Леди Сьюзан (сборник) - Остин Джейн - Страница 16

• Предыдущая
• 16/48
• Следующая

Госпоже графине де Фойид

посвящается этот роман ее признательной покорной слугой –

автором

Обманутая в дружбе и преданная в любви.

Как часто в ответ на мои постоянные мольбы предоставить моей дочери подробный рассказ о невзгодах и приключениях твоей жизни ты отвечала: «Нет, друг мой, я не выполню твоей просьбы до тех пор, пока не перестану подвергаться опасности вновь пережить столь ужасные события».

Несомненно, этот час настал. Сегодня тебе исполняется пятьдесят пять. Если о женщине и можно сказать, что она находится в безопасности относительно решительной настойчивости неприятных влюбленных и жестоких преследований упрямых отцов, то, конечно же, в такой час, как этот.

Изабель.

Хоть я и не могу вполне согласиться с твоим предположением о том, что никогда более не стану я подвергаться невзгодам столь же незаслуженным, сколь те, каковые довелось мне пережить, однако дабы избежать обвинения в упрямстве или вздорном нраве, я удовлетворю любопытство твоей дочери, и да преподаст ей стойкость, с которой переносила я многочисленные печали своей прошлой жизни, добрый урок, способный поддержать ее в тех горестях, кои могут выпасть и на ее долю.

Лаура.

Как дочь моей ближайшей подруги, полагаю, ты имеешь право узнать мою грустную историю, каковую твоя мать столь часто упрашивала меня поведать тебе.

Отец мой был родом из Ирландии, но проживал в Уэльсе; мать моя была внебрачной дочерью шотландского пэра и итальянки, танцовщицы кордебалета, – я же родилась в Испании, а воспитание получила в одном из монастырей во Франции.

По достижении мною восемнадцатого года жизни отец и мать призвали меня под кров родительского дома в Уэльсе. Особняк наш был расположен в одном из самых романтичных мест долины реки Уск. И хотя мои чары сейчас в значительной степени смягчились и несколько ослабли из-за пережитых мною невзгод, некогда я была прекрасна. Но как бы хороша я ни была лицом и фигурою, изящество моих черт было наименьшей из моих добродетелей. Я обладала абсолютно всеми достоинствами, приличествующими моему полу. Когда я училась в монастыре, мои успехи всегда опережали ожидания, а достижения были чудесными для девочки моих лет, и вскоре я уже превзошла своих учителей.

Душа моя была средоточием всех добродетелей, какие только могли ее украсить; она была местом rendez-vous всех положительных качеств и всех благородных порывов.

Чувствительная натура, слишком трепетно реагирующая на любые несчастья друзей, знакомых и в наибольшей степени – на несчастья моей скромной особы, была единственным моим недостатком, если таковым ее можно счесть. Увы! Как все изменилось! Хотя невзгоды мои, по правде говоря, производят на меня не меньшее впечатление, нежели когда-либо прежде, все же сейчас я не испытываю сочувствия к невзгодам других людей. Достоинства мои также тускнеют – я больше не могу ни петь столь же прекрасно, ни танцевать столь же изящно, как некогда, и совершенно позабыла menuet dela cour[6]. Adieu.

Лаура.

Соседей у нас было немного – собственно, никого, кроме твоей матушки. Возможно, она уже рассказала тебе о том, что, будучи покинута родителями в стесненных обстоятельствах, она удалилась в Уэльс по причинам экономического характера. Именно там дружба наша и завязалась. Изабель тогда был двадцать один год от роду. И хоть она была мила и лицом, и манерами, она никогда (между нами) не обладала и сотой долей моей красоты или достоинств. Изабель повидала свет. Она два года прожила в одном из лучших пансионов в Лондоне, две недели провела в Бате и однажды ужинала в Саутгемптоне.

– Остерегайся, моя Лаура, – часто говорила она. – Остерегайся пустой суеты и праздных развлечений столицы Англии; остерегайся бессмысленной роскоши Бата и зловонной рыбы Саутгемптона.

– Увы! – восклицала я. – Как мне избежать соблазнов, которым я никогда не буду подвержена? Какова вероятность того, что когда-нибудь я стану вкушать развлечения Лондона, роскошь Бата или зловонную рыбу Саутгемптона? Я, обреченная впустую тратить юность и красоту в скромном коттедже в долине Уска.

Ах! Как мало я догадывалась о том, что мне предопределено было столь скоро променять свой скромный коттедж на обманчивые удовольствия света. Adieu.

Лаура.

Одним декабрьским вечером, когда мой отец, моя мать и я сама сидели у огня, ведя дружескую беседу, нас поразил неожиданный громкий стук в дверь нашего скромного коттеджа.

Мой отец высказался первым.

– Что это за шум? – спросил он.

– Звучит как громкий стук в дверь, – ответила моя мать.

– О да, именно так! – воскликнула я.

– Я согласен с вами, – сказал мой отец, – звук, несомненно, вызван исключительной жестокостью по отношению к нашей безобидной двери.

– Да, – воскликнула я, – не могу отделаться от мысли, что кто-то, должно быть, стучит, прося впустить его!

– Это другое дело, – заметил отец. – Мы не должны пытаться определить, какими мотивами может быть движим этот человек, хотя я убежден, что кто-то действительно стучит в дверь.

Тут второй ужасный стук прервал речь моего отца и несколько напугал нас с матушкой.

– Не лучше ли будет нам пойти и посмотреть, кто это? – спросила она. – Слуг нет дома.

– Думаю, да, – ответила я.

– Разумеется, – добавил отец, – всенепременно.

– Нам пойти сейчас? – спросила матушка.

– Чем раньше, тем лучше, – ответил он.

– О! Не будем же терять времени! – воскликнула я.

Третий, еще более неистовый стук, нежели ранее, оскорбил наш слух.

– Я уверена, кто-то стучит в дверь, – сказала матушка.

– Думаю, так и есть, – ответил отец.

– Полагаю, слуги уже вернулись, – предположила я, – кажется, я слышу, как Мэри идет к двери.

– Я рад, – воскликнул отец, – ибо мне не терпится узнать, кто же это!

Я не ошиблась в своем предположении, ибо тут же в комнату вошла Мэри и сообщила нам, что у нашей двери стоят некий молодой джентльмен и его слуга, что они сбились с пути, сильно замерзли и умоляют впустить их и дать обогреться у огня.

– Разве вы не впустите их? – спросила я.

– У вас нет возражений, дорогая? – спросил отец.

– Ни единого, – ответила матушка.

Мэри, не ожидая дальнейших распоряжений, тут же покинула комнату и вскоре вернулась, дабы представить нам прелестнейшего и милейшего юношу, какого мне только доводилось узреть. Слугу она оставила при себе.

Страдания несчастного незнакомца уже значительным образом затронули мою природную чувствительность, и едва юноша предстал перед моим взором, как мне стало ясно, что от него зависят счастье или невзгоды моей будущей жизни. Adieu.

Лаура.

Благородный юноша сообщил нам, что его фамилия Линдсей, однако по особым причинам я скрою его под псевдонимом Тэлбот. Он сказал нам, что является единственным сыном английского баронета, что матери его уже много лет нет на этом свете и что у него есть сестра среднего роста.

– Мой отец, – продолжал он, – подлый и корыстный негодяй, и только таким близким друзьям, как данное почтенное собрание, я могу раскрыть его недостатки. Ваши добродетели, мой милый Полидор[7], – обращаясь к моему отцу, сказал он, – ваши, дорогая Клавдия, и ваши, очаровательная Лаура, призывают меня положиться на вас и довериться вам.

• Предыдущая
• 16/48
• Следующая