Четыре дня бедного человека - Сименон Жорж - Страница 17
- Предыдущая
- 17/37
- Следующая
Несмотря на все страхи, у Франсуа с ней все шло как надо. Гораздо легче, чем с Жерменой, которая вряд ли получала от этого удовольствие, стыдилась малейших проявлений чувственности и после всего с неловкой улыбкой, как бы извиняясь, спешила заговорить на какую-нибудь нейтральную тему, чаще всего о хозяйстве.
Значит ли это, что у него есть какой-то изъян? Возможно. Но в глубине души он так не думает. Конечно, чтобы произошла осечка, Франсуа должно что-то беспокоить, но это что-то слишком зыбко, и если бы даже он был способен наугад докопаться до него, то все равно не сумел бы дать ему определение. Тут Вивиана заблуждается. Однако в ее любопытстве есть симпатия, может быть, с некоторой примесью боязни, вернее, того чувства, какое сегодня перед уходом было у его брата. С недавних пор Франсуа, можно сказать, ставит людей в тупик.
— Попробуй чуточку расслабиться, — ласково предложила она, понимая, как несчастен Франсуа, какое испытывает унижение, хоть и продолжает упорствовать.
Потом с удивительной прозорливостью заметила:
— Спорить могу, у тебя сегодня произошло что-то важное и ты страшно взволнован. Я права?
Франсуа покраснел. В каком-то романе он читал, что преступники, особенно убивающие с целью ограбления, после злодейства испытывают потребность пойти к проституткам, чтобы расслабиться, как выразилась Вивиана.
А ведь она впервые видит его в новом костюме; кроме того, заметила пачку денег у него в бумажнике.
— У меня умерла жена, — поспешно объяснил Франсуа.
Вивиану ничуть не удивило его поведение в такой день. Может быть, ей не в новинку? Или это вообще обычное дело?
— Что-то в этом роде я и предполагала, — помолчав, отозвалась она.
Что она думает о нем, обо всех тех, кто приходил с ней в этот номер? Фельдфебель или Ольга думать, скорее всего, неспособны. Они животные. Но Вивиана выглядит совсем по-другому. А может, она ждет излияний? Такое нередко случается, Франсуа читал об этом.
Некоторые и девушку-то берут только для того, чтобы излить перед ней душу.
— Знаешь, это часто бывает. Ты, главное, не пугайся.
Бедра у нее длинные, белые, ему как раз такие и нравятся, но на черный треугольник внизу живота он решается взглянуть лишь искоса, украдкой. Стыд! Как всегда, этот стыд! Теперь, после всего, что ему наговорил Рауль, Франсуа начинает подозревать, что их мамочка сознательно вбила в него этот стыд, и не из соображений морали и добродетели, как он думал раньше, а со зла, из ненависти к радостям, которых не знала сама. Она умышленно пачкала эти радости, чтобы сейчас ему казалось, будто он занимается чем-то невообразимо грязным, постыдным.
— Знаешь, я все думала, не ради ли меня ты приходишь?
Да, Франсуа видел, что Вивиана его приметила.
— Ты, наверно, из-за жены не подходил ко мне?
Франсуа сказал «да», хотя это было не так. Нет, не из-за Жермены. Главное, из-за безденежья. Но не только, все гораздо сложнее. Как бы он сумел объяснить ей про туман, в котором живет?
— Это плохо, когда приходится так долго ждать.
Вспоминаю, как, бывало, в детстве неделями ждешь радость, которую тебе посулили.
И вдруг Франсуа подумал, что ведь она тоже была ребенком, сперва маленькая, как Одиль, потом такая, как Боб. Он старше ее самое меньшее лет на десять, так что, когда она была девочкой, он уже был взрослый и спал с Эме.
— И тут то же самое, — продолжала Вивиана. — Такое случается даже в первую ночь у новобрачных. — И чтобы развеселить его, она со смехом добавила:
— Представляешь физиономию молодой?
Франсуа улыбнулся. Что-то, похоже, сдвинулось.
— Хочешь, попробуем еще?
Но он опять не смог. Печальный, он прощался с ней под уличным фонарем и смущенно пробормотал:
— Простите меня.
— Глупый!
— Ну да. Вы были очень милы.
Видимо поняв, что ему станет легче, что ему необходима поддержка, перед тем как он вновь погрузится в одиночество, Вивиана чмокнула его в щеку.
— Не бойся, приходи снова.
Этот поцелуй и ее голос, немножко похожий на чуть более глуховатый голос Рене, вывели Франсуа из безнадежного отчаяния, но все равно он был мрачен, пока шел по улице Гэте, где погасли уже почти все окна. Он пошел не коротким путем, по переулку, а сделал круг через бульвар Монпарнас, где к нему приставали проститутки.
И в этом, как во всем остальном, ему, в сущности, никогда не давали шанса. А сейчас это оказалось для него в новинку. Ведь его преображение произошло так недавно, Господи, да всего лишь сегодня! Но надо полагать, что он изменился радикально и бесповоротно, раз уж все кругом поняли это. Во-первых, Рене, которая вдруг перестала обращаться к нему как к бедному родственнику, как к безнадежному дураку; во-вторых, сын (Франсуа был убежден, что Боб почувствовал его метаморфозу и обрадовался ей); в-третьих, Рауль. С братом вообще вышло потешно: вид у него был совершенно ничего не понимающий и оттого обеспокоенный. Разве не забавно было бы, если бы Рауль начал испытывать угрызения? Не слишком ли быстро Франсуа пошел по дорожке, которую указал ему брат? И не слишком ли далеко ушел? Или в ту ночь Рауль говорил в воздух, уверенный, что брат окажется глух к его словам? Больше всего Рауля интересует, откуда взялись деньги, и Франсуа решил держать его в неведении как можно дольше. Интересно, что он себе вообразил? Что Франсуа их украл? Или убил кого-нибудь?
На террасах кафе было еще полно людей, наслаждавшихся ночной прохладой, и Франсуа сделал то, чего не делал уже давным-давно: сел на плетеный стул перед «Куполом» и заказал кружку пива.
Если будет необходимо, он проконсультируется у специалиста. Ему ведь всего тридцать шесть. Конечно, он не богатырь, но сложен неплохо и никогда ничем серьезно не болел. Франсуа принялся вспоминать. С Эме такого у него никогда не случалось, хотя большей частью он не ограничивался одним разом. Да, все началось, когда пошла полоса неудач. Едва он поступил в страховую компанию и женился, разразился кризис, всюду стали сокращать персонал, и первыми, разумеется, полетели недавно принятые. Родился Боб. Умер отец Жермены, и Франсуа тщетно пытался наладить дела в лавке на бульваре Распайль. На ней они потеряли кучу денег.
Переселение на улицу Деламбра окончательно съело их сбережения, и Франсуа пришлось хвататься за самую разную работу. Ведь и на Севастопольский бульвар он ходил по причине бедности: он же почти не испытывал влечения к своим зачастую немытым партнершам. Не в этом ли была причина?
Впрочем, нельзя требовать слишком многого от первого дня. Парочка за соседним столом разговаривает не то по-польски, не то по-русски, но тихо, словно из опаски, что их поймут. Чуть подальше сидят две эффектные девушки, вероятнее всего манекенщицы. Но Франсуа не обращает на них внимания, хотя машинально и бросил взгляд на их ножки. И не из-за них он улыбнулся улыбкой человека, скинувшего с плеч неимоверную тяжесть. Просто вспомнил Рене, как она сидела на краешке стола, ее обтянутые платьем бедра на фоне темного полированного дерева. От внезапно нахлынувшего острого желания все в нем напряглось, и это наполнило его такой же радостью, какую ребенок испытывает при виде фейерверка. А ведь смешно будет, если Рене займет место Эме, на которую она даже немножко похожа, хотя та сейчас уже совсем старуха.
Надо бы съездить в Довиль встретиться с невесткой.
Марсель тоже чем-то напоминает г-на Дотеля, нет, не комплекцией, тот был куда толще, а, пожалуй, редкими светлыми волосами и дряблостью тела и характера.
Франсуа пока не решил, брать ли с собой Боба, хотя мальчик мечтает увидеть море. А почему бы не взять? Он еще подумает над этим. Ему о многом надо подумать.
Но главное, не падать духом.
Он закурил сигарету и повернул направо, на улицу Деламбра. Окна темные. Значит, Рауль не пришел. А если и приходил, то решил, что Франсуа спит. Он уже вечером был на взводе, а сейчас, надо думать, как следует накачался, нашел какого-нибудь крепко поднабравшегося слушателя и витийствует перед ним, перемежая разглагольствования хриплым циничным смехом.
- Предыдущая
- 17/37
- Следующая
