Жаркое лето 1953 года в Германии - Платошкин Николай Николаевич - Страница 30

После 3 ноября Аденауэр бросил все силы на срыв конференции четырех держав. Почему же он так не хотел единой, нейтральной Германии? Ведь пример Финляндии ясно показывал, что СССР готов не вмешиваться во внутренние дела капиталистических стран, если они не участвовали в направленных против Москвы военных союзах.

Дело в том, что Аденауэр боялся доминирования в единой Германии социал-демократов и коммунистов. Федеральный канцлер был весьма низкого мнения о немцах, так как считал, что они не дозрели до настоящей демократии и не смогут противостоять социалистам-искусителям.

8 ноября 1950 года Аденауэр назвал-таки публично «план Плевена» хорошей основой для дальнейших дискуссий — молчать больше было уже просто невозможно. Канцлер надеялся додавить французов через свои личные каналы в США. В тот же день было отвергнуто предложение социалистических стран о создании Общегерманского совета.

Мол, не может быть паритета между ГДР и ФРГ в каком-либо общегерманском органе. К тому же вести переговоры надо не с «марионеткой» ГДР, а с ее хозяином Советским Союзом, но только тогда, когда Запад станет сильнее СССР в военном отношении.

Однако 30 ноября 1950 года премьер-министр ГДР Отто Гротеволь еще раз предложил в письме к федеральному канцлеру немедленно начать переговоры об образовании на паритетных началах из представителей обоих германских государств общегерманского Учредительного совета, задачей которого была бы подготовка к созданию временного общегерманского правительства, которое подготовило бы выборы в Национальное Собрание. Общегерманский совет по предложению ГДР должен был оказывать державам-победительницам консультативное содействие при выработке мирного договора. Аденауэр проигнорировал письмо Гротеволя, но ровно через месяц президент Народной палаты ГДР Йоханнес Дикман написал президенту бундестага письмо примерно с такими же предложениями. ФРГ было весьма трудно отмалчиваться, так как ГДР предлагала приступить к выработке единого избирательного закона и провести общегерманские выборы. Это был удачный ответ на инициативу Макклоя (февраль 1950 г.). Тот тоже предлагал общегерманские выборы, но на основании избирательного закона, выработанного оккупационными властями. ГДР же предлагала, чтобы сами немцы «за одним столом» создали для себя избирательные процедуры.

С учетом популярности инициативы ГДР среди широких слоев населения ФРГ Аденауэру пришлось в конце концов отвечать, хотя ответ этот был заведомо неконструктивным. 15 января 1951 года федеральный канцлер обставил свободные выборы в Германии, которые он сам же до этого активно пропагандировал, рядом предварительных условий. В частности, ГДР должна была распустить народную полицию и денонсировать договор с Польшей о признании границы по Одеру — Нейсе[104]. Несмотря на явную провокационность этих условий, Народная палата ГДР ответила 30 января 1951 года принципиальным соглашением обсудить и эти вопросы. Ответа не последовало.

9 марта 1951 года правительство ФРГ обратилось с нотой к западным державам, в которой содержалось требование создать в ГДР «правовые и психологические предпосылки для проведения свободных выборов». Под этим понималось приведение социальных и политических реалий ГДР в полное соответствие с Основным законом ФРГ. Интересные условия, если учесть, что как раз немецкий избиратель на выборах и мог бы решить, каким быть новому германскому государству. Нота Аденауэра была обращена к США, Англии и Франции потому, что 5 марта 1951 года в Париже открылось совещание заместителей министров иностранных дел четырех держав, призванная подготовить повестку для будущей встречи глав внешнеполитических ведомств. «Кошмар Потсдама» угрожал стать явью. Аденауэр пустился наперегонки с парижским совещанием, чтобы к моменту возможного созыва встречи держав-победительниц сделать ремилитаризацию ФРГ и ее включение в западные военные структуры необратимым.

Самый короткий путь к достижению этой цели лежал, естественно, через Вашингтон. В ноябре 1950 года Аденауэр передал через своего друга бельгийско-американского предпринимателя Дэнни Хайнемана (не имевшего никаких родственных связей с бывшим министром внутренних дел) составленный им для администрации Трумэна очередной меморандум. В нем «очень срочно» ставился вопрос о немедленном направлении в ФРГ крупных контингентов армии США (Аденауэр говорил своим приближенным, что 2–3 дивизии американцы могут вывести из Германии относительно легко, а целую армию — нет)[105]. Хайнеман передал меморандум Эйзенхауэру, а тот познакомил с ним министра обороны Маршалла.

Наряду с этим конфиденциальным каналом Аденауэр предъявил Верховным комиссарам требования модифицировать Оккупационный статут, чтобы «усилить волю немцев к сопротивлению». Вместе с просьбой прекратить демонтаж и сократить оккупационные расходы (в 1950 году на них ушла почти треть бюджета ФРГ) Аденауэр предлагал освободить из тюрьмы бывших военнослужащих вермахта, осужденных союзниками за военные преступления.

Усилия Аденауэра возымели действие. 18 декабря 1950 года Совет НАТО под давлением США принял решение начать официальные переговоры по ремилитаризации ФРГ. 15 февраля 1951 года в Париже делегации Франции, ФРГ, Италии, Бельгии, Нидерландов и Люксембурга при участии наблюдателей из США, Великобритании и Канады начали переговоры о создании ЕОС. Аденауэр уделял этим переговорам мало внимания, так как не ждал их скорого окончания. «Настоящие» переговоры начались 9 января 1951 года в Петерсберге между Теодором Бланком и Верховными комиссарами. На них обсуждались конкретные параметры будущей германской армии и механизм ее включения в состав НАТО. На петерсбергских переговорах тон задавали американцы, и Аденауэр участвовал в них лично. Таким образом, в Петерсберге разрабатывалась «страховка» на случай краха ЕОС, в котором в то время почти никто не сомневался.

Американцы поддержали Аденауэра и во внутренней политике, где дела канцлера шли совсем неважно. 6 ноября 1950 года за день до дебатов в бундестаге по вопросу о ремилитаризации и объединении Германии Макклой пригласил к себе Шумахера и пригрозил, что если парламент выскажется против немецкой армии, США прекратят поставки товаров по «плану Маршалла» (вот какая участь ожидала СССР в случае принятия этого «бескорыстного» плана). В противном же случае, если депутаты проявят благоразумие, из этого «плана Маршалла» будет выделено дополнительно на 40–60 % больше средств для тех секторов экономики ФРГ, которые связаны с выполнением военных заказов. После беседы с Шумахером Макклой проинформировал Аденауэра о ее содержании. Но американцы не знали, что о беседе (видимо, была утечка со стороны СДПГ) во всех подробностях узнали и в Москве[106]. Туда еще с ноября приходили подробные сведения о различных вариантах создания западногерманской армии, что и побудило руководство СССР взять на себя инициативу в германском вопросе, хотя, похоже, что Сталин опять слишком положился на Францию и ЕОС. В Москве, видимо, не знали о подробностях переговоров в Петерсберге, а на успех встречи в Париже особо не рассчитывали. Этот ошибочный анализ привел к тому, что блестящее дипломатическое наступление СССР октября-ноября 1950 года завязло на парижской встрече заместителей министров иностранных дел, которая после 73-х заседаний завершилась безрезультатно 21 июня 1951 года. Конечно, основную роль в таком бесславном финале сыграли США, положение которых в Корее с марта 1951 года стабилизировалось, и они не видели смысла в каких-либо шагах навстречу русским. Но и советская делегация, переоценив готовность Великобритании и Франции к компромиссу, явно перегнула палку, потребовав включить в повестку дня будущего совещания министров иностранных дел вопрос о НАТО и американских военных базах в Европе. Это дало Вашингтону и стоявшему за ним Аденауэру желанный предлог «разоблачить» советскую инициативу в германском вопросе как пропагандистский антиамериканский маневр.