил все более удивительные результаты: на сцену появлялись люди, до сих пор ничем не отличавшиеся, но благодаря процессу сделавшиеся теперь чуть не знаменитыми.

Трудящийся люд находил известное удовлетворение в том, что богачи, давно возбуждавшие зависть и подозрения, оказывались сильно скомпрометированными.

Первое место между ними занимал Пенотье. Благодаря огромному залогу, он был оставлен на свободе, но не мог уклониться от следствия. И вот перед судом предстали агенты Пенотье — два брата Бельгиз, в дни, предшествовавшие смерти Сэн-Лорена, занимавшиеся по указанию Пенотье различными операциями по займу и закладу имений, которые якобы производились в выгодах генерального контролера Сэн-Лорена, но в действительности принесли выгоду самому Пенотье. Когда это было выяснено братьями Бельгиз, Сэн-Лорен неожиданно умер. Затем была вызвана вдова д’Алибер со своим зятем; оба они показали, что покойный д’Алибер был тайным участником в делах Пенотье. Последний предложил покойному денег за то, чтобы тот уступил ему свою долю в предприятиях некоего Менвилета, также генерального контролера; д’Алибер не исполнил его желания и через несколько дней скоропостижно умер; Пенотье достиг своей цели, заняв в предприятиях Менвилета место покойного д’Алибера.

Нашлись свидетели, находившиеся в замке Вилькуа в то время, когда заболел молодой д’Обрэ; они заявили, что его болезнь совпала с пребыванием в Вилькуа Лашоссе. Секретарь д’Обрэ показал под присягой, что в то время были сделаны явные попытки отравления, так как в доме нередко находили стаканы с остатками каких-то сильно пахнущих напитков. На это не обращали внимания, пока д’Обрэ не стал жаловаться на боли; только тогда явилось у окружающих подозрение.

Весьма подозрительным оказался человек, который был известен под именем Жоржа; он непонятным образом вкрался в доверие Сэн-Лорена и некоторое время служил у него, но исчез непосредственно перед несчастным концом генерального контролера в гостинице “Принц Конде!”

Наконец перед судом предстали Глазер, Гюэ, Брюнэ и Аманда.

Дело все более запутывалось; многое осталось загадочным. Ренэ Дамарр также должен был дать показания. Были исследованы все подозрительные помещения, но, к величайшему удивлению любопытных, ничего особенного не было найдено.

Духовенство громко высказало свое негодование и предостерегало от влияния демонических сил; горевшие злобой и завистью врачи и аптекари также не дремали, народ был возмущен. Но негодование достигло крайней степени, когда по Парижу разнеслась новость, что доктор Экзили особым приказом освобожден из тюрьмы, так как, несмотря на подозрения, против него не оказалось никаких улик. Он не отрицал своего знакомства с маркизой Бренвилье и поручиком Сэн-Круа, но это не могло вменяться ему в вину, так как большинство из весьма высокопоставленных людей было знакомо с этой интересной парочкой. При допросе Экзили больше всего подчеркивал то обстоятельство, что все несчастия произошли из-за появления книги; он доказывал, что употребление ядов и распространение отравлений началось задолго до того, как опасная книга попала в его руки. Он, Экзили, употреблял яды только на пользу больных и очень сожалеет, что Сэн-Круа, которого он считал ревностным исследователем, оказался преступником. Он заявил, что Сэн-Круа завладел ключом к книге и таким образом присвоил одному себе право и возможность составлять яды.

Так как Сэн-Круа не было на свете, Экзили мог показывать, что ему угодно. Словам же Лашоссе, который мог бы разоблачить его, не придавали значения, как показаниям убийцы и бывшего каторжника.

Чтобы несколько успокоить народ, большинство свидетелей продолжали держать в тюрьме. Лашоссе неминуемо должен был подвергнуться казни; все надеялись в скором времени увидеть и маркизу Бренвилье на Гревской площади, так как, по общему и единогласному мнению, эту страшную женщину и сам король не мог бы спасти.

В числе тех, кого продолжали держать в заключении, находился и бедный старик Гюэ. Аманда, Брюнэ и прислуга Глазера были выпущены на свободу, но самого Глазера и Гюэ решили держать в тюрьме до тех пор, пока им не придется в процессе Лашоссе и, как все надеялись, в процессе маркизы Бренвилье давать опять свои показания.

Итак, Гюэ сидел несчастный, покинутый, в одной из камер башни Трезор. Опустив голову на руки, он безустанно рассматривал плиты, которыми был вымощен пол его неуютного помещения. В этом положении он проводил целые часы с того дня, как его посадили сюда, вставая только для того, чтобы съесть свой скудный обед или совершить получасовую прогулку по двору. Он думал о своей дочери, о Ренэ, о мрачном будущем.

Однажды, когда он предавался обычным горьким думам, дверь камеры отворилась и в тюрьму вошли двое мужчин.

— Господин Гюэ, — сказал тюремщик, — я привел к Вам одного друга, который хочет поговорить с Вами.

Гюэ равнодушно посмотрел на него. Вдруг на его лице выразились и радость, и ужас, и удивление: в пришедшем он узнал Экзили. Страшная слава доктора всегда внушала Гюэ некоторый страх, но при виде итальянца он все-таки почувствовал слабую надежду: самый главный подозреваемый очутился на свободе! Или, может быть, он отныне будет разделять с ним одиночество заключения?

— Ступайте! — сказал доктор тюремщику, — когда кончится срок свидания, Вы придете за мной.

— Значит, Вы уже не в заключении? — спросил Гюэ, когда тюремщик вышел.

— Именно. Я дружен с Безмо, который разрешает мне посещать тюрьмы.

— Вы обманываете меня: двери этого страшного здания не отворяются перед друзьями губернатора, если только на то не дано разрешения свыше.

— Положим, что так. У меня действительно есть приказ, открывающий мне все двери. Я свободен, и судьям в Шателэ уже не достать до меня.

— Свободны? Вы свободны? Вы, доктор Экзили? — пробормотал Гюэ, мрачно глядя на итальянца.

— Ну, да! Вас это удивляет? На мне нет никакой доказанной вины.

Гюэ с горестной усмешкой упал на свой стул.

— А я-то! Почему меня держат здесь? Я попал сюда совершенно невинно. Хватают и запирают людей, над которыми имеют власть, чтобы важные люди могли пользоваться свободой! Я позволил этому дьяволу Сэн-Круа жить у моей квартирантки… и это все! Или, может быть, ла Рейни и его помощники напали на след коллегии? Говорите же, доктор! Вы приказали мне принять Сэн-Круа в наш союз, Вы были с ним в ту ночь, когда сыщики проникли в наше святилище! Вы — член нашего союза; скажите же, неужели Вы можете и желаете видеть меня страдающим совершенно невинно? — и он в возбуждении вскочил со своего стула.

Однако Экзили снова заставил его сесть, причем сказал:

— Близорукий человек! Неужели Вы только теперь подумали о том, что я, как член нашего союза обязан помочь Вам?

Глаза Гюэ широко раскрылись.

— О, да, да! — радостно воскликнул он, — я был слеп! Вы пришли освободить меня; Ваша рука откроет мне двери… Протяните ее мне… Вот так! Жму ее, как благодарный друг… Но как Вам удалось проникнуть сюда? Это почти невозможно.

— Никто не должен знать это, но меня освободила всевластная рука; она освободит и Вас; она же открыла мне двери тюрьмы, чтобы я мог переговорить с Вами. Буду краток: когда имеющий власть требует от другого услугу, он понятно и сам должен оказать таковую же.

— Конечно! Конечно! — ответил Гюэ. — Что же я должен сделать, чтобы получить свободу?

— Гюэ, — продолжал итальянец, устремляя на старика свои ястребиные глаза, — Вы долго корпели над изысканием способа делать золото, над исканием философского камня и других пустяков, ничтожество которых я доказал тогда, на собрании братства “Розианум”.

• Предыдущая
• 144/170
• Следующая