Святая Русь. Книга 2 - Балашов Дмитрий Михайлович - Страница 78

• Предыдущая
• 78/80
• Следующая

— Рагутис, пчеловодства — Аустея, садов — Кирнис, лесов — Пускайтис, скотинных стад — Ратайница и так далее… Каждый дом находился под опекою божества дома, у каждой зажиточной семьи, кроме того, имелся свой бог. За всяким действием — начинали ли пахать, вынимали ли первый хлеб из печи — надлежало приносить жертву божеству земли или пирогов. Гадалки, колдуны, гусляры, вещатели в монашеском одеянии, верховный жрец — Криве-Кривейто, толпы знахарей — сейтонов и лабдарисов, гаданья по внутренностям, на войне

— по внутренностям захваченного пленника. В доме, принося жертву, вызывали к миске с молоком домашнего ужа.

Верховному князю в этом языческом мире принадлежали огромные области с десятитысячными стадами коней и рогатого скота. Верховная власть обставляла себя наместниками, тиунами, детскими — как на Руси. Столетняя война с тевтонами приучала мужчин жить грабежом. Жены вели дом и, по словам того же историка, отличались невероятной распущенностью, имея подчас нескольких мужей. Голодные месяцы перемежались празднествами, когда резали скот, объедались и опивались…

Вот в такую-то землю и двигался сейчас поезд Ягайлы с чередою пышно разукрашенных всадников, с духовенством в разнообразных облачениях, с литовскою ратью и польскими рыцарями. Зная свой народ лучше католических прелатов, Ягайло привез с собою целый обоз шерстяных одежд в подарок для тех, кто крестится.

Начали с Вильны, города из двух замков, на горе и внизу, окруженных стеной и хороводом разноплеменных предместий, домами без улиц, в окружении лугов и садов.

Тут, в Вильне, среди христиан греческой веры угнездилась манихейская ересь, искоренять которую порешили силой. Одного боярина, ставшего манихеем, запытали до смерти. Русичей пока не трогали, но шляхетские вольности, право выдавать по желанию замуж дочерей и сестер, права наследования, облегчение от повинностей — получали одни католики. Особою хартией запрещались браки новокрещенцев с язычниками и схизматиками (а буде кто из них захочет сочетаться браком с новокрещенцем, обязан принять католическую веру). Был разрушен храм Перкунаса, залит водою знич, перебиты священные змеи и ящерицы, вырублены священные рощи. Язычники рыдали, но сопротивляться своему же великому князю не смел никто. Верховный жрец Лиздейка, по преданию, скрылся в Кернове и там, в дикой лесной пустыне, жил отшельником. Наступило подлинное торжество францисканцев. Первым латинским пастырем в столице Литвы стал францисканец, Андрей Васило, поляк из дома Ястржембцев, почетный епископ в Серете, в Молдавии, и прежний духовник королевы Елизаветы. На месте святилища Перкунаса воздвигался новый католический собор.

Литвины удивлялись, что бог один. «Много богов — больше сделают! — толковали они. — И кто теперь будет посылать нам дождь и ведро?»

Жителей сгоняли в отряды, каждому из которых давалось одно имя, и крестили разом всех, так что явились тысячи Станулов, Янулисов, Петролисов, Катрин и Яджиул. Каждому при этом вручались белые шерстяные одежды. И не ради крещения, а ради получения этих одежд потянулись литвины под власть новой веры, наступлению которой они сопротивлялись до того целое столетие.

Управление Литвой, еще раз обидев Витовта, Ягайло вручил своему брату, Скиргайле, наделив его городами и поместьями, передав целиком Полоцкое княжество, а также Троки, наследственный удел Витовта.

В Вильне Ягайло пробыл всю зиму, вернувшись в Краков лишь к лету следующего года. В Ватикан пошли грамоты об успешном крещении Литвы, а оттуда, от папы, в Польшу явился кардинал Бонавентура, везя грамоты, благословляющие «любимого сына папы, короля Владислава»:

«Среди всех королей земли тебе принадлежит первое место в чувствах признательности святой римской церкви, матери нашей! Приветствуем тебя, возлюбленный сын, верный слуга, который за дела свои получил достойную награду: венец земного величия — и, конечно, со временем получит венец небесный. Утешай себя, сын, что, долженствуя погибнуть с целым народом, как скрытое сокровище, ты найден! Утешай себя в глубине твоей души, что такая великая слава ходит по всему миру о деяниях твоих и что ты, столь любезный и милый, покоишься в блеске славы на лоне матери-церкви!»

Ягайло выслушивал это послание стоя, со слезами на глазах. Не умеющему ни читать, ни писать королю читали сразу перевод латинского текста. Впрочем, все это было уже после отъезда княжича Василия из Кракова.

В Литве тоже не сразу помирились с новою верой. Крещеных младенцев «перекрещивали», опуская в воды священных рек, умерших продолжали хоронить на языческих кладбищах, так же гадали, так же, украдом, приносили жертвы духам дома. Но корень дерева был подрублен, и медленно гаснущее язычество все более уступало место власти католического креста.

Тою же осенью, как Ягайло крестил Литву, Ядвига с войском направилась в Червонную Русь склонять тамошнее население под власть польской короны. Ее сопровождали старый краковский каштелян Добыслав с сыном Кржеславом, каштеляном сендомирским, оба Леливита: Спытко из Мельштына, краковский воевода, с братом Яськом Тарновским, воеводою сендомирским, Топорчики: Сендзивой из Шубина, воевода Калишский и Дрогош из Хробржа, краковский судья, был и прежний заступник Вильгельма, Гневош из Далевиц (позднее он попытается рассорить короля с королевой и на суде чести будет вынужден, признаваясь во лжи, залезть под стол и лаять собакой). Наконец, Кристин из Острова, маршалок двора королевы.

Королева находилась в Кракове еще в первых числах декабря 1386 года. Именно она провожала отъезжающих на родину русичей: княжича Василия с дружиной (Василий был на Москве уже девятнадцатого января), которых под Полоцком встретило посланное за ними князем Дмитрием боярское посольство. Но спустя четыре недели королева уже распоряжалась во Львове, столице Червонной Руси.

Снег укрыл землю. Кони весело бежали, взметая серебряную пыль. Ядвига большею частью ехала верхом, в обитом бархатом и украшенном лентами седле, и весело смеялась, когда снег из-под копыт скачущих всадников попадал ей в лицо. Только в самую метель юная королева слезала с седла, садилась в сани. В своей собольей шапке и расшитых рукавицах, в богатом зимнем наряде Ядвига, разгоревшаяся на морозе, была чудно хороша. Рыцари соревновались перед нею в галантности, шутили, смеялись, расточали похвалы ее красоте и умению ездить верхом. Червонная Русь, богатейшая земля, ныне опустевшая от татарских набегов, без боя сдавалась юной польской королеве. Венгерские вельможи, памятуя, что Елизавета с дочерью захвачены кроатами в плен, переходили к ней, добровольно присягая на верность, или сдавались при первом блеске оружия. Редко приходилось прибегать к силе меча.

Татары, устремляясь сюда походами, обычно сходились ко Львову. Западнее Львова стояли богатые города: Перемышль, Ярослав. На Востоке же даже под редкими тут, замками рыли потайные пещеры для хранения скота и хлеба. Здесь добывали дорогую краску червец (по имени которой, как уверяют, и Русь получила название Червонной), лишь позже вытесненную из обихода морским пурпуром. Разноплеменный Львов славился торговлей. И сюда Ядвига вступала как раз в то время, когда Владислав крестил Вильну.

Львов был тесно застроен. Каменные дома лепились друг к другу, налезали на улицы. Немцы, жиды, русины, сербы и армяне — все старались, хоронясь от набегов, забраться за стены города. Через Львов шли потоком шелк и камка, ковры и парча, коренья, ладан, бумажные ткани, морская рыба, валашский скот. С Запада сюда везли полотно, сукно, янтарь и оружие. Шум и великий крик по всякий день стоял над местным торгом. Ремесленники ковали и лудили, славилась местная выделка кож.

Армяне, преобладавшие тут даже над немцами (во Львове они имели свою епископию), принимали Ядвигу у себя, угощали бастурмою, восточными сластями и фруктами. Ядвига дала городу прежние, Казимировы, вольности и двинулась дальше, покоряя город за городом. Заупрямился только Галич. Венгерский управитель Галича Бенедикт месяц не отворял ворота Ядвиге, но, окруженный военною силой, в конце концов сдался и он. Теперь начался дележ захваченного добра. Поместья и земли передавались польским панам. Приехал Витовт, предъявив свои права на Подолию. В подданство польской короны перешла и Мультанская, или Волошская, земля (Молдавия), вслед за своим воеводой Петром, присягнувшим Ядвиге вместо не существующего ныне венгерского короля.

• Предыдущая
• 78/80
• Следующая