А Фелиси-то здесь! - Сименон Жорж - Страница 4

• Предыдущая
• 4/24
• Следующая

Мегрэ шарит в ящиках письменного стола, стоящего в углу. Он вынимает сначала связки тщательно сложенных счетов, а затем старый, посеревший от времени бумажник, в котором лежит только желтый конверт: «Открыть после моей смерти».

— Ну, вот, господа, — говорит комиссар. — Я думаю, это как раз то, что мы ищем.

Голос Мегрэ становится все внушительнее.

— Фелиси оказалась права! — заключает он наконец, пробежав бумагу. — Ей оставлен в наследство дом и все к нему относящееся.

Семью словно громом сразило. Завещание содержит одну небольшую фразу, которую они забудут не скоро:

— Я ему просто говорил, что смешно поднимать такой шум из-за… — пытается объяснить Эрнест Лапи.

Молодой человек, приехавший из Парижа, напоминает двоечника, присутствующего при раздаче наград.

Но все это пустяки! Важно, что наследница — Фелиси. А Фелиси, бог знает почему, куда-то исчезла.

Засунув руки в карманы, комиссар стоит в коридоре перед бамбуковой вешалкой, в центр которой вделано зеркало в форме ромба. Мегрэ видит себя в зеркале. Ну как тут не рассмеяться! Он похож на ребенка, которому чего-то захотелось, но он не осмеливается попросить. Однако Мегрэ не смеется. Он протягивает руку за широкополой соломенной шляпой, висящей на крючке, и надевает ее.

Вот здорово! У Деревянной Ноги голова была еще больше, чем у комиссара, а ведь Мегрэ зачастую приходится обходить много шляпных магазинов, пока удается подобрать подходящую. Это заставляет его задуматься. С соломенной шляпой на голове он возвращается в столовую, чтобы снова посмотреть на фотографию Жюля Лапи, найденную в ящике стола.

Однажды какой-то иностранный криминалист задал начальнику уголовной полиции вопрос относительно методов Мегрэ, на что тот ответил с загадочной улыбкой:

— Мегрэ? Что я вам могу сказать? Во время расследования он чувствует себя так же свободно, как дома в комнатных туфлях.

Сегодня комиссар чуть было не надел, если не комнатные туфли убитого, то, во всяком случае, сабо покойного. Вот они стоят здесь, направо от порога — срезу видно: это их обычное место. Все здесь на своем месте, и если бы не отсутствие Фелиси, Мегрэ мог бы подумать, будто жизнь в доме идет своим чередом, что он сам и есть Жюль Лапи, который медленными шагами направляется к грядке, желая закончить ряд недосаженных помидоров.

Роскошный закат алеет за светлыми домиками Жанневиля, которые виднеются из сада. Эрнест Лапи, брат покойного, сообщил, что будет ночевать в Пуасси, а семью отправил в Фекан. Остальные, соседи и несколько крестьян из Оржеваля, провожавшие гроб Лапи на кладбище, должно быть, уже возвратились домой или зашли пропустить стаканчик в харчевню «Золотой перстень».

Там же находится и бригадир Люка, ему Мегрэ поручил снести туда свой чемодан и держать телефонную связь с Парижем.

У Деревянной Ноги была крупная голова, квадратное лицо, густые седые брови, седая щетина на лице, которую он брил лишь раз в неделю… Он был скуп. Достаточно бросить взгляд на его счета… Сразу становится понятно, он считал каждое су… Разве его брат не признался: «Разумеется, он был очень расчетливый…»

А когда один нормандец говорит о другом, что тот «расчетливый»…

На улице тепло. Небо становится почти фиолетовым. Из деревни порывами веет свежий ветерок, и Мегрэ, покуривая, замечает: он сам теперь ходит немного согнувшись, подражая походке Жюля Лапи. Направляясь к погребу, он даже начал тащить левую ногу. Он отворачивает кран бочки с розовым вином, полощет стакан и наливает… В такой час Фелиси, должно быть, стряпала в кухне, и в сад доносился вкусный запах рагу… Не пора ли поливать грядки? Вон соседи уже поливают в своих садах… Понемногу сумерки обволакивают «Мыс Горн», где при жизни старика лампы разрешалось зажигать только, когда совсем стемнеет.

За что его убили? Мегрэ невольно думает, как в один прекрасный день он уйдет в отставку, и у него будет домик в деревне, сад, широкополая соломенная шляпа…

Деревянную Ногу убили не ради грабежа. Ведь, по словам брата, у Жюля Лапи почти ничего не было, кроме его знаменитой ренты. Нашли сберегательную книжку, конверт с двумя тысячами франков и несколько облигаций парижского муниципалитета. Нашли также его золотые часы.

Ну что ж! Нужно искать дальше! Нужно как следует влезть в шкуру бедняги! Он был хмурый, ворчливый, неразговорчивый, придирчивый. Настоящий отшельник. Малейшее нарушение привычного режима приводило его в ярость. Ему никогда и в голову не приходило жениться, обзавестись детьми, и никто не слышал, чтобы он завел какую-нибудь любовную историю.

Что же имела в виду Фелиси? Нет, это невозможно! Фелиси лжет! Солгать ей ничего не стоит! Или, скорее, она хочет выдать желаемое за действительное. Для нее слишком просто, слишком банально быть служанкой старика. Она предпочитает намекнуть: уж если он вызвал ее к себе…

Мегрэ подходит к окну кухни. Каковы были отношения между этими двумя существами, жившими в таком уединении? Он думает, пожалуй, он даже уверен: они жили, как кошка с собакой.

И вдруг… Мегрэ вздрогнул… Он только что вышел из погреба, где выпил второй стакан вина… Сумерки уже сгустились. Он стоит с соломенной шляпой на голове и на мгновение сомневается, не снится ли ему это. Сквозь тюлевые занавески он видит, как в кухни зажглась электрическая лампочка, видит поблескивающие на крашеных стенах кастрюли, слышит, как вспыхнул газ в горелке. Он смотрит на часы. Без десяти минут восемь…

Тут он толкает дверь и видит Фелиси, которая уже успела повесить на вешалку свою шляпу и вуаль и теперь ставит на газ кофейник.

— А! Вы уже вернулись?

Она даже не вздрогнула, оглядела его с ног до головы и не сводит глаз с соломенной шляпы, о которой Мегрэ уже забыл.

Он садится. Наверное, он сел на место старика, у окна, и, пока он усаживается, вытягивая ноги, Фелиси хлопочет по хозяйству, словно его здесь нет, накрывает для себя, достает из стенного шкафа масло, хлеб, колбасу…

— Скажите мне, детка…

— Я вам не детка.

— Скажите, Фелиси…

— Вы могли бы называть меня мадемуазель.

Боже мой! Какая она все-таки неприятная, нелюбезная. Мегрэ охватывает раздражение, подобно тому, какое испытывают, когда хотят поймать маленькое животное, ящерицу или ужа, а оно беспрестанно проскальзывает между пальцами. Ему трудно принимать Фелиси всерьез; а все-таки приходится. Он чувствует: лишь от нее и только от нее он сможет узнать правду.

— Ведь я просил вас не отлучаться из дома…

Она смотрит на него с подчеркнуто-самодовольной улыбкой, словно говорит: «А я взяла и ушла! Вот видите!»

— Могу я узнать, зачем вы поехали в Париж?

— Да просто погулять!

— Правда? Учтите, скоро я буду знать все, что вы там делали, во всех подробностях.

— Знаю. Какой-то дурень не отставал от меня ни на шаг.

— Какой дурень?

— Высокий, рыжий. Ему пришлось шесть раз пересаживаться в метро вслед за мной.

Наверное, инспектор Жанвье. Видимо, он установил за ней слежку, как только грузовичок механика подъехал к заставе Майо.

— С кем вы хотели встретиться в Париже?

— Ни с кем.

Она садится ужинать. Более того, она кладет перед собой какойто бульварный роман, где страница заложена ножом, и спокойно принимается читать.

— Скажите мне, Фелиси…

У нее козий лоб. Вот что поразило комиссара, когда он ее увидел в первый раз. Теперь он осознал это. Высокий и упрямый лоб, как у козы, которая безрассудно бросается на любое появившееся перед ней препятствие.

• Предыдущая
• 4/24
• Следующая