Русский фантастический, 2015 № 01. Черновики мира - Серов Андрей - Страница 36

— Отдай мне все контракты, — сказал Гриша.

— Еще чего! — сказал директор. — И прошу покинуть мой кабинет, а то я охрану вызову.

Рука старика скользнула вбок по столу, видимо, там была кнопка вызова охраны.

— Ах ты гад! — заорал Гриша и кинулся через стол на директора.

Они свалились на пол, директор вдруг крякнул как-то и затих. Гриша посмотрел в его остекленевшие глаза: директор, похоже, был мертв. Гриша приподнял его и увидел, что тот ударился затылком о тяжелое пресс-папье в виде пирамиды, которое слетело со стола, когда Гриша напал на директора. По полу растекалась лужица крови.

Значит, Сатана знал заранее, как все произойдет? Как он там повторял: «То ли еще будет»? Из-за того, что Гришу директор не узнал, он подсунул контракт и нарвался на Гришин гнев и на это дурацкое пресс-папье! Сатанинские проделки! Развлекается он!

Что же теперь делать? Гриша отошел от директора, взял свою сумку и пошел к выходу. Сбежать из страны? Удастся ли? Хорошо, что он не женат. Хотя какая разница…

А потом Гриша остановился и проговорил отчетливо:

— Отдаю душу за свободу.

В воздухе раздался тихий щелчок. Григорий отворил дверь кабинета… и вместо приемной вступил в купе.

Мерно стучали колеса. Колыхались желтые шторки. На полке валялась забытая колода карт.

— И почему же вы решили это сделать? — искренне поинтересовался доктор Рылеев, печально разглядывая молодую темно-зеленоволосую девушку.

Ресницы пришедшей затрепетали в праведном негодовании.

— «Никто не вправе вынуждать независимую личность, каковой является каждый человек планеты Земля, отвечать на вопросы относительно причин принятых решений». МПК, гл. 196, статья 20589, пункт 45469877! Как вы могли, доктор?!

Александр Андреевич вздохнул и снял очки, чтобы их протереть. Еще одна начитавшаяся Международного Правового Кодекса личность на его голову! Что-то стало модно его досконально изучать. Лучше бы литературу с таким рвением штудировали… Но не ту, которая пошла теперь. Вон до чего докатились — Пушкина, Лермонтова, Толстого переводят на новый международный язык! Скоро по-русски разговаривать разучатся.

«Ой, — поправил сам себя доктор, — нельзя же произносить слова, обозначающие национальную привязку. Хорошо, что передо мной не полицейский. Их недавно снабдили портативными электронными мыслечтецами. Плати потом штраф…»

— Я просто должен предупредить, — спокойно ответил он девушке, — что последствия необратимы. Это моя прямая обязанность. Не понимаю, чем вызвана ваша реакция.

Они находились в приемной Александра Рылеева, заведующего отделением таназийной терапии. Кабинет был выдержан в традициях современного офиса — с псевдоводяным полом и электронной акулой, встречающей клиентов радостным вилянием хвоста. Потолок был тоже банален — неоновое солнце, синий металл «неба». Главврач не приветствовал появившийся пару лет назад тренд оформления клиник в «старом стиле» — металлические стены «под краску» и потолок «под побелку». Говорил, что, во-первых, это признак дурного вкуса, а во-вторых, белый металл для потолка и верха стен будет стоить очень дорого.

Девушка, назвавшаяся Лаурой, стыдливо опустила голову с татуированным золотыми чернилами лбом и понуро произнесла:

— Простите, доктор. Пожалуйста, не подавайте на меня в суд за грубость.

— Да что вы. Нет, конечно. К тому же у нас свобода слова. Факт грубости тяжело доказать. Ну так, вернемся к нашему… хм… делу. Вы приняли окончательное решение? Мне нет смысла вас отговаривать?

— Да. Да, — оба раза кивнула Лаура.

— Тогда позвольте уточнить, как именно вы собираетесь… это сделать?

Темно-зеленоволосая с сомнением оглядела Александра Андреевича.

— Но вы же будете это делать, — неуверенно промолвила она.

— Да, конечно. Операции, требующие специального образования, провожу лично я. Для иных случаев мы держим команду профессионалов во всех областях — от мясников до физиков-ядерщиков. — Доктор достал толстенный каталог и с легким неудовольствием шмякнул его о стол. — Я бы порекомендовал вам способ № 1131. Безболезненно. Тело сохраняет почти то же состояние, что и при жизни. Метод прост в исполнении, испугаться не успеете. Стоит недорого. Одни плюсы.

Несмотря на то что завотделением описывал «плюсы», тон его скорее подошел бы под «минусы». Ему категорически не нравилось то, чем он занимается в этой клинике вот уже второй год. Останавливала высокая оплата труда — главврач утверждает, что стоит только взглянуть на кислую физиономию Рылеева, и этого достаточно, чтобы даже закоренелый оптимист решил покончить со своей жизнью. Клиника носит статус коммерческой и от этого только выигрывает. Вот до него, как утверждал главврач, работал заведующим в этом отделении некто Шутиков. Так пациенты из его кабинета выскакивали чуть ли не с песнями и улыбкой во все лицо. Любил человек анекдоты рассказывать да приободрять, когда его не просили об этом. За «вмешательство в психоэмоциональное состояние пациентов без их документального разрешения» его и уволили из больницы. И лишили лицензии. Впрочем, используя статью того же МПК, Шутиков лицензию себе вернул. Так как «никто не вправе…», мм, чего-то там… Рылеев, в отличие от других, не был озабочен зубрежом статей Кодекса. Короче, никто ничего не может лишить без возможности на восстановление — как-то так, если в двух словах.

Будущая ушедшая, прочитав описание способа, поморщилась.

Вообще, это определение к тем, кто хочет несвоевременно умереть, всегда вызывало у доктора Рылеева недоумение пополам с комическим спазмом. «Ушедшие». Раньше были самоубийцы, а теперь… скромненько так… ушедшие. Куда ушли? Зачем? Как будто в магазин за хлебом. «Он ушел, но скоро вернется». Бред! И «умереть» в разговоре с клиентами употреблять тоже не рекомендуется. «Вы решили уйти?» — надо так спрашивать. Все эта долбаная политкорректность!

— Укол… Пока он дойдет… Это долго, — пояснила она причину своего недовольства. — Понимаете… — Девушка потянулась через поверхность стола, чтобы максимально приблизиться к лицу врача, и трагически зашептала: — Он может успеть мне помешать.

— Но ведь каждый имеет право… — Неожиданно для себя Рылеев стал цитировать Кодекс, одновременно слегка отодвигая стул назад. Просто что-то было в ее глазах… Пугающее.

— Ему все равно, — отмахнулась она, усаживаясь обратно, за что Александр Андреевич был ей весьма благодарен. — Он из этих… антилибералов, — выговорила она трудное слово. — Они специально нарушают права личностей и не слушаются буквы закона.

«Буква закона… Это явно не ее слова. Девочка кого-то повторила сейчас», — подумал Рылеев, затем ласково предложил:

— Не хотите ли все-таки рассказать, что произошло?

— Старо, как национальности, — выдала она красивый оборот речи. — Он изменил мне. Я понимаю, что в наше время это звучит глупо и как-то… по-деревенски — по слогам проговорила она устаревшее выражение, — можно подумать, что мужчина обязуется быть только с одной женщиной за период их отношений! Смех. Но он же антилиберал! Им присущ… как это, он же говорил… консерватизм. И в отношениях тоже. Он за браки, понимаете? И за воспитание детей в одной семье. То есть мама, папа, ребенок — как раньше было. Он не понимает этого нового веяния, когда дети сами выбирают себе родителей, кочуя из семьи в семью. Когда люди живут по трое, по четверо, по пятеро, и все друг другу жены и мужья, и никто официально не зарегистрировал брак. Доктор, скоро их никто и не будет регистрировать! Осталась парочка загсов в разных уголках планеты. Всем лень туда лететь. Зачем, если можно жить и так?

— Но ваш парень… — испугался ухода от темы Александр Андреевич.

— Доктор, нельзя говорить «ваш». Никто никому не принадлежит. — Рылеев мысленно стукнул себя по лбу. Да что с ним сегодня такое? Молодежь таких, как он, умилительно называет ретроманами. — Так вот, он часто рассказывал мне про… про… монолитность.