Опасные пути - Хилтль Георг - Страница 78

• Предыдущая
• 78/170
• Следующая

После этого Пенотье подошел к своим гостям. Между ними происходил оживленный разговор об одной картине. То был портрет короля Людовика XIII. Равнодушное лицо монарха с печатью пресыщения в чертах смотрело неподвижно и безучастно со стены и ясно говорило, что он не любил никого в этом мире, кроме себя, да и то едва ли.

— Он очень похож, — сказал Бранкас. — Этот портрет был написан незадолго до его смерти.

— Мне уже предлагали за него большие деньги, — сообщил хозяин дома, — но с оригиналом Бурдэна не так-то легко расстаться.

— Это — чудесная вещь, — заметил Сэн-Лорен.

— Да, как картина, — вмешался камергер, — но в самом лице нет ничего красивого.

— Однако Вы говорите очень смело! — со смехом подхватил Бранкас.

— Что же тут дурного? Покойный король никогда не нравился мне. Я люблю вот таких личностей, как теперешний государь. Вот король Людовик Четырнадцатый — настоящий монарх.

— Если сравнивать сына с отцом, то надо сознаться, что между ними нет ни капли сходства, — задумчиво произнес Сэнт-Ибаль.

— Вы правы, — согласился Бранкас, — но теперешний король во многом похож на свою мать.

— Вы находите? А, по-моему, нисколько. Вот там висит портрет королевы Анны Австрийской. Вглядитесь в него хорошенько и скажите мне, в чем заключается это мнимое сходство между матерью и сыном? Скорее герцог Орлеанский походит на своего отца.

— Значит, наш король Людовик выродок?

— Ну, вот! — довольно колко заметил Бранкас. — Я нахожу, что черты у него гораздо умнее, чем у родителей.

— Королева-мать — женщина весьма умная.

— Согласен; но у нее испанский тип. Посмотрите же на теперешнего короля: какое кроткое и вместе с тем величавое лицо, а глаза такие необыкновенные! В них еще не отражается большой опытности, потому что король слишком молод, но они одарены дивным блеском и живо напоминают глаза одного человека, который некогда господствовал над Францией.

— Кого же Вы подразумеваете? — спросил Пенотье.

— Кардинала Мазарини, — ответил Бранкас, указывая на портрет покойного министра.

Все взоры обратились в ту сторону.

Поразительно глубокое молчание внезапно овладело обществом. Один посматривал на другого, и каждый чувствовал, что слова герцога затронули весьма опасный и таинственный вопрос. К величайшему испугу Пенотье бледный, некрасивый мальчик Гильом Дюбуа неожиданно выпалил:

— Ах, теперь я припоминаю! Аббат Мортье, надзирающий в нашем училище за работами, недавно сказал доктору Толо: “Король в сущности — сын Мазарини”.

Замешательство гостей достигло высшей степени, никто не отваживался говорить.

Наконец Пенотье собрался с духом и сказал, притворно смеясь:

— Гильом, Вы допустили одурачить себя небылицей!.. Мы знаем достаточно на этот счет… Однако Вам пора обратно в училище. Ступайте, мой лакей проводит Вас.

— Ага, — насмешливым тоном подхватил скороспелка, — теперь я должен убираться, когда разговор принял интересный оборот!. Так со мной бывает всегда. Но если наши старшие не должны были толковать о вещах, из-за которых они рисковали сломать себе шею, то им следовало помалкивать.

Хозяину дома стоило большого труда увести юношу из комнаты. Вскоре он вернулся обратно и сказал в сильном волнении:

— Прошу Вас, друзья мои, пропустить мимо ушей речи бездельника. Подумайте, в какое ужасное положение могли бы мы попасть через него!

— Господа, — заметил Бранкас, вставая с места, — это доказывает только, до какой степени распространена опасная новость, согласно которой король произошел от Мазарини.

— Заклинаю Вас, герцог, — стал умолять Пенотье, — говорите потише.

— Хорошо, — продолжал Бранкас, — Вашей прислуги тут нет поблизости?

— Она удалена.

— Тогда поговорим откровенно. Злословие получило обильную пищу. Я не понимаю осторожных вельмож, и прежде всего господина Кольбера, который должен знать о появлении загадочной личности.

— Вы говорите загадками… Кто? Что?

— Неужели Вы ничего не слыхали о таинственном узнике, господин Пенотье?

— Я занимаюсь своими делами. О ком Вы толкуете, герцог?

— О Железной Маске, — ответил тот.

Все вздрогнули.

— Ах, это великолепно! — воскликнула герцогиня де Сэн-Ибаль. — Мороз так и продирает по коже! Расскажите нам, пожалуйста, об этом, милейший герцог.

— Смотрите, не накликать бы Вам на себя беды! — предостерег Сэн-Лорен.

— Устарелая выдумка! — засмеялся камергер. — Ну, кто видал когда-нибудь эту Маску?

— Наверно, никто, — подхватил Сэн-Ибаль.

— Вообще нам не следует говорить об этом, господа, — сказал Пенотье.

— Надо думать, что здесь нет предателей, — заметил Бранкас.

— Потолкуемте же! — воскликнул Дамарр. — Никто не верит этому. К чему же тут скрытность? Я не вижу причины.

— Причина — опасность самого дела, — прошептал Бранкас. — Злонамеренные люди утверждают, будто покойный кардинал Мазарини мог оспаривать у короля Людовика Тринадцатого его отцовские права на теперешнего государя.

— Ах, это низко! — подхватил Сэн-Лорен.

— Может быть! Относительно тайного брака вдовствующей королевы с кардиналом не остается больше никаких сомнений. Железная Маска, говорят, был первым плодом запретной любви кардинала и королевы. Король Людовик Четырнадцатый будто бы является вторым ребенком, которого покойный государь счел своим, после того как были приняты меры скрыть доказательства первого проступка. Подобные вещи случаются сплошь и рядом, только внебрачные дети не всегда обречены носить железные маски.

Сюзанна тяжело дышала, откинувшись на спинку кресла, а лицо Сэн-Лорена было похоже на мраморное изваяние.

— Значит, того ребенка держали в безвестности? — спросила герцогиня де Сэн-Ибаль.

— Да, так оно и было. Опасались убийства, и хорошо сделали, что сохранили молодую жизнь.

— А зачем же маска?

— Это весьма понятно. Черты лица замаскированного узника так поразительно схожи с чертами короля Людовика Четырнадцатого, что это сходство сейчас выдало бы тайну, а кто может Вам поручиться, что у заключенного не явится охота выступить претендентом на французский престол?

— Вы правы. Отсюда — строгое заточение. Однако мне все еще непонятно, каким образом известие могло проникнуть в публику? Кто же, спрашиваю опять, видел Железную Маску?

— В том-то и суть вопроса, — подхватил камергер. — Ни единый человек не может выступить и сказать: “Я видел таинственного узника”.

— Вот и ошибаетесь, дражайший, — внезапно возразил полковник Вильбуа, сидевший до сих пор молча. — Найдется достаточно людей, которые видели заключенного в маске.

— А кто же они такие? Вы знаете кого-нибудь из их числа?

— Знаю, весьма коротко.

— Кто же этот человек? Назовите мне его, полковник! — воскликнула герцогиня Сэн-Ибаль.

— Да я сам видел замаскированного.

— Расскажите! — воскликнуло большинство гостей.

— Молчите! — умолял Пенотье.

— Господа, — сказал старик, — я серьезно полагаю, что не рискую ничем, если исполню Ваше желание. Ведь если бы кто-нибудь из Вас вздумал болтать о слышанном от меня, то он навлек бы на себя такую же опасность, как и я сам. Поэтому я расскажу свое приключение только четырем молчаливым стенам.

Присутствующие придвинулись ближе к нему. Сам Пенотье, хотя боязливый и нерешительный, пылал не меньшим любопытством, чем его гости. Полковник еще раз доверчиво осмотрелся в кругу своих слушателей, откашлялся и приступил к рассказу.

Почти четыре года тому назад корпус, в состав которого входил наш полк, занимал город Пиньероль. Вам известно, господа, что тамошний гарнизон меняется ежегодно и лишь двести человек, охраняющие цитадель, остаются там постоянно. Пребывание в благодатном Пьемонтском краю было нам всем настолько приятно, что я с досадой принял весть о предстоящем выступлении.

• Предыдущая
• 78/170
• Следующая