Исчезновение Одиль - Сименон Жорж - Страница 14

• Предыдущая
• 14/28
• Следующая

Что он подумал, ознакомившись с ее посланием?

Сейчас он, вероятно, едет в поезде-том же скором, на котором приехала в Париж и она.

У нее возникло сильное желание дождаться его приезда, навестить его на улице Гей-Люссака, объявить о том, что она откажется от своего плана, если он пообещает ничего не говорить ни родителям, ни кому бы то ни было другому о том, где она находится.

Она не вернется в Лозанну. Об этом не может быть и речи. Что она станет делать? Она слишком рано бросила учебу и не смогла получить никакого стоящего диплома. Так же обстояло дело и с уроками игры на гитаре, уроками английского, уроками танца.

Она внезапно кидалась в другую сторону и в течение нескольких недель ощущала нечто вроде эйфории. Ей хотелось продвигаться быстрее, чем было запланировано преподавателями, стремившимися унять ее пыл.

Затем наступал день, когда у нее пропадал всякий интерес. Прежде чем лечь спать, она оставляла записку Матильде.

«Завтра утром меня не будить. Позвони на курсы английского и скажи, что я больна».

Она уединялась в своей комнате и спускалась лишь к ужину. Спала, ставила пластинки, читала что попадало ей под руку.

Рядом с ней сел мужчина средних лет.

— Вы ведь здесь впервые, не так ли? — прошептал он наконец, нагнувшись к ней.

Она взглянула на него как на пустое место, и он, похоже, смутился. Она расплатилась, взяла такси, чтобы вернуться в гостиницу. Денег у нее было немного, чуть больше пятисот франков. Что она станет делать, когда они кончатся?

Ну и глупая же она. Разве не нашла она выход до своего отъезда из Лозанны? Она исчезнет. Она уже больше не задавалась вопросом, как сделать так, чтобы ее тело не обнаружили или чтобы его нельзя было опознать. Этот замысел возник у нее еще в Швейцарии. Но он был слишком романтичен. Кроме того, оказалось, что он неосуществим.

Ее постигнет участь всех самоубийц. Вызовут полицию. Отвезут в Институт судмедэкспертизы для вскрытия…

Примчатся родители, поселятся на улице Гей-Люссака, перевезут ее тело в Лозанну.

Именно эта часть сценария удручала ее больше всего. Но ведь когда все произойдет, она уже больше ничего не будет чувствовать. Состоится ли короткая церемония в церкви? Неизбежно появятся заметки в газетах, и на похороны вместе с ее бывшими подругами и друзьями придут также и поставщики матери, ее партнеры по бриджу.

Она будет лежать в длинном полированном ящике, задыхаясь в нем. Глупо было так думать. Разумеется, она не будет задыхаться. Но можно ли быть уверенной, что после уже больше ничего не чувствуют?

Она снова, как и накануне, приняла таблетку снотворного; она встала сразу после десяти, позавтракав, принялась за свой туалет.

Одаль надела ту же одежду, что и накануне. Обычно она носила брюки и рубашки в облипку, чтобы подчеркнуть свои формы.

Она не была довольна своим телом. У нее почти не было груди и бедер. На вилле она взвешивалась по два-три раза в неделю и расстраивалась, если не набирала нескольких десятков граммов.

Одиль пообедала в ресторане, расположенном за церковью Сен-Жермен-де-Пре, — она не посмотрела, как называется эта улица. Все шло не так, как она себе это представляла. Одиль не подумала о том, что останется одна, что ей не с кем будет поговорить. Не могла же она до бесконечности ходить по улицам.

Она вернулась, легла и провалялась в постели весь день.

Она по-прежнему откладывала момент, когда нужно будет совершить задуманное. Не из страха, а потому, что ей было необходимо такое вот медленное прощание с жизнью.

Это было своего рода подготовкой. Никто из тех, с кем она сталкивалась на улице или кто здоровался с ней в гостинице, не догадывался о тех мыслях, что вынашивала она в своем мозгу.

Из гостиницы она вышла, разумеется, вечером. Одиль поужинала лишь парой сандвичей в одном баре — не была голодна. Боб, наверное, уже приехал. Как он примется за дело? Где начнет ее искать? Конечно же, отправится в «Каннибал», так как она ему однажды сказала, что ходила туда и хорошо провела там время.

Она тогда переживала период эйфории, и сейчас с тоской вспомнила о гитаристе, который отвел ее к себе. Ей бы хотелось вновь с ним увидеться, поговорить, может быть, сказать ему о своем решении?

Это было слишком опасно. Боб почти наверняка отправится в «Каннибал».

Заговорит ли он с музыкантом? Расскажет ли ему тот о том, что произошло между ними?

Какое это, в конце концов, имеет значение? Она не стыдилась той жизни, которую вела вот уже несколько лет. Самым плохим воспоминанием был дядя Артур, которого та история не смущала, поскольку он по-прежнему приходил время от времени к ним домой. Он был все таким же — довольный собой, с постоянной шуткой на устах.

— Ну что, красотка, сколько новых жертв на твоем счету?

Он был братом матери. Хорошо зарабатывал. Беспрерывно разъезжал за рулем красивой машины от фермы к ферме, чтобы продать свою сельскохозяйственную технику. Почти всюду его угощали стаканчиком, от чего он никогда не отказывался.

У Одиль была еще одна родственница-тетка матери в Париже, у которой тоже никогда не было своей семьи.

Сейчас ей, должно быть, больше восьмидесяти, и она живет одна в квартире на улице Коленкур. Она более сорока лет проработала в одной и той же конторе на улице дю Сантье, и помимо скромной пенсии у нее, наверное, были еще и сбережения.

Одиль видела ее только раз, когда они с матерью поехали на Монмартр, чтобы навестить ее. Квартира поражала чистотой, и нужно было ходить в войлочных шлепанцах, чтобы не запачкать натертый паркет.

Что бы она сказала своей тетке? А та, разве бы она не сообщила тут же ее родителям?

Смешно, что она подумала о тетке, в общем-то, совершенно незнакомом человеке, в такой момент. Если она откажется от своего замысла, не станет ли такой же, как та?

Одиль искала ночной ресторанчик, чтобы провести там часть ночи. Нельзя, чтобы там ее слишком хорошо знали, поскольку она опасалась повстречаться с разыскивавшим ее Бобом.

Кончилось тем, что она оказалась в «Червовом тузе». Какая-то женщина пела. Ей аккомпанировал гитарист. Девица с покрытыми лаком, но грязными ногтями спросила, что она желает выпить. Одиль заказала джин с водой.

Пристрастие к джину она переняла от одного из двух преподавателей, с которыми иногда встречалась в бистро.

Она подражала. Она всегда кому-нибудь подражала. У нее не было своего мнения. Она это сознавала. Тревогу вызывало то, что она очень хорошо себя знала, но ничего не могла с собой поделать.

Она смотрела на влюбленных, которые обхватили друг друга за талию и целовались. Рука мужчины лежала на груди у девушки, и ни его, ни ее не смущало, что на них пялились десятка два людей. А действительно ли на них пялились? Разве здесь не было все дозволено?

Ее соседями были двое довольно молодых мужчин, длинноволосых, в голубых джинсах.

— Вы кого-нибудь ждете, мадемуазель?

— Нет.

— В таком случае не хотите ли присоединиться с нам?

Они пили пиво. Она подошла к их столику.

— Что в вашем бокале?

— Джин.

— Выпейте его, чтобы можно было заказать вам еще.

Так она и сделала.

— Вы француженка?

— Нет.

У нее на губах уже проступала легкая улыбка.

— Бельгийка?

— Нет.

— Но вы говорите по-французски без акцента…

— У меня швейцарское гражданство.

— Из Женевы? Я дважды ездил в Женеву и один раз в Виллар, чтобы покататься там на лыжах.

— У моих родителей есть небольшое шале в Вилларе, и в детстве я ездила туда каждый год.

— Мы могли там повстречаться. А больше вы там не бывали?

— Родители еще ездят туда. Ну а я предпочитаю солнце и провожу каникулы на Средиземном море.

— Вы студентка?

— Да.

— В Париже?

Ей следовало быть осторожной, так как они могли оказаться студентами и тогда быстро распознают ее ложь.

— Нет. В Лозанне. Я приехала сюда на несколько дней.

Ей уже приходилось лгать таким образом раз десять, да что там десять раз пятьдесят. Она это делала не для того, чтобы набить себе цену, а потому, что правда была слишком сложной. В ее положении нельзя было говорить о каникулах, поскольку она весь год ничего не делала, разве что ходила в течение довольно короткого времени то на одни, то на другие курсы.

• Предыдущая
• 14/28
• Следующая