Мегрэ колеблется - Сименон Жорж - Страница 13

• Предыдущая
• 13/28
• Следующая

— У него есть врач?

— Разумеется.

— Это один из ваших друзей?

— Нет. Это доктор Мартен, он тут живет, поблизости от нас, на Цирковой улице.

— Доктор Мартен никогда не говорил с вами наедине?

— Нет. Но мне случалось ожидать его и узнавать, нет ли у мужа чего-нибудь серьезного.

— И что он отвечал?

— Что ничего серьезного нет… Что такие, как муж, живут до глубокой старости… Он приводил мне в пример Вольтера, который…

— О Вольтере я знаю… Доктор Мартен никогда не предлагал, чтобы вашего мужа посмотрел психиатр?

— Нет… только…

— Что только?

— К чему я стану вам говорить? Ведь вы опять неправильно истолкуете мои слова.

— А все-таки!

— Вижу, что мой муж произвел на вас прекрасное впечатление, я заранее была в этом уверена. Я не хочу сказать, что он актерствует. Но с чужими он всегда бывает весел, выдержан… С доктором Мартеном он говорит и держится, как с вами…

— А с персоналом?

— Не он же следит за работой прислуги…

— Что это означает?

— Что не на нем лежит обязанность им выговаривать… Эту неблагодарную роль он предоставил мне…

Мегрэ задыхался в своем слишком мягком кресле, в этом будуаре, ему было невмоготу от назойливого голубого цвета. Он встал и чуть было не потянулся, как сделал бы это у себя в кабинете.

— Вы хотите мне еще что-нибудь сказать? - Она тоже встала и разглядывала его с ног до головы, как равная с равным.

— Нет, это будет бесполезно.

— Не желаете ли вы, чтобы я прислал вам инспектора для постоянного надзора над домом?

— Странная мысль…

— Если верить в ваши предчувствия…

— Дело тут не в предчувствиях…

— Но тем более не в фактах…

— Пока что их нет…

— Итак, подведем итог… В течение некоторого времени ваш муж проявляет признаки умственного расстройства…

— Вот-вот…

— Он замкнулся в себе, и его поведение вас тревожит…

— Это уже ближе к истине.

— Вы боитесь за его жизнь или за свою…

— Не отрицаю.

— К чему вы больше склоняетесь?

— Если бы я знала, я была бы в какой-то мере спокойнее.

— Кто-то из живущих в доме либо имеющих сюда доступ прислал нам на набережную Орфевр два письма, предвещающих будущую драму… А кроме того, кто-то в мое отсутствие звонил по телефону…

— Почему вы мне об этом не сказали?

— Потому, что слушаю вас… Это сообщение было очень кратким и только подтвердило предыдущие… Незнакомец (или незнакомка) произнес всего несколько слов. «Передайте комиссару Мегрэ, что это вот-вот…»

Он видел, как она изменилась в лице. Нет, это была не игра. Она внезапно побледнела, на лице проступили красные пятна. Уголки губ опустились.

— Боже!..

Она нагнула голову, и ее хрупкое тело, казалось, вдруг утратило всю свою удивительную энергию.

Тут Мегрэ забыл про свое раздражение и почувствовал к ней жалость.

— Вы по-прежнему не хотите, чтобы я вам кого-нибудь прислал для охраны?

— Зачем?

— Что вы этим хотите сказать?

— Если что-то должно случиться, то присутствие полицейского помешать не сможет. Одному богу известно, кто может это предотвратить.

— Знаете ли вы, что у вашего мужа есть автоматическое оружие?

— Знаю.

— А он про этот револьвер?

— Тоже знает, конечно.

— А ваши дети?

Готовая заплакать от волнения, она вскричала:

— Мои дети так далеки от этого, неужели вы не понимаете? Их интересуют их собственные дела, а не наши. У них своя жизнь. Что же касается нашей жизни, или, вернее, того, что от нее осталось, то им на это наплевать.

Она снова говорила с пылом, как будто некоторые темы ее автоматически возбуждали.

— Ступайте!.. Простите, что не провожаю… И на что только я могла надеяться!.. Будь что будет! Теперь отправляйтесь к моему мужу или к этой девке… - Прощайте, мосье Мегрэ… Она открыла дверь и ждала, пока он выйдет, чтобы снова ее закрыть. В коридоре Мегрэ почувствовал, будто попал в иной мир, но его еще неотступно преследовал голубой цвет.

Он посмотрел в окно и увидел во дворе другого шофера, который надраивал другую машину. По-прежнему было солнечно. Дул легкий ветерок.

Его подмывало пройти в знакомую прихожую, взять шляпу и незаметно удрать. Но вместо этого, как бы вопреки своей воле, он направился в комнату мадемуазель Ваг.

Накинув на платье белый халат, девушка снимала с документов фотокопии. Из-за спущенных штор в комнату проникали полоски света.

— Вы хотели поговорить с мосье Парандоном?

— Нет.

— Тем лучше. У него совещание с двумя важными клиентами: один приехал из Амстердама, другой из Афин. Оба они судовладельцы и…

Он не слушал. Мудемуазель Ваг подняла шторы, и в узкую комнату хлынул солнечный поток.

— У вас усталый вид…

— Я провел целый час с мадам Парандон.

— Знаю.

Он посмотрел на телефонный коммутатор.

— Это вас она просила соединить ее с сыскной полицией?

— Нет. Я даже не знала, что она звонила. Только когда Лиза пришла попросить у меня марку, она…

— Что вы можете сказать о Лизе?

— Это горничная.

— Знаю. Но что она за человек?

— Простая девушка, как и я… Обе мы приехали из провинции, я из маленького городка, она из деревни… У меня было кое-какое образование, и я стала секретаршей. А у нее не было, и она стала горничной…

— Сколько ей лет?

— Двадцать три… Мне известен возраст каждого, ведь в мои функции входит заполнять карточки для социального страхования…

— Предана она хозяевам?

— Старательно выполняет все, что ей поручают и, как мне кажется, не собирается менять места.

— Есть у нее любовники?

— В выходной день, в субботу…

— Достаточно ли она грамотна, чтобы написать письма, которые я давал вам читать?

— Конечно, нет.

— Известно ли вам, что около года назад мадам Парандон застала вас со своим мужем?

— Ведь я, вам рассказывала об этом случае, но это могло быть и в другой раз. Она могла бесшумно открыть и закрыть дверь…

— Говорил ли вам Парандон, что с тех пор его жена отказалась выполнять супружеские обязанности?

— Но ведь и без того это у них бывало очень редко.

— Почему?

— Потому, что он ее не любит.

— Не любит или больше не любит?

— Это зависит от смысла, какой вы вкладываете в слово «любить». Конечно, он признателен ей за то, что она вышла за него замуж, и в течение долгих лет он заставлял себя выказывать ей эту признательность.

Мегрэ улыбнулся, подумав, что за стеной два крупных владельца нефтеналивных судов, прибывшие из двух противоположных концов Европы, доверяли свое благосостояние маленькому человеку, о котором они с мадемуазель Ваг говорили в подобном тоне.

Для этих крупных дельцов он был не смешным, полунемощным, замкнувшимся в себе гномом, которого одолевали нездоровые мысли, но одним из светочей Морского права. Разве в эту минуту в кабинете адвоката не ворочали сотнями миллионов, а мадам Парандон, злобная или подавленная, но во всяком случае обманутая в своих надеждах, не одевалась в своей комнате, чтобы отправиться в четыре часа на деловое свидание?

— Вы не хотите присесть?

— Нет. Мне хотелось зайти еще в комнату рядом.

— Вы застанете там только Жюльена Бода. Рене Тортю уехал во Дворец правосудия.

Он сделал неопределенный жест:

— Сойдет и Жюльен Бод!

• Предыдущая
• 13/28
• Следующая