Охота на ведьму (СИ) - Харитонова Алена "Белая Снежка" - Страница 29

• Предыдущая
• 29/96
• Следующая

Сыновья Ёлиса, совершенно обессиленные, сидели в креслах, расставленных вокруг колыбели. Лица у всех бледные, пальцы рук нервно подрагивают, длинные волосы слиплись от пота. Из всех участников некромансеровского таинства только низложенный Торой чувствовал себя превосходно.

На низенькой оттоманке (которую эльфы по настоянию Тороя собственноручно приволокли из соседних комнат), откинув голову на спинку-валик, лежал «жертвенный». Живой, здоровый и даже, по-прежнему, бессмертный. Торой в очередной раз восхитился ловкости провёрнутой Ёлисом интриги. Старый маг продумал всё до мелочей. Созвал тринадцать сыновей для проведения обряда, а «жертвенным» избрал собственного внука, родившегося слабоумным лет триста назад. Как известно, на таких магия не действует. И вот, ущербный рассудком внук Ёлиса пропустил через себя Силу, которую (под руководством Тороя) его родственники вкачивали в маленького лефийца.

Кстати, о лефийце. Он, наконец, устал надрываться и увлёкся сосанием пальца. Воцарилась тишина. Кто-то из эльфов с облегчением вздохнул. Низложенный маг с сомнением посмотрел на еле живых бессмертных. Поняв, что от них сейчас не то, что благодарности, а даже и простого мычания не добьёшься, он решил, что вознаграждение за труд может подождать до утра.

Один из сыновей Ёлиса, кто именно, Торой так и не понял (все они были на одно лицо) еле слышно произнёс:

— Спасибо, некромант…

Торой обернулся, ничем не выдав накатившей злости — гляди-ка ты, ещё полчаса назад эти остроухие почтительно называли его магом и через слово кланялись, а теперь, едва дело сделано, миндальничать перестали.

Поэтому опальный волшебник тихо ответил:

— Не благодари меня. Вы сами это совершили.

Торой прекрасно понимал, что родовичи Ёлиса испытывают к нему, отщепенцу, не просто с презрение — брезгливость. И этого он никак не мог понять. В конце концов, чем четырнадцать эльфов, принявших участие в обряде Черной Магии, лучше, чем он — тот, кто помог им не почить в процессе?

Лицемеры проклятые! Маг направился прямиком в отведённые ему покои. Длинные коридоры старинного замка навевали тоску обилием арок и пестротой мозаичных полов. Всё здесь было ажурное и изящное — искрящиеся колонны из прозрачного гномьего камня, резные карнизы, затейливые орнаменты. Последние своей эфемерностью действовали на нервы — иногда по ним пробегала зыбкая рябь, после чего изображение таяло и причудливо меняло очертания. Окончательную нереальность происходящему придавали колеблющиеся на невидимых сквозняках легкие занавеси.

Бесповоротная досада обуяла Тороя, когда он по неосторожности запутался сапогом в одной из этих трепещущих драпировок. Рассвирепев неизвестно на что, волшебник содрал колышущиеся шелка на пол и совершенно разъярённый ворвался в отведённые ему комнаты.

Здесь обстановка была не менее пафосной — множество портьер, низкие диванчики, скамеечки для ног, цветы белой терцены в вазах и прочая показуха. Торой с тоской посмотрел на царящее кругом великолепие и рухнул на низенькую оттоманку. Несмотря на поздний час, магу совершенно не хотелось спать, и он окончательно изготовился умереть от скуки.

Погружённый в мрачные раздумья, Торой не услышал, как открылась высокая дверь. Взметнулись шелковые занавески на окнах, дрогнули портьеры, со стоящих в вазе терцен сорвало сквозняком несколько лепестков. Маг обернулся, недоумевая, кто бы мог нарушить его уединение — эльфы еле живы, а слуг из замка отослали…

Она не шла. Плыла. Заплетённые в косу волнистые волосы отливали медью, бирюзовое платье туго обтягивало высокую грудь, во впадинке между ключицами, словно капелька пота, блестела бриллиантовая подвеска. Торой в удивлении привстал, забыв слова приветствия. Эльфийка замерла в двух шагах и несколько мгновений довольно-таки беспардонно разглядывала низложенного волшебника.

Человек безмолвствовал и в ответ на бестактное вторжение тоже пристально рассматривал приёмную мать новоиспечённого маленького эльфа. Она же, по-прежнему молча, подплыла к балконным дверям, отбросила реющие на ветру шелка и затворила распахнутые створки. На какой-то миг гостья застыла возле окна, прислушиваясь. Маг смотрел на неё и от всей души надеялся, что ничем не выдаёт немого мальчишеского восторга. Только теперь он понимал, отчего Золдан называл эльфиек «совершенством, воплощённым в материю». От подобной нечеловеческой красоты и впрямь захватывало дух.

Наконец, неожиданная гостья обернулась и снова пытливо заглянула в глаза магу, надеясь, что он начнёт разговор первым. Однако Торой не собирался форсировать события. Эльфийка нервно поправила висящее на шее украшение и, наконец, мягким бархатным голосом, от которого по спине у мага побежали блаженные мурашки, произнесла:

— Ты, наверное, гадаешь, зачем я пришла… Я и сама… Впрочем, зря… Да, напрасно… — она вдруг метнулась к дверям, но на полпути остановилась.

Брови мага поползли вверх, намереваясь обосноваться аккурат на лбу. Торой силился осмыслить странное поведение Бессмертной, но в битве логики и подозрений явно побеждали последние. Иными словами, волшебник решил, что перед ним женщина, слегка тронувшаяся умом от счастья. Шутка ли, стать матерью этакого славного наследника.

Красавица, видимо, уловила ход его мыслей и всплеснула руками.

— Нет!

Внезапно её лицо передёрнуло от обилия нахлынувших чувств, а в следующее мгновенье эти чувства выплеснулись наружу вместе со слезами. Эльфийка уткнулась в ладони и безутешно заплакала, скорчившись на оттоманке. Торой с подозрением смотрел на рыжий затылок. Что за гастроль? Эльфы крайне сдержанный народ, разрыдаться вот так — при постороннем, бормотать невнятицу, проявить слабость можно только из большого отчаянья или (если быть достаточно циничным) с целью обмана.

Волшебник принёс из туалетной комнаты полотенце и протянул его заходящейся в слезах остроухой красавице. Гостья оторвала одну ладонь от опухшего лица, выхватила Тороево подношение и уткнулась в мягкую ткань.

Человек взирал на Бессмертную с жалостью и сомнением одновременно. Если это не разыгранный концерт, тогда что? И, если эти слёзы не ложь, то сколько раз этой красавице приходилось плакать вот так — беззвучно и незаметно для остальных? Судя по всему часто, вон, даже всхлипывает еле слышно.

— Меня зовут Лита, — глухо пробормотала гостья сквозь полотенце.

Маг кивнул:

— Ты — счастливая мать трёхмесячного волшебника.

Эльфийка кивнула и веско подытожила, складывая полотенце:

— Счастливая приёмная мать.

Торой пожал плечами. До деталей ему не было никакого дела. Волшебник забрал полотенце и небрежно бросил его на столик. Эльфийка проследила взглядом щепетильной эстетки за этим неаккуратным движением, а потом снова посмотрела на мужчину.

— Так с чем пожаловала, счастливая приёмная мать? — он сделал ударение на принципиальном для неё эпитете.

Лита поднялась на ноги, положила горячую ладонь на запястье собеседника, и увлекла его вглубь комнат. Оказавшись, наконец, в самой отдалённой части покоев — спальне (здесь тоже благоухал букет терцен, будь они неладны), эльфийка закрыла двери и повернулась к магу:

— Я приношу извинения за свою излишнюю эмоциональность. — Официальным тоном произнесла Бессмертная и, тут же сорвавшись на захлёбывающийся шёпот, пояснила. — Я очень зла и унижена — безвольная пешка в руках свёкра. Но Ёлис не учёл того, что доведённая до отчаянья женщина — опасный противник.

Волшебник кивнул. Всё ясно, сейчас в его рукав ляжет козырь. И, возможно, не один:

— Рассказывай. — Он сел на круглый, обтянутый бархатом пуфик и приготовился слушать.

Вообще, Торой не привык внимать женским откровениям. Последний раз он слушал подобные жалобы в далёком детстве. Тогда у юного мага ходила в подружках дочка золдановского повара — смешливая веснушчатая Тьяна. Она была вздорной непочтительной девчонкой и ни во что не ставила авторитет Тороя, хотя тот неоднократно грозился превратить её в жабу. Бывали дни, когда Тьяну пороли до синяков (девчонка, знаете ли, была не промах спереть чего-нибудь на кухне). Тогда-то дочка повара приходила к Торою вся в слезах, потирала кровоподтёки на мягком месте и от души жаловалась на «батяню». И, хотя Тьянка никогда не просила о помощи, юный волшебник добровольно лечил магией рубцы, оставленные розгами. Так вот, Тьянка была единственной женщиной, откровения и жалобы которой Торою до сей поры доводилось выслушивать.

• Предыдущая
• 29/96
• Следующая