Аполлон на миллион - Донцова Дарья - Страница 20

• Предыдущая
• 20/55
• Следующая

Сережа опять вытащил мобильный.

– Думаете, тетя Рита не подозревала, что муж ей не верен? Нет, знала, только молчала. А вот когда его с тетей Лидой в койке застала…

– Постой! – воскликнула я. – В материалах дела указано, что разрыв отношений у Ермаковых произошел после измены Прохора Алексеевича с соседкой по подъезду.

– Ну да, – скривился Сережа, – это тетя Лида и есть. Они с тетей Ритой из одной коммуналки, вместе в школу ходили. Лидия Петровна на весь мозг долбанутая. Если б не Любашина мать, Феня бы в детстве от голода померла, собственная-то мамашка могла ее два дня не кормить.

– Денег не было? Вот беда! – посочувствовала я незнакомой тетке.

Десятиклассник засмеялся.

– Не, с баблом у нее все супер, отец Фени большие алименты платит. Забыл, сколько, то ли двадцать тысяч долларов в месяц, то ли тридцать. Он олигарх, квартиру им купил. Так что денежки у Фениной матери есть, а вот ума нет.

– По какой же причине обеспеченная дама не кормила своего ребенка? – поразилась я.

Сережа взял горсть гравия, которым были посыпаны дорожки, и начал швырять камешки на газон.

– Тетя Лида композитор. Запрется в своем кабинете и по клавишам долбит, музыку сочиняет. Может сутки за роялем сидеть. Феня к ней скребется: «Мама, есть хочу», а та кричит: «Отстань, спиногрызка, возьми в холодильнике, что найдешь». Только что взять, если там пусто! Мы с Любой в обычный садик ходили, а Феню мамаша на пятидневку сдала. Вот жуть-то! Феня нам рассказывала, как няньки воспитанников шпыняли, скотчем рты заклеивали тем, кто ночью плакал и им спать мешал. Но в группе хоть вовремя кормили. А когда Феня в школу пошла, полный бардак начался. Мать утром спит, дочка вскакивает – фиг ей, а не завтрак. Сидит Феня до пяти на продленке, но там хоть обед дают, вечером домой вернется – дверь закрыта: мамашка унеслась тусить, ключи забыла оставить. Круто, да?

Я поежилась.

– Да уж, весело… Странно, что отец-олигарх не лишил дамочку родительских прав и не забрал дочь себе.

Глазьев хмыкнул.

– Вы наивная. Фенин отец был женат, разводиться не собирался, у него законные дети есть. Лидия его временной любовницей была. Она в суд на него подать обещала, если тот ей алименты на дочь платить не будет, пригрозила анализ сделать, который родство докажет, и тогда Феня сможет после смерти папаши на наследство претендовать. Адвокаты сделку Лидии предложили: до восемнадцатилетия Феня станет получать деньги, олигарх для дочери какой-то фонд создал, и даже если он умрет, баблосики будут до указанного срока капать. И еще квартиру Лидии купит, с ремонтом. Мать Фени не растерялась и потребовала, чтобы ее с тетей Ритой в одном подъезде поселили. Моя мама про нее говорит, что она, как мышь, лапами к себе загребает, только о своем удовольствии думает. Феню родила, чтобы богатенького ощипать, и правильный выбор сделала. А около тети Риты специально поселилась, потому что знала: лучшая подруга всегда поможет. Ну и отплатила ей – легла в койку с дядей Прохором.

– Алжировых полиция не опрашивала, – продолжала удивляться я.

Сергей сдвинул брови, его лицо стало злым.

– Тетя Маргарита с Лидией разговаривать перестала и больше с ней не встречалась, после развода уехала из хорошей квартиры на окраину. Лидия ничего про похищение не знала. Феня тоже ни при чем. Стопудово.

Я решила до конца разобраться в ситуации.

– Феня и Люба дружили. Девочки сохранили отношения после того, как семья Маргариты распалась?

– Мы же не маленькие были, – хмыкнул Сергей, – понимали, что Феня за мамашино поведение не отвечает. Но домой к Ермаковым она заруливать перестала. Сообразила: тетя Рита ничего плохого не скажет, из квартиры ее не выгонит, да только как в глаза ей смотреть? Маргарита небось догадалась, что Феня давно в курсе, где муж время проводил, ведь наверняка видела его у своей матери.

– А кстати, зачем Ермаков устроил безобразие в своей спальне, если у любовницы имелась собственная жилплощадь по соседству? – поразилась я.

Юноша почесал щеку.

– Думаю, его Алжирова подбила. На что угодно спорить могу, это ее идея. Феня рассказывала, что мать волшебный порошок нюхает и со своими любовниками всякую фигню устраивает, то на крышу потащит, чтобы при звездах… ну, того-самого, то в магазине прямо в торговом зале юбку задирает. Один раз в фонтан залезла в парке, топлес там плясала.

– Ничего себе, – вздохнула я. – И никто не сообщил в органы опеки, что у девочки мать наркоманка?

– На коксе она сидела, – пояснил Сережа, – не ширялась, не героинила. Фене объясняла: «Пользуюсь «снежком» для вдохновения». Лидии экстрим был нужен, ей даже в кайф стало, когда тетя Рита в спальню вошла и ее с дядей Прохором в койке обнаружила. Люба за мамой в комнату вбежала и мне потом рассказала, что отец одеяло на голову натянул, затаился, а Лидка заржала: «Маргоша, прыгай к нам третьей!» Я б на месте тети Риты схватил чего потяжелее и на башку ей опустил.

– Гимназии у девочек были разные? – предположила я.

– Мы с Любаней учились в частном колледже, а Феня в муниципальной школе, Лидке все равно было, где дочь за партой сидит, – сообщил Сережа. – Вот моя мама не такая. У нас денег не горы, но она лучше себе ничего не купит, а за мое образование заплатит.

– Ты сейчас дружишь с Феней? – спросила я.

– Нет, – ответил Сергей.

– Можешь ее телефон дать?

Он начал ковырять носком кроссовки гравий.

– Что-то не так? – спросила я.

– Феню после смерти матери отец отправил в интернат за границу, – пояснил Сережа, – мы не общаемся.

– Лидия Петровна скончалась? – подскочила я. – Когда?

Сережа почесал щеку.

– Точно не помню.

– До похищения Прохора Ермакова?

– Не-а, после, – протянул Сережа. – От передоза сковырнулась. Мы с Феней, когда Люба погибла, перестали общаться. И вдруг она позвонила, плачет: «Пришла из школы, а мама лежит, не дышит». Я к ней рванул. Прибегаю, а в квартире народу полно: полиция, «Скорая». Какой-то мужик в костюме, который всеми распоряжался, меня спросил: «Мальчик, ты кто?» Я объяснил, что дружу с Феней, она приехать попросила. Дядька мне на дверь показал: «Иди домой, не путайся под ногами». Я развернулся, пошел к выходу. Слышу, кто-то говорит: «Нечего тут мне под нос документами тыкать, женщина от передозировки наркотика умерла. И деньги уберите. Меня ни запугать, ни купить нельзя. Плевать, чья она любовница, не стану про инфаркт писать». Я Фене на следующий день позвонил и узнал, что ее отправляют в Америку в интернат. Отца Фени я никогда не видел, но он заботливым оказался, не бросил дочь. Ну, все, мне бежать пора, иначе по делам не успею.

– Последний вопрос, – остановила я паренька. – Слова: «Армия, девяносто четвертый год, лебедь» тебе о чем-то говорят? Они как-то связаны с Прохором?

– Армия, девяносто четвертый, лебедь? – повторил Сергей. – Фиг его знает. В том году я еще не родился. Лебеди в Москве не живут, только в зоопарке. Не, ваще без понятия.

– Люба ничего тебе про отца и девяносто четвертый год не рассказывала? – цеплялась я за последнюю надежду. – Про армию и лебедей?

Юноша пожал плечами.

– Нет.

– Спасибо за помощь, – вздохнула я, вставая со скамейки, – извини, что задержала.

Мы дошли до дороги, пересекли ее. Я хотела сесть в машину, и вдруг Глазьев снова заговорил:

– Любаня рассказывала, что ее мама дядю Прохора даже после развода обожала. Обиделась на него страшно сначала, слышать о нем не хотела, скандал затеяла, а потом остыла и по ночам плакала. Люба надеялась, что отец вернется. Но я подумал, что зря Любаша такие планы строит, дядя Прохор барабанистый.

– Какой? – не поняла я.

– Барабанистый, – повторил школьник. – Ну человек, которому по барабану все. Моя мама по каждому поводу нервный припадок устраивает. Не надену шапку – у нее истерика: «Сейчас же натяни головной убор! Отморозишь уши, заработаешь менингит, попадешь в больницу, врачи у нас плохие, не поставят сразу точный диагноз…» И за сердце хватается, как будто меня уже мысленно похоронила, поминки справила и памятник на могиле поставила. Хотел я на майские праздники к другу в Питер слетать, так мать в меня вцепилась: «Сержик, самолеты падают, ими пьяные пилоты управляют, диспетчеры на рабочем месте спят, техники керосин водой разбавляют…» Пришлось мне, как старому деду, на поезде трястись. Если принесу по японскому четверку, что очень редко случается, мама в слезы: «Сыночек! Не получишь хорошего образования…» Так привяжется, что хоть из окна прыгай.

• Предыдущая
• 20/55
• Следующая