Опасные пути - Хилтль Георг - Страница 71

• Предыдущая
• 71/170
• Следующая

— Вот лестница в ложу его величества! — сказал Мольер Сэн-Лорену.

— Хотите Вы идти, доктор Валло? — спросил тот.

— Прошу Вас, потише, господа, — шепнул им драматург, — не надо сбивать актеров раньше времени.

Валло и Сэн-Лорен поднялись по лестнице к ложе короля.

Пока происходило все это, публика не переставала следить с напряженным вниманием за превосходным представлением.

— “Толстяк Ренэ” великолепен в роли Панкраса, — шепнула госпожа д‘Альбрэ маркизе де Бренвилье.

— Конечно, — ответила Мария, — только, по-моему, он чересчур гримасничает сегодня. Дюпарк коверкает себе лицо, точно он принял яд.

— Пьеса превосходна, — сказала герцогиня Орлеанская. — Король, наверное, похвалит Мольера сегодня вечером. Чужестранные гости почувствуют уважение к актерам Вашего высочества, — прибавила она, обращаясь к своему супругу.

Герцог надул губы и пожал плечами.

— Э… что это значит? — внезапно воскликнула Монтеспан, делая движение веером. — Разве Вы не видите? Как?.. Его королевское величество поднимается в своей ложе… В самом деле… Ну, конечно! Кто-то вошел к нему со сцены. Ах… король задвигает свою решетку!

— Посреди действия? Тому должна быть серьезная причина. Черт возьми, неужели давешний доклад был действительно важного свойства?

В самом деле король запер свою решетку. Это обстоятельство, бросившееся всем в глаза и почти прервавшее ход спектакля, не замедлило произвести впечатление на публику. По всем ложам и скамьям распространилось беспокойство. Некоторые лица поднялись; актеры пришли в явное замешательство и потеряли присутствие духа.

Игра прервалась, и внезапно распространилась весть: “Король уезжает”. По залу пронесся слух, что королева-мать значительно ослабела. Мольер, готовый к своему выходу, увидал со сцены поднявшуюся суматоху и подал знак задернуть занавес.

— Слава Богу! — пробормотал “Толстяк Ренэ”. — Я выбился из сил. Поддержи меня, Бежар!

Подоспевший Бежар усадил на стул несчастного комика, еле державшегося на ногах.

Как раз в этот момент король спускался с лестницы.

— Подать карету к задним садовым воротам! — приказал он. — Я не хочу попасть в толкотню. Пусть продолжают спектакль.

— Ваше величество, — произнес подоспевший Мольер, — актеры так потрясены, что едва в состоянии играть.

— Да… да, Мольер! Вы правы! Господин де Сэн-Лорен и врачи принесли мне сейчас известие, что королева-мать сильно захворала.

— И неужели, государь, — вмешался Сэн-Лорен, — злодей, шарлатан должен еще хоть час оставаться на свободе? Убедительно прошу Вас, Ваше величество, дать немедленно приказ о его аресте.

Тут к ним протиснулся Лозен.

— Вот видите, граф, — воскликнул король, — каков обманщик — этот итальянец! Чудодейственный доктор Экзили отравил мою мать.

В углу раздался отрывистый крик. Сэн-Лорен снова приступил к государю.

— Ваше величество, — настаивал он, — извольте дать приказ, иначе мошенник ускользнет. Роковое известие распространится с быстротой беглого огня.

— Скорее бумагу, перо! — распорядился король.

Все кинулись исполнять его требование.

Мольер поспешно схватил сценарий и вырвал из него листок; Клерен прибежал с чернильницей и пером кассира, тогда как Бежар держал под бумагой доску. Король стоя написал приказ об аресте итальянца, после чего прошел через сцену, поклонился Мольеру и, дойдя до садовых ворот дворца, сел в ожидавшую его здесь карету. Мушкетеры тотчас окружили королевский экипаж, и лошади помчали его в Лувр.

Пораженные актеры герцогской труппы долго не могли опомниться от своего испуга. Мольер был в сильном волнении. Суетясь и бегая взад и вперед, он услыхал громкий зов из одной уборной. В лихорадочном возбуждении от всех событий, так быстро следовавших одно за другим, поэт кинулся в ту сторону. Ему навстречу уже выбежал Клерен.

— В сегодняшний вечер наш театр — настоящее средоточие бед, Мольер! — воскликнул он. — Посылай скорее за доктором; “Толстяк Ренэ” еле жив.

Испуганный Мольер громко вскрикнул при таком известии и бросился в уборную.

Там, на плохом кресле, он увидал “Толстяка Ренэ” скорее в лежачем, чем в сидячем, положении. Комик был бледен как труп и дрожал, словно обложенный льдом.

— “Толстяк Ренэ”! Дюпарк, мой милый, старый друг! — воскликнул Мольер, хватая холодную руку актера. — Что с тобой? Говори же, что ты чувствуешь.

— Отправь меня домой, Мольер, — с усилием промолвил комик, потому что зубы у него стучали от озноба. — Я обречен на смерть. Не дай мне умереть тут. Отвези меня к жене!

— Умереть, Дюпарк? Заклинаю тебя, выбрось это из головы! Сейчас явится доктор.

— Я умираю, Мольер. Разве ты не слышал вопля, когда король писал приказ об аресте Экзили и крикнул о случившемся Лозену?

— Да, мне помнится что-то в этом роде.

— Ну, так вот, отравитель должен каяться и в моей гибели.

— Каким образом?

— Я тяжко страдал. Никто не был в состоянии помочь мне. Тогда Галюшэ, мой квартирный хозяин, уговорил меня обратиться к знаменитому итальянцу, которого рекомендовал ему аптекарь Глазер. Зловещий человек явился, изготовил свои напитки и подал мне. С того времени я почувствовал себя лучше… Ах… мне тяжко! Но мало-помалу боли усилились и сделались ожесточеннее прежнего. Экзили отравил королеву-мать и меня. Говорят, будто он пробует свои яды на живых. Милый Мольер… я умираю… прощай.

Добыли носилки, и “Толстяк Ренэ” покинул театр. Три дня спустя, знаменитого комика не стало.

В лаборатории на площади Мобер дымили и клокотали реторты.

— Еще немного часов — и действие моих средств скажется, — сказал итальянец Экзили, отступая от очага, после чего оградил колбы и стеклянные сосуды от опасности взрыва и пошел из лаборатории в квартиру Гюэ.

При входе в гостиную итальянец увидал группу из троих лиц, которые обнаруживали сильное волнение; то были Гюэ, его дочь и красивый, как картина, молодой человек. Последний очень горячился; он шагал по комнате, размахивая руками, и говорил весьма решительным тоном.

— Доктор, вы навлечете беду на мой дом, — сказал старик Гюэ. — Поэтому прошу Вас: избегайте его. Мы исполнили Ваше желание, пошли на докторскую пирушку, и чем же это кончилось? Мне пришлось насмотреться и наслушаться ужасных вещей.

— Но, господин Гюэ, — подхватил гость, — не можете же Вы свалить на меня ответственность за горячность несчастного Камилла Териа?

— Конечно нет, отец, — вмешалась Аманда.

— Молчи, Аманда! — рассердился старик. — Ты опять сердишь меня. Ты совсем переменилась с того вечера, как доктор показался с тобой на пирушке. У меня нет никакой охоты, чтобы ты вместе со знатным господином сделалась предметом сплетен.

— Господин Гюэ, придержите свой язык! — запальчиво воскликнул Ренэ. — Ваша дочь мне очень… Я весьма высоко ценю ее и не потерплю таких слов ни от кого.

— О… мой личный опыт дает мне право на это, герцог! — возразил Гюэ. — Известно ли Вам, что до моего слуха дошли всякие небылицы. Мне рассказывали, будто моя дочь ходит на свидания с одним высокопоставленным лицом. Людское злорадство заходит далеко. Подумайте же теперь о страшном скандале, который был поднят кровавой стычкой в гостинице “Парижский герб”; ведь его исход и последствия трудно даже измерить. Нет, нет, герцог или доктор, прошу Вас покорнейше, минуйте наш дом!

Экзили выступил на один шаг вперед из полумрака, в котором стоял до той минуты, и сказал:

— Вы слишком торопливы, господин Гюэ.

Ренэ устремил свой взор на странное лицо итальянца и вежливо, но холодно спросил его:

— А разве Вы имеете какое-нибудь особое право вмешиваться в дела семейства Гюэ?

— Я вмешиваюсь во многое, — возразил итальянец, — и, пожалуй, окажусь для Вас полезнее, чем Вы думаете, Гюэ, Вы слишком суровы к молодым людям.

— Ах, полноте, Экзили! Если бы Вы знали, какую ужасную ночь я провел!.. Послушайте, герцог, с какой стати этому Сэн-Круа и маркизе были посланы приглашения?

• Предыдущая
• 71/170
• Следующая