Друг детства Мегрэ - Сименон Жорж - Страница 13

• Предыдущая
• 13/28
• Следующая

— Увидев, как в приемную входит молочный поросенок, я подумал: не все потеряно…

— Ты просил на похороны! Тебе не стыдно?

Флорантен пожал плечами:

— Знаешь, когда бывает стыдно… Заметь, я подозревал, что он тебе об этом расскажет. Но поскольку я пришел первым, то надеялся, что ты начнешь с меня.

Он умолк; Мегрэ подошел к окну. Воздух с улицы редко казался таким чистым.

— Что будет с сорока восемью тысячами франков?

Мегрэ вздрогнул. В уме не укладывалось, чтобы в такой момент человек мог думать о деньгах.

— Отдаешь ли ты себе отчет, что я оказался без всяких средств к существованию? На реставрации мебели много не заработаешь. К чему мне лукавить с тобой? Это было прикрытием.

— Это я понял.

— И пока я не подыщу себе какую-нибудь работенку…

— Что ты собираешься делать?

— Если потребуется, пойду разгружать овощи на рынке.

— Предупреждаю: тебе запрещено покидать Париж.

— Я все еще на подозрении?

— До тех пор, пока преступник не угодит за решетку.

Так ты и вправду ничего не знаешь о хромом?

— Жозе было известно только его имя — Виктор. Он никогда не рассказывал ей ни о жене, ни о детях. И чем он занимается, она тоже не знала, но по всему было видно, человек он состоятельный. Дорогие костюмы, подогнанные по фигуре рубашки. Запомнилась мне одна деталь. Однажды он вынул бумажник, а вместе с ним из кармана выпал проездной, действительный на железнодорожной линии Париж-Бордо.

Для инспекторов это должно было стать отправной точкой. Не так уж много постоянных пассажиров на этой железнодорожной ветке.

— Видишь, я как могу помогаю вам…

Мегрэ понял намек, вынул из кармана бумажник и отсчитал сто франков.

— Постарайся потратить не все сразу.

— Слежка за мной будет продолжаться?

— Да.

Мегрэ приоткрыл дверь в кабинет инспекторов, позвал Леруа и снабдил его инструкциями. На этот раз уклониться от рукопожатия старого лицейского приятеля ему не удалось.

Было три часа дня, Мегрэ стоял перед распахнутым окном в обычной для него позе — трубка во рту, руки в карманах.

Ярко светило солнце, на голубом небе не было ни облачка, как вдруг ни с того ни с сего хлынул дождь: тяжелые редкие капли по диагонали падали на землю и, разбиваясь, оставляли на ней большие черные пятна.

Дверь приоткрылась, Мегрэ, не оглядываясь, проговорил:

— Входи, Люка.

Он посылал его наверх, под самую крышу Дворца правосудия, проверить по картотеке, не числится ли за Флорантеном судимостей.

— Три судимости, шеф, но ничего серьезного.

— Мошенничество?

— В первый раз, двадцать два года назад, — чек без покрытия. Он проживал в те годы в меблированной квартире на авеню Ваграм и снял контору на Елисейских полях. Занимался импортом экзотических фруктов. Полгода тюрьмы условно. Восемь лет спустя осужден на год за жульничество и подлог. Тогда он уже снимал номер в небольшой гостинице на Монпарнасе. На сей раз ему пришлось отбыть срок наказания. Пять лет назад опять чек без покрытия. Без определенного места жительства.

— Спасибо, Люка.

— Что-нибудь еще, шеф?

— Сходи на улицу Нотр-Дам-де-Лоретт, расспроси торговцев. Жанвье это уже сделал, но теперь задача другая. Я хотел бы знать, не видел ли кто вчера между тремя и четырьмя перед домом или на соседних улицах «ягуар» голубого цвета с откидным верхом. Поговори также с хозяевами гаражей.

Люка вышел; Мегрэ нахмурил брови. Эксперты Мерса не многого добились. Как и следовало ожидать, повсюду были обнаружены отпечатки пальцев Жозефины Папе.

Однако на ручке входной двери их не было и вообще не было никаких отпечатков — их тщательно стерли.

Имелись также отпечатки пальцев Флорантена, в том числе в стенном шкафу и ванной комнате, но на ящике ночного столика, откуда убийца достал револьвер, не было ничего.

Впервые оказавшись в квартире, Мегрэ поразился царившей там чистоте и порядку. Жозефина Папе не держала прислуги — ни постоянной, ни приходящей. Он представил себе, как она сама, повязав волосы косынкой, убирает по утрам квартиру под льющуюся из радиолы негромкую музыку.

Лицо Мегрэ приобрело ворчливое выражение, появлявшееся у него тогда, когда он бывал недоволен собой: его терзали сомнения.

Не будь Флорантен в незапамятные годы его однокашником, не испросил ли бы он уже постановления на арест?

Между ним и сыном кондитера никогда не было того, что называется дружбой. Уже в лицее юный Мегрэ испытывал к Флорантену смешанные чувства. Шутник мог заставить смеяться весь класс и ради этого готов был пойти на все, даже наказание.

Но не было ли в его поведении своеобразного вызова, даже агрессии?

Он потешался над всеми, смешно передразнивал учителей, имитируя выражения лиц, привычки.

Насмешки, которые он отпускал, были хлесткими. Он же ревниво следил за тем, какое действие производят они на окружающих, и, если класс не разражался хохотом, его брала досада.

Не был ли он уже тогда не таким, как все? Не ощущал ли себя отличным от других? И не потому ли его юмор частенько отдавал желчью?

Став взрослым, уже в Париже, он изведал более или менее благополучные и трудные времена, познакомился даже с тюрьмой, но не изменился.

Не признавая себя побежденным, он продолжал держаться на плаву даже в поношенном костюме, сохраняя присущую ему от природы элегантность.

Он лгал, не отдавая себе в том отчета. Лгал всегда, ничуть не смущаясь, когда собеседник замечал это. Всем своим видом он словно говорил: «Каково придумано!

Жаль, что не прошло».

В лучшие времена он наверняка посещал «Фуке»[2], другие рестораны на Елисейских полях, кабаре близлежащих кварталов, словом, все те известные места, где обретают ложную уверенность в себе.

Мегрэ подозревал, что в душе Флорантена нет мира.

Роль шута была лишь фасадом, прикрывающим жалкую сущность.

Это был неудачник, типичный неудачник, и, что хуже всего, стареющий.

Жалость ли была причиной того, что Мегрэ не отдал распоряжения арестовать его? Или то, что против Флорантена накопилось такое множество улик, хотя он был далеко не глуп?

Ну, например, тот факт, что он обернул коробку из-под печенья со сбережениями Жозе в свежую газету. Разве не мог он найти другой тайник, помимо своей убогой конуры на бульваре Рошешуар, куда неминуемо нагрянула бы полиция.

Или те четверть часа, которые он провел в стенном шкафу после выстрела.

Не боялся ли он лицом к лицу столкнуться с убийцей?

Было так просто поднять по тревоге ближайший к месту преступления комиссариат. Так, например, поступил бы Мегрэ…

У него были все основания задержать Флорантена.

К тому же несколько недель назад появился некий молодой рыжеволосый герой, может быть претендовавший на место Флорантена возле Жозе, то есть лишавший его средств к существованию.

Постучав и не дожидаясь ответа, в кабинет вошел Жанвье и рухнул на стул.

— Наконец-то, шеф.

— Хромой?

— Да. Уж не знаю, сколько я просидел на телефоне, названивая повсюду, в том числе в Бордо. В управлении железных дорог чуть не на коленях умолял тут же начать поиск среди постоянных клиентов. — Он закурил, вытянул ноги. — Надеюсь, мой хромой — тот самый. Не знаю, правильно ли я поступил, но я попросил его зайти к вам.

Через четверть часа он будет здесь.

— Я предпочел бы сам навестить его.

— Он проживает в Бордо. В Париже у него снят номер в отеле «Скриб», в двух шагах от его конторы на улице Обера.

— Кто он?

— Если мои сведения верны, это важная шишка с набережной Шартрон, где находятся частные особняки самых родовитых семейств Бордо. Торгует вином, в основном ведет дела с Германией и Скандинавскими странами.

— Ты его видел?

— Говорил с ним по телефону.

— Он был удивлен?

— Сперва он взял очень наглый тон и спросил, не шучу ли я. Когда я подтвердил, что действительно являюсь сотрудником уголовной полиции и вы хотели бы его видеть, он заявил, что ему нечего делать в полиции и что ищейкам лучше оставить его в покое, если они не хотят неприятностей себе на голову. Я заговорил о квартире на улице Нотр-Дам-де-Лоретт.

• Предыдущая
• 13/28
• Следующая