Бродяги Севера (сборник) - Кервуд Джеймс Оливер - Страница 55

• Предыдущая
• 55/189
• Следующая

В дни последнего снега Казан показал себя на деле. Проезжал мимо на собаках какой-то зверолов. Маленькая Жанна заковыляла к одной из его собак. Последовали злобное щелканье челюстями, крик ужаса со стороны матери и возгласы людей, побежавших к собакам. Но Казан опередил их всех. С быстротою пули он примчался к собаке и схватил ее за горло. Когда их разняли, собака была уже мертва. Жанна думала об этом теперь, когда ее ребенок прыгал и тормошил Казана за голову.

– Славный, хороший Казан! – воскликнула она ласково, приблизив к его морде свое лицо почти вплотную. – Мы рады, Казан, что ты пришел, потому что эту ночь ребеночек и я должны провести только вдвоем. Папа уезжает на пост, и в его отсутствие ты будешь нас охранять.

Она завязывала ему нос концом своей длинной шали. Это всегда забавляло ребенка, потому что, несмотря на весь его стоицизм, Казану все-таки хотелось иной раз нюхать и чихать. Это, впрочем, забавляло и его самого. Он любил запах шали Жанны.

– Ты будешь защищать нас, если понадобится? – продолжала она. – Да?

И она быстро встала на ноги.

– Надо запереть дверь, – сказала она. – Я не хочу, чтобы ты сегодня от нас убежал. Ты должен оставаться с нами.

Казан отправился к себе в угол и лег. Как там, на вершине Солнечной скалы, носилось в воздухе что-то странное, что смущало его, так и здесь теперь была в хижине какая-то тайна, которая его волновала. Он нюхал воздух, стараясь понять этот секрет. В чем бы он ни состоял, но ему казалось, что и его госпожа тоже захвачена этой тайной. И она действительно достала все свои пожитки, разбросала их по всей избушке и стала связывать их в узлы. Поздно вечером, перед тем как ложиться спать, Жанна подошла к нему и долго его ласкала.

– Мы уезжаем отсюда, – шептала она, и что-то похожее на слезы слышалось в ее голосе. – Мы едем домой, Казан. Мы отправляемся на родину, где есть церкви, города, музыка и разные красивые вещи. Мы и тебя возьмем с собою, Казан!

Казан не понял ее. Но он был счастлив оттого, что женщина была так близко к нему и разговаривала с ним. В такие минуты он забывал о Серой Волчице. Собака побеждала в нем волка, и женщина с ее ребенком составляли собою весь его мир. Но когда Жанна улеглась спать и все в избушке вдруг затихло, к нему вернулось его прежнее беспокойство. Он вскочил на ноги и стал пытливо ходить по комнате, обнюхивая ее стены, дверь и вещи, которые укладывала Жанна. Он тихонько заскулил. Жанна, которая еще не спала, услышала его и проговорила:

– Успокойся, Казан! Лежи смирно и спи!

Долго после этого Казан стоял в волнении посреди комнаты, прислушивался и дрожал. А издалека, чуть слышно, до него доносился призыв Серой Волчицы. Но в эту ночь он уже не был криком одиночества. Он пронизывал Казана насквозь. Он подбежал к двери, поскулил около нее, но Жанна уже спала глубоким сном и не услышала его. А затем снова водворилась тишина. Он улегся у самой двери.

Проснувшись рано утром, Жанна нашла его там; он все еще был настороже и во что-то вслушивался. Она отворила ему дверь, и он моментально от нее убежал. Его ноги едва касались земли, так быстро он мчался по направлению к Солнечной скале. Еще из долины он смотрел на ее вершину, которая была залита золотыми лучами восхода.

Он добежал до узенькой, вившейся изгибами тропинки и быстро стал всползать по ней, как червяк.

Серая Волчица уже не встречала его, как раньше. Но он чуял ее присутствие, и в воздухе пахло еще чем-то, чего он еще не знал. Он знал только, что это была именно та странная вещь, которая до сих пор так беспокоила его. Это была жизнь. Что-то живое и одушевленное вторглось вдруг в это его жилище, которое он выбрал для себя вместе с Серой Волчицей. Он оскалил острые зубы и с вызывающим ворчанием приподнял губы. Насторожившись, готовый прыгнуть, подняв голову и выпрямив шею, он подошел к отверстию между двумя скалами, куда накануне уединилась Серая Волчица. Она все еще была там. И вместе с нею там было еще и нечто другое. Минуту спустя уже воинственность Казана оставила его. Торчавшая на спине щетина опустилась, уши насторожились вперед, он просунул голову и плечи в отверстие между скалами и ласково заскулил. Серая Волчица ответила ему тем же. А затем Казан отошел назад и стал смотреть на восходящее солнце. Потом он лег, но так, что его тело загородило собою вход в логовище между двух скал.

Серая Волчица стала матерью.

Весь тот день Казан защищал вход в берлогу на Солнечной скале. Что-то говорило ему, что он принадлежал теперь именно ей, а не избушке. Зов, который доносился до него из долины, уже не трогал его. В сумерки Серая Волчица вышла из своего убежища, стала прижиматься к нему, визжать и тихонько покусывать его за лохматый затылок. А он, подчиняясь инстинкту своих предков, в свою очередь лизал ее в морду языком. Затем Серая Волчица широко раскрыла пасть и стала смеяться короткими, отрывистыми дыханиями, точно задыхалась от быстрого бега. Она была счастлива, и, как только из глубины берлоги до них донесся жалобный писк щенков, Казан тотчас же завилял хвостом, а Серая Волчица бросилась к детенышам.

Крик щенков и отношение к нему Серой Волчицы преподали Казану первый урок, как должен вести себя отец. Инстинкт опять подсказал ему, что Серая Волчица уже не могла больше отправляться с ним на охоту и должна была оставаться дома, на Солнечной скале. Поэтому, как только взошла луна, он ушел один и возвратился с зайцем в зубах. Он поступил как дикий зверь, и Серая Волчица ела с наслаждением. И он понял, что с этой поры уже должен был каждую ночь отправляться на охоту, чтобы прокормить Серую Волчицу и через нее маленькие визжавшие существа, скрытые от него где-то в расщелине между двумя скалами.

На следующий день, и еще на следующий, и еще на следующий он так и не подходил к избушке, хотя и слышал голоса мужчины и женщины, которые звали его к себе. А на пятый день он наконец соскучился и пошел. Жанна и ребенок так обрадовались ему, что она стала обнимать его, а ребенок запрыгал, засмеялся и стал взвизгивать, тогда как мужчина все время стоял настороже, следя за каждым их движением и показывая взглядом, как он был этим недоволен.

– Я все-таки боюсь его, – уже в сотый раз повторял он Жанне. – Что-то волчье у него в глазах. Он ведь предательской породы. Иногда мне хочется вовсе не видеть его в нашем доме.

– А если бы его не было у нас, – возражала Жанна с дрожью в голосе, – то кто бы тогда спас нашего ребенка?

– Правда, я все забываю об этом… Казан, подлец ты этакий, ведь и я тоже привязался к тебе!

И он ласково потрепал Казана по голове.

– Интересно, как бы он ужился здесь с нами? – продолжал он. – Ведь он привык слоняться по лесам. Это могло бы показаться даже очень странным.

– И все-таки он вот приходит ко мне, – ответила она, – хоть и привык слоняться по лесам. Вот потому-то я так и люблю Казана! Тебя, ребенка и потом Казана. Казан! Дорогой мой Казан!

Все это время Казан чувствовал и даже обонял ту таинственную перемену, которая происходила в избушке. Жанна и ее муж непрестанно говорили о своих планах, всякий раз как оставались вдвоем, а когда он уезжал, она разговаривала о них с ребенком и с Казаном. И каждый раз, как он в течение этой недели спускался к хижине, он испытывал все большее и большее беспокойство, пока наконец и сам мужчина не заметил происходившую в нем перемену.

– Должно быть, Казан догадывается, – обратился он однажды вечером к Жанне. – Вероятно, он уже чует, что мы собрались уехать. – А затем добавил: – Опять сегодня река вышла из берегов. Боюсь, что это задержит нас здесь еще на неделю и даже более.

В эту самую ночь, когда луна осветила своим золотым светом самую вершину Солнечной скалы, из своей берлоги вышла Серая Волчица и вывела за собой троих еще ковылявших волчат. Было что-то забавное в этих маленьких шариках, которые стали кататься около Казана и совать свои мордочки в его шерсть – и это напоминало ему о ребенке. По временам они повизгивали и старались встать на все четыре свои ноги точно так же безнадежно, как и маленькая Жанна, когда пыталась пройтись на ножках. Он не ласкал их, как это делала Серая Волчица, но прикосновение к ним и их детские повизгивания наполняли его радостью, которой он еще не испытывал ни разу.

• Предыдущая
• 55/189
• Следующая