Революция без насилия - Ганди Мохандас (Мохандус) Карамчанд - Страница 17

Мне хотелось бы рассказать еще о двух событиях своей школьной жизни. Из-за женитьбы я потерял год, и учитель хотел, чтобы я наверстал упущенное и перепрыгнул через класс. Такие привилегии обычно предоставлялись прилежным ученикам. Поэтому в третьем классе я учился только шесть месяцев и после экзаменов, за которыми последовали летние каникулы, был переведен в четвертый. Начиная с этого класса большинство предметов преподавалось уже на английском языке, и я не знал, что делать. Появился новый предмет – геометрия, в котором я был не особенно силен, а преподавание на английском языке еще более затрудняло его усвоение. Учитель объяснял прекрасно, но я не успевал следить за его рассуждениями. Часто я терял мужество и думал о том, чтобы вернуться в третий класс: я чувствовал, что взял на себя непосильную задачу, уложив два года занятий в один. Но такой поступок опозорил бы не только меня, но и учителя, который рекомендовал меня для перехода в следующий класс, рассчитывая на мое усердие. Боязнь этого двойного позора заставила меня остаться на месте. Но когда я ценой больших усилий добрался до 13-й теоремы Евклида, то вдруг понял, что все чрезвычайно просто. Предмет, требовавший лишь чистой и простой способности рассуждать, не мог быть трудным. С этого времени геометрия стала для меня легким и интересным предметом.

Более трудным оказался санскритский язык. В геометрии нечего было запоминать, а в санскрите, как мне казалось, все надо было заучивать наизусть. Этот предмет мы начали изучать тоже с четвертого класса. В шестом классе я совсем упал духом. Учитель был очень требователен и, на мой взгляд, слишком утруждал учеников. Между ним и преподавателем персидского языка было нечто вроде соперничества. Учитель персидского был человек весьма снисходительный. Мальчики говорили, что персидский язык очень легок, а преподаватель хороший и внимателен к ученикам. «Легкость» соблазнила меня, и в один прекрасный день я очутился в классе персидского языка. Учитель санскрита сильно огорчился. Он подозвал меня к себе и сказал:

– Как ты мог забыть, что ты сын отца, исповедующего вишнуизм? Неужели ты не хочешь изучить язык своей религии? Если ты столкнулся с трудностями, то почему не обратился ко мне? Я прилагаю все силы, чтобы научить вас, школьников, санскриту. Если ты продолжишь свои занятия, то найдешь в санскрите много интересного и увлекательного. Не падай духом и приходи снова в класс санскритского языка.

Доброта его смутила меня. Я не мог пренебречь вниманием учителя и теперь вспоминаю Кришнашанкара Пандья не иначе, как с благодарностью. Мне было бы трудно изучать наши священные книги, если бы я не усвоил тогда основы санскрита, хотя бы и в скромном объеме. Глубоко сожалею, что не изучил этот язык более основательно. Впоследствии я пришел к убеждению, что все дети индусов, мальчики и девочки, должны хорошо разбираться в санскрите.

Я считаю, что во всех индийских средних школах надо, кроме родного языка, преподавать хинди, санскрит, персидский, арабский и английский. Пугаться этого длинного перечня не следует. Если бы у нас преподавание было более систематическим и не велось на иностранном языке, уверен, что изучение всех этих языков было бы удовольствием, а не утомительной обязанностью. Твердое знание одного языка в значительной степени облегчает изучение других.

В сущности, хинди, гуджарати и санскрит можно рассматривать как один язык, так же как персидский и арабский. Хотя персидский принадлежит к арийской, а арабский – к семитической группе языков, между ними существует тесное родство, так как оба они развивались в период складывания ислама. Урду я не считаю языком особым, так как он воспринял грамматику хинди, а в его словарном составе преобладающей является персидская и арабская лексика. Тот, кто хочет хорошо знать урду, должен знать персидский и арабский, так же, как тот, кто хочет овладеть гуджарати, хинди, бенгали или маратхи, должен изучить санскрит.

Из немногих друзей по средней школе особенно близки мне были двое. Дружба с одним из них оказалась недолговечной, но не по моей вине. Этот друг отошел от меня, потому что я сошелся с другим. Вторую дружбу я считаю трагедией своей жизни. Она продолжалась долго. Я завязал ее, поставив себе целью исправить друга.

Друг этот был сначала приятелем моего старшего брата. Они были одноклассниками. Я знал его слабости, но считал верным другом. Мать, старший брат и жена предупреждали меня, что я попал в плохую компанию. Я был слишком самолюбивым, чтобы внять предостережениям жены. Но я не осмеливался противиться матери и старшему брату. Тем не менее я возражал им:

– Я знаю его слабости, о которых вы говорите, но вы не знаете его достоинств. Он не может сбить меня с пути, так как я сблизился с ним, чтобы исправить его. Я уверен, что он будет прекрасным человеком, если изменит свое поведение. Прошу вас обо мне не беспокоиться.

Не думаю, чтобы это удовлетворило их, но они приняли мои объяснения и оставили меня в покое.

Впоследствии я понял, что просчитался. Исправляющий никогда не должен находиться в слишком близких отношениях с исправляемыми. Истинная дружба есть родство душ, редко встречающееся в этом мире. Дружба может быть длительной и ценной только между одинаковыми натурами. Друзья влияют один на другого. Следовательно, дружба вряд ли допускает исправление. Я полагаю, что вообще необходимо избегать слишком большой близости: человек гораздо быстрее воспринимает порок, чем добродетель. А тот, кто хочет быть в дружбе с богом, должен оставаться одиноким или сделать своими друзьями всех. Может быть, я ошибаюсь, но мои попытки завязать с кем-нибудь тесную дружбу оказались тщетными.

Когда я впервые столкнулся с этим другом, волна «реформ» захлестнула Раджкот. Он сообщил мне, что многие наши учителя тайком едят мясо и пьют вино. Он назвал многих известных в Раджкоте лиц, которые делали то же самое в компании с ними, а также нескольких учащихся средней школы.

Я удивился и огорчился. Я спросил своего друга о причине такого явления, И он объяснил мне это так:

– Мы – слабый народ потому, что не едим мяса. Англичане питаются мясом, и потому они способны управлять нами. Ты ведь видел, какой я крепкий и как быстро бегаю. Это потому, что я ем мясо. У тех, кто питается мясом, никогда не бывает нарывов и опухолей, а если и бывают, то они быстро проходят. Ведь не дураки же наши учителя и другие известные в городе лица, питающиеся мясом. Им известны преимущества мясной пищи. Ты должен последовать их примеру. Ничего не стоит попробовать. Попробуй, и сам увидишь, какую силу дает мясо.

Все эти соображения в пользу употребления в пищу мяса были высказаны не сразу. Они отражают лишь сущность множества тщательно продуманных доводов, которыми мой друг время от времени старался воздействовать на меня. Мой старший брат уже пал, почему и поддерживал доводы друга. Я действительно выглядел слабосильным рядом с братом и приятелем. Оба они были крепче, сильнее и смелее меня. Меня совершенно околдовала ловкость моего друга. Он мог бегать на большие расстояния и удивительно быстро. Он хорошо прыгал в высоту и в длину, мог вынести любое телесное наказание. Он часто хвастал передо мной своими успехами и ослеплял меня ими, потому что нас всегда ослепляют в других качества, которыми мы сами не обладаем. Все это вызывало во мне сильное желание подражать ему. Я плохо прыгал и бегал. Почему бы и мне не стать таким же сильным и ловким, как он?

Кроме того, я был трусом. Я боялся воров, привидений и змей. Я не решался выйти ночью из дому. Темнота приводила меня в ужас. Я не мог спать в темноте, мне казалось, что привидения подкрадываются ко мне с одной стороны, воры – с другой, змеи – с третьей. Поэтому я спал только при свете. Разве мог я рассказать о своих страхах жене, спавшей со мной рядом? Она уже не была ребенком, она вступила на порог юности. Я знал, что она смелее меня, и мне было стыдно. Она не боялась ни привидений, ни змей. Она могла пойти в темноте куда угодно. Друг же знал о моих слабостях. Он рассказывал, что может брать в руки живых змей, не боится воров и не верит в привидения. И все это потому, что он ест мясо.