Бродяги Севера (сборник) - Кервуд Джеймс Оливер - Страница 24

• Предыдущая
• 24/189
• Следующая

По странной иронии судьбы Лебо имел при себе жену. Будь это ведьма или злодейка, или вообще человек, подобный ему самому, то этот брак не представлялся бы таким неестественным. Но она была совсем не такова. Миловидная, с выражением какой-то необыкновенной привлекательности на бледных щеках и в пытливых глазах, дрожавшая, как рабыня, при одном только приближении к ней Лебо, – она, как и его ездовые собаки, составляла собою в полном смысле слова собственность этого человека-зверя. У женщины был ребенок. Мысль о том, что он может умереть, по временам заставляла наполняться слезами ее черные глаза.

– Ты будешь жить! – иногда плакала она над ним втихомолку. – Клянусь тебе в этом! Я буду молиться за тебя святым ангелам!

И именно в такие моменты глаза ее вдруг вспыхивали огнем, и по всему ее лицу, еще так недавно отличавшемуся красотой, разливалось яркое розовое пламя.

– День придет! – повторяла она. – День придет!..

Но она никогда не договаривала, даже находясь в обществе одного своего ребенка, своих мыслей и того, какого именно дня она ожидала.

Иногда она предавалась мечтательному настроению, старалась кое-что себе вообразить. Ведь где-то далеко развертывался громадный, интересный мир, и сама она еще была далеко не стара. Она думала об этом всякий раз, как глядела на себя в осколок от разбитого зеркальца, расчесывая свои длинные волосы, ниспадавшие ей до пят. Эти волосы представляли теперь все, что осталось от ее красоты. Они как бы бросали вызов человеку-зверю. И в глубине ее глаз и на самом лице все еще таились следы того именно вечнодевичьего, что готово было вновь расцвести, как пышный цветок, если бы только судьба исправила наконец свою ошибку и вырвала бы ее из мертвящей власти ее владыки. В этот день она простояла у зеркала немного дольше обыкновенного, когда вдруг услышала тяжелые шаги, долетевшие до нее снаружи.

Тени прошлого тотчас же слетели с ее лица. Лебо не был дома еще со вчерашнего дня, где-то расставляя свои капканы, и его возвращение теперь наполнило ее душу прежним страхом. Он уже два раза заставал ее раньше за зеркалом и оба раза жестоко бранил ее за то, что она даром тратит время на разглядывание себя, вместо того чтобы очищать его шкурки от жира. В последний раз он так на нее разозлился за это, что даже отшвырнул ее к стене, а самое зеркальце разбил на части. Она подобрала осколки, и тот кусок, в который она только что смотрелась, был всего только в две ее маленькие ладони. Она испугалась, как бы муж не поймал ее и в третий раз. Она быстро спрятала зеркальце в потайное местечко и поспешила поскорее заплести свои тяжелые, длинные волосы в косы. Странное, полное страха и скрытности выражение вдруг, точно пелена, появилось у нее в глазах и скрыло за собою те тайны, которые она только что видела в себе самой. Когда он вошел, она обернулась к нему, как оборачивалась и всегда в своей чисто женской надежде на лучшее, и приветствовала его. Он вошел мрачный и угрюмый, точно зверь. Он был в плохом расположении духа. Грубо бросил принесенные с собою меха прямо на пол. Потом указал ей на них пальцем и, прищурив глаза, грозно посмотрел ими на супругу.

– Опять приходил этот черт! – проворчал он. – Смотри, как он искусал всю выдру! И так здорово пообчистил все мои капканы и ловушки! Но я его убью! Я поклялся разрезать его на мелкие кусочки вот этим самым ножом – и разрежу! Завтра же я приведу его сюда! Позаботься о шкурках, только дай мне сначала поесть. Почини шкурку норки – видишь, он разорвал ее чуть не пополам – и самый шов замажь получше салом, чтобы не заметил агент с поста, что она с брачком. Черт бы их всех побрал, этих агентов! Вот подлое отродье! Почему он всегда орет на меня, когда я к нему прихожу? Отвечай же, дура!

Таково было его приветствие. Он швырнул лыжи в угол, постучал ногами об пол, чтобы свалился с них снег, и достал с полки новый запас какого-то черного табаку. Затем он снова вышел, оставив женщину с холодным трепетом в сердце и с бледностью беспросветного отчаяния на лице. Она стала разогревать для него обед.

Из хижины Лебо прошел прямо на псарню, огороженное еловыми кольями место, в центре которого находилась особая клетка. Он гордился, что во всей стране между Гудзоновым заливом и Атабаской у него были самые злые ездовые собаки. Это-то и послужило главным поводом к его ссоре с северным соперником Дюраном; мечтой Лебо было выкормить такого щенка, который, выросши, смог бы загрызть насмерть превосходную ездовую собаку, на которой Дюран каждую зиму, как раз на Новый год, приезжает на пост. Для этой цели Лебо стал выкармливать у себя собаку но кличке Убийца. Таким образом, предстояла большая свалка у Божьего озера. В тот день, когда там сцепятся обе собаки, Лебо и Дюрана, и будут поставлены на них заклады, и Лебо выиграет эти заклады и упрочит свою репутацию, как собачник, этому его Убийце исполнится ровно два года без одного только месяца. И вот, для того только, чтобы повидаться с этим Убийцей, Лебо и вышел сейчас из хижины и направился к самой клетке.

Собака отвернулась от него со злобным рычанием. На лице у Лебо появилось выражение радости. Он обожал в ней это ее рычание. Он любил красный, предательский огонь в глазах Убийцы и угрожающее щелканье его зубов. Все благородные порывы, с которыми родилась когда-то на свет эта собака, были из нее выбиты именно дубиной этого человека. Если могло когда-либо существовать поразительное сходство между собакой и ее хозяином, то в данном случае оно было здесь налицо: и у Лебо, и у Убийцы вовсе не было души. Убийца из собаки превратился в дьявола, а сам Лебо из человека стал зверем. Вот потому-то он и мечтал о предстоящем собачьем поединке и нарочно воспитывал для него подходящую собаку.

Лебо посмотрел на Убийцу со всех сторон и остался им очень доволен.

– Да, ты теперь превосходно выглядишь, Убийца! – воскликнул он с восторгом. – Я уже заранее обоняю и вижу ту кровь, которая прыснет из дюрановского кобеля, когда ты, голубчик, запустишь свои зубы ему в шейный позвонок! А завтра я устрою для тебя репетицию – замечательное испытание! Я приведу к тебе ту дикую собаку, которая обкрадывает мои ловушки и портит шкурки у попавшихся в них зверьков. Завтра я поймаю этого пса, а ты заведи с ним драку и постарайся загрызть его наполовину, но так, чтобы он все-таки оставался еще жив. А затем я, еще заживо, вырежу у него сердце и дам тебе его съесть, пока его тело еще будет трепетать. После этого тебе уже не будет никакого оправдания, если ты опростоволосишься с собакой Дюрана. Понял? Итак, завтра будет для тебя репетиция. Но смотри, если эта собака тебя побьет, то я сам тебя убью вот этими руками. Да. Если ты даже только заскулишь, то и тогда тебе не будет пощады. Убью – и конец!

В эту самую ночь, в десяти милях к западу, Мики спал под буреломом всего только в полуверсте от расставленных Лебо капканов.

На заре, в то самое время, как Лебо вышел из своей хижины в сопровождении Убийцы, Мики тоже выполз из-под своего бурелома, оставив за собою ночь, полную тревожных сновидений. Ему снились те первые недели скитаний, когда, потеряв своего хозяина, он проводил время с Нивой. Эти видения наполнили его такими невыносимыми тоской и одиночеством, что он стал скулить, безучастно глядя на то, как перед занимавшимся утром таяли темные тени ночи. Если бы только Лебо мог видеть, как он стоял теперь, весь залитый первыми лучами холодного солнца, то он, пожалуй, не сказал бы про него своему Убийце тех слов, которые сказал. Для своих одиннадцати месяцев Мики был в полном смысле слова великаном. В нем было шестьдесят фунтов весу, и из этих шестидесяти фунтов ни один процент не приходился на долю жира. Тело его было тонко и гибко, как у волка. Грудь – массивна, и при каждом его движении мускулы натягивались на ней, как струны. Ноги он унаследовал от отца, а челюстями мог разгрызть оленью кость так же легко, как Лебо мог разбить ее о камень. Из одиннадцати месяцев своего существования на свете целых восемь он провел в глуши, на полной свободе, без хозяина; судьба закалила его, как вороненую сталь. Жизнь в глуши лесов, без всякого снисхождения к его молодости, так вышколила его в своем кипучем, безжалостном котле, что он научился бороться за жизнь, убивать, чтобы быть сытым, и пускать в ход свой мозг раньше, чем зубы. Он был так же силен, как и Убийца, хотя тот был вдвое старше его, но, помимо силы, он обладал еще также и хитростью и сметкой, которых рабу Убийце никогда не суждено было узнать. Так вышколила его лесная пустыня к описываемому дню. Как только солнце окрасило леса в свое холодное утреннее пламя, Мики направился прямо к капканам, расставленным Лебо. Дойдя до того места, по которому Лебо проходил еще только вчера, он подозрительно обнюхал оставленные его лыжами следы, от которых еще сильно отдавало человечиной. Он уже привык к этому запаху, но это еще не значило, что он перестал его остерегаться. Этот запах одновременно и отталкивал и притягивал его к себе. Он наполнял все его существо непонятным страхом, и все-таки Мики сознавал, что бежать от него был не в силах. За последние десять дней он три раза видел самого Лебо, а один раз был так близко от него, что едва успел спрятаться, когда тот проходил мимо.

• Предыдущая
• 24/189
• Следующая