Остров Сокровищ (другой перевод) - Стивенсон Роберт Льюис - Страница 28

• Предыдущая
• 28/41
• Следующая

Я настолько осмелел, что даже начал грести. Но малейшее нарушение равновесия тотчас сказывалось на ходе челнока. Едва я зашевелился, как он, вместо того, чтобы плавно спуститься с гребня, полетел вниз так стремительно и круто, что зарылся носом и зачерпнул воды. У меня даже закружилась голова. Перепуганный, промокший до нитки, я опять занял прежнее положение, и челнок, выровнявшись, опять плавно заскользил вперед. Мне стало ясно, что движением челнока невозможно управлять, но как в таком случае я достигну берега?

Несмотря на страх, голову я все же не потерял и начал осторожно вычерпывать своей матросской шапкой скопившуюся на дне воду. Затем, проследив за ходом челнока, я попытался понять, почему он так легко скользит по волнам, и вскоре убедился в том, что предоставленная самой себе моя скорлупка, лавируя, выбирает, так сказать, самый гладкий путь, избегая крутых скатов и высоких гребней волн.

Прекрасно, решил я. Значит, нужно спокойно лежать и не пытаться нарушить равновесие. А улучив подходящий момент, можно изредка делать пару взмахов веслом, направляя челнок к берегу.

Так я и поступил. Лежа на локтях в самом невероятном положении, я пытался править, и это, хоть и с огромным трудом, мне удавалось. Проплывая мимо Лесистого Мыса, я заметил, что еще не смогу к нему пристать, но зато нахожусь на пару сотен ярдов ближе к берегу. Я увидел зеленые вершины сосен, слегка покачивающиеся под дуновениями утреннего бриза, и проникся уверенностью, что непременно сумею высадиться на сушу на одном из следующих выступов берега.

Между тем, меня мучила жгучая жажда. Солнце палило, море ослепительно сверкало. Брызги покрывали мои губы коркой соли. Горло у меня пересохло, а голова пылала. Деревья на берегу манили прохладной тенью, но течение пронесло меня мимо мыса. Передо мной опять открылась широкая полоса моря, и то, что я увидел, мгновенно изменило все мои планы.

Менее чем в полумиле впереди меня шла под парусами «Эспаньола». Несомненно, меня заметят и подберут. Жажда так мучила меня, что я даже не знал, радоваться этому или огорчаться. Однако мне не пришлось долго размышлять над этим вопросом, ибо то, что я увидел, повергло меня в крайнее изумление.

«Эспаньола» шла под гротом[29] и двумя кливерами[30], и ее паруса серебрились на солнце, как снег в горах. Сначала она держала курс на северо-запад, очевидно, возвращаясь к месту прежней стоянки. Потом шхуна свернула на запад, и я подумал, что там заметили меня и решили-таки подобрать. Но внезапно «Эспаньола» круто повернула к ветру, паруса ее обвисли, и она беспомощно остановилась.

– Болваны, – пробормотал я, – они, верно, оба до сих пор пьяны в стельку!

Представляю, что бы сделал с такими матросами капитан Смоллетт!

Между тем шхуна повернула и легла на другой галс[31], потом ее паруса потеряли ветер, обвисли, и она остановилась. Так повторилось несколько раз подряд. «Эспаньола», хлопая парусами, рыскала во все стороны: на север, юг, восток и запад. Похоже, судном вообще никто не управлял. Но если это так, куда девались пираты? Одно из двух: или они действительно мертвецки пьяны, или покинули шхуну. Что, если я поднимусь на борт? Может быть, мне удастся вернуть «Эспаньолу» ее капитану?

Течение несло челнок и шхуну с одинаковой скоростью. Но шхуна так часто меняла курс и внезапно останавливалась, что почти не продвигалась вперед. О, если бы только я мог начать грести, то, несомненно, я бы нагнал ее в два счета!

Я решил рискнуть, несмотря на то что челнок могло снова захлестнуть волной. Приподнявшись, я начал с величайшей осторожностью подгребать к «Эспаньоле». Иногда меня и в самом деле захлестывало, и тогда я останавливался и вычерпывал воду. Вскоре я так освоился, что меня лишь изредка окатывала какая-нибудь шальная волна.

Шхуна постепенно приближалась, и я уже мог разглядеть поблескивавшую на поворотах медь румпеля[32]. На палубе не было ни души. Пираты или покинули судно или спали внизу. Тогда я запру палубный люк и смогу распоряжаться «Эспаньолой», как мне заблагорассудится.

Слегка накренившись, шхуна продолжала идти на юг. Ее паруса то наполнялись ветром, то бессильно опадали и начинали полоскаться. До меня доносился грохот блоков. В конце концов мне посчастливилось. Ветер ненадолго стих, и течение развернуло шхуну кормой ко мне. Сквозь открытый иллюминатор я увидел все еще горевшую над столом, несмотря на белый день, лампу. Грот опал, как знамя побежденных, и теперь шхуна двигалась только вместе с течением.

Удвоив усилия, я начал ее нагонять и был уже на расстоянии ста ярдов, как вдруг налетел новый порыв ветра. Шхуна легла на левый галс и снова заскользила по волнам, как ласточка. Я уже был в полном отчаянии, когда «Эспаньола вдруг описала широкий полукруг и устремилась прямо ко мне.

Расстояние между нами быстро сокращалось. Я видел, как пенятся под форштевнем шхуны волны, и с моей скорлупки она казалась ужасно громадной. И тут я понял, какая опасность мне угрожает. Времени для размышлений не оставалось. Челнок взлетел на гребень волны, а шхуна как раз зарылась в нее носом и ее бушприт навис прямо у меня над головой. Я вскочил на ноги и подпрыгнул, погрузив челнок в воду. Одной рукой я ухватился за утлегарь[33], а нога моя попала между штагом[34] и брасом[35]. Оцепенев от ужаса, я повис в воздухе. Слабый удар, раздавшийся снизу, дал мне понять, что шхуна отправила на дно мой челнок. Значит, все пути к отступлению отрезаны.

Едва я взобрался на бушприт, как полоскавшийся на ветру кливер с грохотом, похожим на пушечный выстрел, надулся, ложась на другой галс. Шхуна вздрогнула до самого киля, но в тот же миг все паруса снова потеряли ветер. Кливер хлопнул еще раз и обвис.

От внезапного толчка я едва не свалился в воду. В испуге я быстро пополз по бушприту и шлепнулся головой вниз на палубу. Я оказался на баке с подветренной стороны, и грот закрывал от меня часть кормы. На палубе никого не было. Доски палубы, немытые со времени начала мятежа, были покрыты следами грязных матросских башмаков. Пустая бутылка с отбитым горлышком перекатывалась от борта к борту.

Вдруг «Эспаньола» снова двинулась по ветру. Кливера позади меня заскрипели, растягивая снасти, руль повернулся сам собой, и все судно опять вздрогнуло. Ветер переложил гик[36] грота на другой борт, и я увидел на корме обоих пиратов. Тот, что был в красном колпаке, неподвижно лежал на палубе, раскинув руки, как распятый. Зубы его были зверски оскалены. Израэль Хендс сидел у фальшборта, свесив голову на грудь и бессильно опустив руки. Лицо его, несмотря на загар, было мертвенно-желтым, словно вылепленным из воска.

Шхуна металась, как взбесившаяся лошадь. Паруса вздувались то с одной, то с другой стороны, дергая реи так, что мачты стонали. Иногда в борт тяжело била большая волна, и тогда брызги взлетали фонтаном, окатывая палубу. В отличие от легкого челнока, большое судно не могло само выбирать себе дорогу среди волн.

При каждом толчке шхуны пират в красном колпаке подпрыгивал, но не менял положения и по-прежнему скалил зубы. Зато Хендс съезжал все ниже и ниже и наконец рухнул у кормового ограждения – так, что теперь я видел только его ухо и завитки курчавых бакенбардов.

Рядом с обоими на палубе чернели лужи застывшей крови, и я решил, что пираты, подравшись во хмелю, прикончили друг друга кортиками.

• Предыдущая
• 28/41
• Следующая