Мегрэ в суде присяжных - Сименон Жорж - Страница 23

• Предыдущая
• 23/24
• Следующая

Все посмотрели на реку. От прошедших в последние дни дождей вода приобрела желтоватый оттенок, и в некоторых местах образовались большие водовороты.

— Я попросил хозяйку сообщить в полицию и побежал…

— Вы были вооружены?

— Нет.

Лапуэнт необдуманно добавил:

— Опасности-то не было.

Полицейские, так же как и сотрудники оперативной бригады, его не поняли. Даже если они читали в газетах судебный отчет о процессе, то не были в курсе всех подробностей дела.

— Меран не пытался бежать. Он оставался на том же месте, где стоял, и смотрел, как тело исчезло под водой, потом выплыло два или три раза, прежде чем затонуть. Когда я подошел к нему, он бросил пистолет. Я его не поднял. Пистолет лежит в грязи на обочине, возле сухой ветки.

— Он ничего не сказал?

— Только одно слово: конец!

Аля Гастона Мерана это в самом деле был конец, отказ от дальнейшего сопротивления. Все его тело обмякло, лицо отекло от усталости.

Он не торжествовал, не испытывал потребности объясниться или оправдать себя. Дело касалось только его. Он считал, что совершил то, что должен был совершить.

Обрел бы он иначе душевный покой? Обретет ли его отныне?

Представители прокуратуры из Мелена не замедлили прибыть на место происшествия. На пороге лома помешанная по-прежнему качала головой. Никогда она не видела у себя столько людей.

— Возможно, — сказал Мегрэ своим коллегам, — что при обыске в лачуге вы кое-что найдете.

Он мог бы остаться с ними, присутствовать при обыске…

— Господа, — добавил комиссар, — я пришлю вам все необходимые для дознания документы.

Не ему отвозить Мерана в Париж, так как Меран теперь не подлежал ведению ни полиции на набережной Орфевр, ни прокуратуры Сены.

В другом Дворце правосудия, на этот раз в Мелене, он вторично предстанет перед судом присяжных.

Мегрэ поочередно обратился к Жанвье и Лапуэнту:

— Едем, ребятки?

Он пожал руки окружающим, но перед тем, как уйти, последний взгляд бросил на мужа Жинетты.

Как видно, от усталости Меран снова прислонился к дереву и тоскливо смотрел на уходящего комиссара.

На обратном пути они почти не разговаривали. Несколько раз Лапуэнт открывал рот, но молчание Мегрэ было таким намеренным, таким настойчивым, что он не решался ничего сказать.

Жанвье вел машину, и пост епенно у него крепла уверенность, что он во всем разобрался.

Произойди это на несколько километров ближе к Парижу, Мерана везли бы они.

— Пожалуй, так оно лучше, — пробормотал Жанвье, словно говорил сам с собой.

Мегрэ отмолчался.

А в самом деле, на что намекал Жанвье?

Втроем они поднялись по лестнице уголовной полиции и расстались в коридоре. Лапуэнт и Жанвье вошли в комнату инспекторов, Мегрэ — в свой кабинет, где он повесил в шкаф пальто и шляпу.

Комиссар не прикоснулся к бутылке коньяка, которую хранил про запас для некоторых посетителей. Он едва успел набить трубку, как постучал Люка и положил перед ним пухлую папку.

— Я разыскал его наверху, патрон. Пожалуй, подходит. И верно, все подходило. Это было дело некоего Пьера Мийара по прозвищу «Воробей», тридцати двух лет, родившегося в Париже в квартале Гул д'Ор. С восемнадцати лет он находился на учете, потому что суд департамента Сены обвинил его в сводничестве. Затем последовали еще две судимости по тому же поводу, с тюремным заключением во Френе. К ним прибавилась еще судимость за драку с телесными повреждениями, в Марселе, и, наконец, пять лет в Центральной тюрьме в Фонтевро за кражу со взломом на одном из заводов в Бордо и нанесением тяжких увечий ночному сторожу, который был найден полумертвым.

Мийар вышел из тюрьмы на полтора года раньше срока. С тех пор его следы затерялись.

Мегрэ снял трубку и вызвал Тулон.

— Это вы, Блан? Так вот, дружище, у нас все кончено. Две пули всажены в некоего Пьера Мийара по прозвищу «Воробей».

— Брюнет? Маленького роста?

— Да. Сейчас ищут труп в Марне, там, где он упал. Вам это имя что-либо говорит?

— Надо расспросить моих людей. Мне кажется, он шатался здесь около года назад.

— Вполне возможно. Мийар вышел из Фонтевро, и ему было запрещено проживание в Париже. Теперь, когда вам известно его имя, не могли бы вы задать несколько точных вопросов Альфреду Мерану? Он еще у вас?

— Да. Позвонить вам потом?

— Пожалуйста.

В Париже во всяком случае Мийар соблюдал осторожность. Если он и наезжал сюда часто чуть ли не ежедневно, то ночевать не оставался. Он нашел верное убежище на берегу Марны, в лачуге старухи, скорей всего — его бабки.

Он затаился там после двойного убийства на улице Манюэль. Нинетта Меран не пыталась встретиться с ним. Не послала ему никакой весточки. Может быть, не знала, где он прячется.

Если б все обернулось по-другому, если бы, например, Николя Кажу не дал показаний, Гастона Мерана приговорили бы к смертной казни или к пожизненным каторжным работам. В лучшем случае, благодаря некоторому сомнению в его виновности и честному прошлому Меран отделался бы двадцатью годами.

Мийар после вынесения приговора мог бы выйти из своей норы, уехать в провинцию или за границу, а там Жинетта встретилась бы с ним.

— Алло, да, я.

Звонили из департамента Сена и Марна. Оперативная бригада из Гурнэ сообщила, что в старом бумажнике найдены золотые монеты, чеки на предъявителя и некоторое количество банковских билетов. Бумажник был зарыт в жестяной коробке на участке, загороженном для уток и гусей.

Труп еще не выловили, но надеялись отыскать его, как и других утопленников, в бьефе, у плотины в Шелле, где местный смотритель за шлюзами имел опыт в таких делах. В лачуге старухи обнаружили и другие любопытные вещи.

Среди прочих в старом сундуке на чердаке — наряд новобрачной времен Второй империи, фрак, разные платья бордового и светло-голубого шелка, украшенные старинными кружевами. Самой неожиданной из находок был мундир зуава начала века.

«Гусиная матушка» едва ли помнила членов своей семьи, и смерть внука не слишком ее огорчила. Когда зашла речь о том, что надо отвезти ее на допрос в Гурнэ, старуха забеспокоилась лишь о своей живности, и ей должны были обещать, что вечером ее доставят домой.

Конечно, никто не станет копаться в ее прошлом, разыскивать ее детей, следы которых давно исчезли.

Возможно; она проживет еще годы в своей лачуге на берегу реки.

— Жанвье!

— Слушаю, патрон.

— Возьми Лапуэнта и поезжайте на улицу Деламбр.

— Привезти ее сюда?

— Да.

— А вы не думаете, что следует, пожалуй, запастись ордером на арест?

Мегрэ по занимаемой в полиции должности имел право подписывать постановления об аресте, что он незамедлительно и сделал.

— А если она будет расспрашивать?

— Ничего не говори.

— Надеть наручники?

— Только при необходимости.

Из Тулона позвонил Блан.

— Я задал ему сейчас несколько любопытных вопросов.

— Вы сказали о смерти Мийара?

— А то как же!

— Он удивился?

— Нет, даже не притворился удивленным.

— Раскололся?

— Более или менее. Вам сулить об этом. Меран старается не говорить ничего, что может быть поставлено ему в вину. Он признает, что знал Мийара. За последние семь лет встречался с ним несколько раз в Париже и Марселе. Потом Мийар схватил пять лет, и Альфред Меран ничего о нем не слышал. После выхода из Фонтевро Мийар рыскал по Марселю, а потом объявился в Тулоне. Он остался при пиковом интересе и, чтоб поправить дела, по его словам, не собирался размениваться на мелочи, а сразу провернуть крупное дельце, которое позволит ему вывернуться из затруднений раз и навсегда. Мийар намеревался обновить свой гардероб и потом отправиться в Париж. Он провел всего несколько недель на побережье. Меран признает, что дал ему немного денег, познакомил с дружками, и те в свою очередь помогли ему.

• Предыдущая
• 23/24
• Следующая