Политическая история Первой мировой - Кремлев Сергей - Страница 13

Вот то-то и оно…

Скажем, академик Тарле в 1951 году, даже после антисоветской и антирусской Фултонской речи Черчилля, без тени иронии утверждал в газете «Известия»: «Один из замечательнейших политических лидеров Великобритании, Вильям Питт Старший (лорд Чатам), сделал дружбу с Россией одной из основ своей политики. «I am a Russian» («Я – русский»), – полушутя, полусерьёзно говорил он о себе»…

Тарле явно забыл о крыловских Вороне и Лисице, дружески аттестуя того английского премьер-министра конца XVIII века, который до, во время и после Семилетней войны 1756–1763 годов активнейше интриговал против России! Даром что и после той войны русским бокам пришлось принять на себя немало пинков за английские интересы в наполеоновских войнах и русско-турецких войнах, в русско-японской и в Первой мировой войне…

УВЫ, У МИЛЮТИНА политического чутья оказалось не больше, чем у Тарле. «Обидевшись» на Германию и «опасаясь» её, он предпринял передислокацию (!!) ряда войсковых соединений с юга и из центральных областей России в пограничные с Германией западные губернии…

Можно не сомневаться, что Уильям Питт Старший аплодировал ему из могилы на пару с Уильямом Питтом Младшим (тоже гадившим России где только можно и где нельзя).

Неудивительно поэтому, что Бисмарк и Вильгельм I считали Милютина «немцефобом». В действительности генерал таковым не был. Он просто был полон подозрений относительно усиливавшейся Германской империи, хотя, как и его коллега, министр иностранных дел Гирс, считал необходимым всемерно поддерживать мир с нею.

Планы русского Генштаба при Милютине были рассчитаны на оборону. Однако оборона-то предполагалась от Германии, в ходе русско-германской войны! И такой «сверхосторожностью» Дмитрий Алексеевич оказывал Отечеству услугу, увы, медвежью.

Концентрация русских войск на германской границе очень беспокоила Берлин. В августе 1879 года Вильгельм I инициирует свою встречу с Александром II в Александрове, где был и Милютин. Вильгельм дал русскому министру высший германский орден Чёрного Орла и почти час беседовал с ним с глазу на глаз… Впоследствии собеседник германского императора сам сообщил её содержание и сообщил явно без искажений.

– Почему вы, генерал, так подозрительны в отношении Германского Рейха? – спросил Вильгельм.

– Позвольте, Ваше Императорское Величество, на прямой вопрос ответить прямо. Политика Германии враждебна России. Она во всем поддерживает врагов России – Англию и Австрию. А те подстрекают против нас Турцию.

Вильгельм особой эмоциональностью не отличался, но тут в его тоне вдруг проскользнули извиняющиеся нотки пополам с досадой:

– Но, генерал, вы отлично осведомлены о том, что мы постоянно имеем угрозу со стороны Франции. Париж не может не думать о реванше…

Милютин еле заметно пожал плечами, а Вильгельм терпеливо разъяснил:

– Франция для Англии – соперник традиционный. Так же, как и для Австрии… И поэтому нам приходится быть крайне осторожными, чтобы сохранить эту ситуацию. Мы не можем явно разорвать ни с Австрией, ни с Англией и вынуждены занимать нейтральное положение.

Милютин опять недоуменно пожал плечами и произнес:

– Позволю себе возразить, Ваше Величество, что подобная пассивная политика недостойна Германии, которая ныне довольно могущественна и довольно высоко стоит в мнении целой Европы. Одним своим голосом, не обнажая меча, вы можете не допустить общеевропейской коалиции против России – векового своего друга и союзника.

Задумаемся, читатель, что, по сути, предлагал Милютин немцам? А вот что…

Всего за десять лет до этого разговора Германии как единого государства не было, и те же Франция, Англия и Австрия были едины в своем желании на веки вечные сохранить европейский расклад времён Вестфальского мира 1648 года. Другими словами, иметь Германию и впредь расчленённой.

Напряжённой внутригерманской работой и успешной внешней войной немцы обеспечили себе мощную историческую перспективу возрождения, что автоматически раздражало как Лондон, так и Вену, не говоря уже о Париже. После Крымской катастрофы 1855 года Россия не считалась способной вести успешную наступательную войну против европейских держав. Даже в русско-турецкой войне за болгарскую свободу победа далась нам со скрипом. Поэтому Европа была уверена лишь в оборонительной силе русских.

И вот при таком положении вещей Милютин, одновременно выдвигая войска к границе с Германией, был склонен ожидать от Германии такого поведения, когда та сломя голову, «не обнажая меч», но угрожая им, устраняла бы возможность общеевропейской коалиции против России?

Не слишком ли многого требовали Милютин и царь от «векового своего друга и союзника»? К тому же и коалиция-то составлялась против России не военная, а политическая. И не с целью вторжения в пределы России, а с целью пресечь продвижение России на славянские Балканы, то есть туда, куда нам, честно говоря, и нечего было соваться.

Этот-то последний момент и Милютин понимал, потому что вздыхал – дай, мол, Боже, освоить то, что позволяет Берлинский трактат. Однако почему-то он же хотел, чтобы немцы одёргивали англичан, пакостящих нам в Турции.

А с чего Берлину было этим заниматься? Да ещё и при прохладном по отношению к немцам настрое не только военного министра Милютина, но и его царственного шефа… Причём в ситуации, когда хорошие отношения с Германией надо было сохранять любой ценой. Ведь в 1879 году в Лондоне, например, наше Отечество вызывало чувство, о котором В. В. Стасов писал так: «Это – необыкновенная ненависть к России и ко всему русскому, царствующая в целых слоях английского общества и в их выразительнице – английской печати».

Предполагать в конце 70-х – начале 80-х годов (да и позже), что Германия по доброй своей воле начнёт первой войну с Россией, мог только никуда не годный русский политик. Увы, они-то в России и преобладали, начиная с главного из них «по чину» – самодержца. А тут ещё играли с нами шутку просто-таки злостную буйно прорезавшиеся в российских столицах интеллигентское «славянолюбие» и панславистские амбиции.

Уже Михайло Васильевич Ломоносов понимал, что могущество Российское должно прирастать Сибирью, Дальним Востоком, русским Севером, включая сюда и Северный морской путь, а также и русской Америкой… Ломоносов видел наше изобильное будущее как результат русской деятельности внутри русских же границ. А незадачливые славянофилы тянули нас куда-то к «святой Софии», к «вратам Царьграда»… И если Германия этой блажи не поддакивала, то уже этим для многих превращалась почему-то во врага.

Нет, были, были у Бисмарка основания ровно через месяц после встречи двух монархов в Александрове упрекать нашего посла в Берлине Сабурова в том, что «само русское правительство подало повод к охлаждению между Германией и Россией»…

А костры казачьих разъездов в виду Восточной Пруссии русско-германских отношений не согревали.

В 1887 ГОДУ Бисмарк опять пытается добиться европейской гегемонии, замышляя разгромить Францию. Теперь этому помешала Россия тугодума Александра III.

Уже в начале его царствования администрация Александра (ибо он хотя и мнил себя самодержцем, но управлял далеко не единолично) активизировала строительство стратегических железных дорог в Польше. Объективно это был, конечно, антигерманский акт, особенно если вспомнить, что Россия отчаянно нуждалась в развитии железных дорог внутри страны, в центре, а не на периферии государства.

О некоторых «железнодорожных» пикантностях эпохи на рубеже царствования Александра III и Николая II у нас ещё будет повод сказать пару слов. Но уже в начале 80-х годов в России некие силы начинают раздувать антигерманизм. И весьма яркой фигурой здесь оказался знаменитый «белый генерал», герой русско-турецкой войны, тридцатидевятилетний генерал от инфантерии Скобелев-младший.

Михаил Дмитриевич Скобелев был, безусловно, выдающимся полководцем и незаурядным русским человеком. Но его политическая роль не украсила скоротечной биографии генерала и доброй службы России не сослужила. Вот типичный пример его образа мыслей: «Нужен лозунг, понятный не только в армии, но и широким массам. Таким лозунгом может быть только провозглашение войны немцам и объединение славян. Этот лозунг сделает войну популярной в обществе».