Бургомистр города Верне - Сименон Жорж - Страница 24

• Предыдущая
• 24/39
• Следующая

— Это все?

— А в чем дело? Разве еще что-нибудь случилось?

Наверху затрещала кровать. Невзирая на боли, Тереса наверняка пытается расслышать через пол их разговор!

— Вы сказали ему?

Она, не моргнув глазом, притворилась удивленной.

— Он знает правду, не так ли? И рассказали ее вы?

— Клянусь, нет, баас. Он сам… Как-то раз, когда я умоляла его быть посерьезней и задуматься о своем будущем, он рассмеялся: «Чего мне думать о будущем? Старику придется сделать все необходимое… «А я, клянусь Пресвятой Девой, никогда не сказала ничего такого, чтобы он вообразил…

Она отваживалась поглядывать на хозяина, но понимала все меньше и меньше. Казалось, дело идет о ком-то постороннем и его совершенно не касается.

— Можете идти, Мария. — И когда она уже собиралась перешагнуть порог, Терлинк добавил:

— Кстати, должно быть письмо и для моей жены. Раз уж он за это взялся, значит, попробует сделать максимум.

— Да, письмо есть.

— Дайте сюда… Да, да! А моей жене можете сказать, что я потребовал отдать его мне.

Терлинк положил письмо рядом с первым.

«Дорогая крестная, Пишу вам потому, что очень несчастен и, кажется, серьезно болен… «

Мальчишка давно подметил, что заговорить с Чересой о своей болезни значит открыть себе дорогу к ее сердцу и кошельку.

«Если не сумею устроиться так, чтобы мне носили малость еды из солдатской столовки, просто не знаю, как… «

Часы на ратуше начали бить восемь точно в тот момент, когда зазвонили колокола. Терлинк взял шапку, натянул короткую шубу и спустя минуту уже пересекал ровным шагом площадь, задерживаясь, как обычно на несколько секунд перед стаями голубей.

Мимо проехал и свернул на дорогу в Брюссель большой американский автомобиль ван Хамме. С тех пор как Леонард вернулся из Южной Франции, он меньше участвовал в жизни Верне, зато несколько раз на неделе ездил в Брюссель.

Терлинк обычным путем добрался до своего служебного кабинета, где, как всегда, глянул на Ван де Влита. Сразу вслед затем встал спиной к печке, вздохнув так, словно хотел этим выразить полное безразличие ко всему.

— Вы на месте, господин Кемпенар?

Дверь открылась. Поспешно вошел Кемпенар с бумагами в руках:

— Добрый день, баас. Правда ли, что госпожа Терлинк нездорова и утром к ней приходил врач?

— Вам-то что до этого, господин Кемпенар?

— Прошу прощения, я…

— Вы сказали это, чтобы что-то сказать. Даже не для того, чтобы доставить мне удовольствие.

Он сел. Кемпенар склонился над ним, одну за другой подавая ему бумаги, и бургомистр просмотрел их, карандашом нанося на поля резолюцию или переадресовочную надпись.

— Господин Команс опять приходил вчера днем, баас. Сказал, что зайдет повидать вас сегодня с самого утра.

— Что ему надо?

— Он не сказал, баас.

Неожиданно, прежде чем успело спрятаться солнце, на площадь, стуча об окна и отскакивая от них, посыпались градины. Потом солнце скрылось и опять вышло, но уже из-за другой тучи.

— Добрый день, Терлинк. Я пришел так рано, чтобы наверняка застать вас на месте.

Это уже пришел нотариус Команс — розовое лицо, белая борода, словно розово-белый фарфор. Улыбаясь и подпрыгивая на ходу — этакий лукавый весельчак, — он с ног до головы окинул Терлинка взглядом, явно ожидая увидеть в нем перемену.

Однако он остерегался начать разговор, пока не уйдет Кемпенар, собиравший бумаги.

— Правда ли, что вы задумали открыть сигарный магазин в Остенде?

Нотариус наконец сел. Стал набивать пенковую трубку, что отнюдь не мешало ему двигаться всем телом, включая короткие ножки, словно он все еще семенил по кабинету.

— Возможно, это и неплохое дело. Остенде — крупный город.

— Я не собираюсь открывать магазин в Остенде, — возразил Терлинк.

— Нет? Значит, это ошибка? Но говорят, вы ездите туда каждый день и… Впрочем, не стоит об этом.

Старая обезьяна! Хорошо вымытая, причесанная, одетая старая обезьяна, вечно строящая гримасы!

— Кемпенар доложил мне, что вы хотели меня видеть.

— Да. То есть… Да и нет. Я не склонен отнимать ваше время, если у вас есть дела поважнее. Речь идет самое большее о рекомендации.

Ах, как Команс рассчитывал, что его собеседник вскинется от этого слова! Терлинк терпеть не мог ничьих рекомендаций. Ничуть не бывало!

Бургомистр по-прежнему с отсутствующим взглядом дымил сигарой, положив ладони на стол.

— Вы, конечно, знаете Схротена, ризничего церкви Святой Валбюрги? Он хороший человек, католик, избиратель. У него восемь детей. Старшему, которого зовут Клементом, исполнилось пятнадцать.

Тучи беспрерывно наползали на солнце, и всякий раз казалось, что площадь становилась еще более пустынной и ледяной.

— Я поясню… Юный Клемент брал уроки игры на скрипке у органиста Ботеринга, того самого, что слепнет. А тот еще позавчера говорил мне, что никогда не знал более музыкально одаренного мальчика…

Г-н Команс начал уже терять надежду расшевелить собеседника и стал еще тщательнее подбирать слова.

— Я виделся также с директором монастырской школы, который всячески нахваливал Клемента. Будь у мальчика возможность пройти курс консерватории, он наверняка стал бы большим музыкантом. А для этого надо ехать в Тент. Ризничий небогат… Вы слушаете меня, Терлинк?

Тот ограничился утвердительным кивком.

— Так вот, я подумал, что если мы дадим Клементу Схротену стипендию и он сможет продолжать учение в Генте… Что вы сказали?

— Я ничего не сказал.

— Тогда что вы думаете?

Терлинк устало вздохнул и посмотрел на Ван де Влита, словно призывая его в свидетели.

— Я думаю, господин Команс, что вы знаете мое мнение на этот счет.

Если этот юноша действительно должен стать крупной величиной, он станет ею только благодаря самому себе; если же он не представляет собой ничего особенного, на него не стоит тратить общественные деньги.

— Но послушайте, Терлинк…

— Ничего я не хочу слушать. Все вы в городском совете привыкли заниматься благотворительностью за счет города. Вы обещали ризничему заняться его сыном, и он будет вечно признателен именно вам. А я, Команс, благотворительностью не занимаюсь. Я считаю, что она бесцельна и приносит больше вреда, чем пользы. Если вы настаиваете на своем, поставьте свой вопрос на ближайшем заседании совета, но я буду голосовать против.

— Знаете, Терлинк, вы…

— Считайте меня кем угодно, господин Команс, но пока городом Верне управляю я, дотации поощряться не будут. Я не верю в людей, которым нужно помогать… А теперь мне пора идти — у меня дела.

На дела он сослался нарочно. Нотариус отдавал себе в этом отчет, но не понимал, что двигало Йорисом Терлинком. Взбудораженный отказом, он почувствовал потребность заглянуть в берлогу Кемпенара и повыспросить его.

— Что это происходит с нашим Терлинком в последние дни?

Кемпенар, ликуя при мысли, что достается не ему одному, вздохнул:

— Он какой-то странный, правда?

Почему странный? Он просто делал то, что должен был делать, вот и все. Он всегда делал то, что считал своим долгом.

Только теперь он, пожалуй, делал это без убежденности.

Он мог бы поддержать просьбу нотариуса Команса о назначении стипендии — это же ничего ему лично не стоило. Но это было против его принципов. К тому же почетный председатель католического собрания совершил ошибку, начав разговор с Остенде: это смахивало на шантаж.

Тем хуже для Клемента Схротена! Разве ему, Терлинку, давали деньги на то, чтобы выучиться своему ремеслу?

Он вывел машину из гаража, воспользовавшись этим, чтобы зайти в дом с черного хода и осведомиться у Марии, которая оказалась на кухне:

— Ей не хуже?

— Укол подействовал.

Мария недавно плакала. Очевидно, вместе с Тересой. В доме уже поселился запах болезни.

Он отправился на сигарную фабрику и проработал два часа, готовясь к процессу с одним клиентом из Антверпена, отказывающимся платить.

Затем завернул к ван Мелле и выбрал цыпленка для Эмилии.

• Предыдущая
• 24/39
• Следующая