Политическая история Первой мировой - Кремлев Сергей - Страница 7

Последнее становилось всё более нужным. Почти одновременно с версальскими речами Вильгельма, в 1872 году, английский еврей Дизраэли – лидер аристократичных консерваторов, бывший и будущий премьер-министр Её Королевского величества Виктории и будущий лорд Биконсфилд – выступал в Хрустальном дворце в Сайденхэме близ Лондона.

Бывшее главное выставочное здание Всемирной Лондонской выставки 1851 года было насквозь пронизано солнцем, и это не метафора. Железный каркас дворца заполняли стеклянные плиты: Кристал Пэлас задумывался как символ светлого, обеспеченного новыми возможностями общества. Однако Британии этого — лондонского – солнца было уже мало. Для Дизраэли существовало лишь светило, долженствующее не заходить над Британской империей, к расширению которой он и призывал.

Дизраэли, друг Ротшильдов, знал, что говорил. Знал, что говорил и его преемник лорд Солсбери, разъяснявший новую колониальную политику Британии так: «Раньше мы фактически были хозяевами Африки, не имея надобности устанавливать там протектораты или нечто подобное – просто в силу того, что мы господствовали на море». Теперь же приходилось расширять и формально закреплять своё присутствие, ибо господствовать в мире хотел не только британский лев.

К тому же к концу XIX века положение лордов хотя и было внешне прочным, но только внешне. Сесиль Родс (по имени которого долгое время часть Африки называлась «Родезия») говорил в 1895 году своему другу, журналисту Стэнду: «Я посетил вчера одно собрание безработных. Когда я послушал там дикие речи, которые были сплошным криком: «хлеба, хлеба!» – я, идя домой и размышляя об увиденном, убедился более, чем прежде, в важности империализма. Мы должны завладеть новыми землями для помещения избытка населения, для приобретения новых областей сбыта товаров, производимых на фабриках и в рудниках. Империя есть вопрос желудка. Если вы не хотите гражданской войны, вы должны стать империалистами…».

Родс, конечно, недоговаривал, что если вы хотите быть империалистами, то вы обязательно должны хотеть и войны – империалистической, внешней. Во-первых, она быстро и навечно помещает часть избытка населения в «новые земли» и обеспечивает быстрый оборот стали, меди, хлопка и солдатских пайков… Во-вторых, без такой войны не обойтись просто потому, что не одни ведь английские лорды задумывались над увиденным в рабочих кварталах. Давление масс начинала ощущать правящая элита всех развитых стран. Соответственно, и война нужна была не одной Британии.

Во Франции крах Второй империи привёл вначале к установлению не Третьей буржуазной республики, а социалистической Парижской Коммуны. И после 1871 года понятие «версальцы» во Франции приобрело вполне определённое значение – это были те буржуазные войска, которые пришли из Версаля в Париж и расстреляли надежды рабочих у стены кладбища Пер-Лашез. Остались могилы, однако не исчезли надежды и память. Поэтому у французских собратьев Родса по классу тоже болела голова о новых землях и рынках. Тем более что они-то знали, что это такое – гражданская война.

Начинала постепенно закипать и Америка. Первого мая 1886 года в Чикаго рабочие забастовали и вышли на демонстрацию с требованием 8-часового рабочего дня. Вместо этого многие из них получили 9 граммов свинца, но свинец – не всегда подходящая социальная «пища» для масс. Пока что, правда, первая «маевка» погоды не сделала, и будущий президент США Теодор Рузвельт писал в том мае сестре Анне: «Мои здешние рабочие на ранчо – люди, занятые на изнурительной работе, их рабочий день длиннее, а заработная плата – не выше, чем у многих стачечников; но они американцы до мозга костей. Я бы хотел, чтобы они оказались со мной рядом против мятежников; мои люди хорошо стреляют и не знают страха».

Подход, впрочем, не отличался особой новизной даже для Америки. Президент Пенсильванской железной дороги Томас Скотт шестью годами ранее высказался следующим образом: «Покормите рабочих-забастовщиков пулемётными очередями в течение нескольких дней, и вы увидите, как они примут этот вид питания».

Пули, однако, были только врéменным решением проблемы. В начале XX века 1 (один) процент «американской нации» владел 47 (сорока семью) процентами национального богатства. Для «самой свободной страны» соотношение несколько неожиданное. И могли прийти такие времена, когда даже «американцы до мозга костей» не пожелали бы заниматься от зари до зари изнурительным трудом ради того, чтобы полковник Рузвельт и ему подобные забавлялись уничтожением последних американских бизонов на грандиозных охотах.

Это достаточно быстро понял и сам бравый полковник. В 1894 году экономический кризис в США, лишивший работы 3 миллиона человек, породил такое явление, как «марш безработных» на Вашингтон во главе с Джейкобом Кокси из Огайо. 11 мая 1894 года началась забастовка на заводах Пульмановской вагоностроительной компании. Пиком её стали волнения 5 июля, когда был сожжён вокзал и 700 вагонов. К 3 августа забастовку удалось подавить силой, но это была лишь временная победа. И уже в 1897 году Рузвельт пишет ряд «социальных» статей, одна из которых прямо называлась: «Как же не помочь нашему бедному брату».

Нет, Рузвельт – теперь уже губернатор штата Нью-Йорк – не изменился. Добиваясь уступок рабочим от промышленников, он держал наготове национальную гвардию. После того как он стал президентом, его резервом стали федеральные войска. Всё же это был прогресс: пули уже не приходили ему на ум как первый и самый надёжный аргумент. В 1899 году он писал своему другу, лорду Спринг Райсу: «Мы должны решать огромные проблемы, возникающие из отношений между трудом и капиталом. В предстоящие пятьдесят лет нам придётся уделять этому вопросу гораздо больше внимания, чем экспансии…».

Рузвельт лгал даже старому другу: Капитал США уделил внимание рабочему вопросу только после того, как США в 1929 году оказались на грани социальной революции. Уводить от неё Америку Капитал доверил тогда Франклину Делано Рузвельту – кузену Теодора Рузвельта. А вот экспансию начал уже он сам…

Именно США провели в 1898 году первую империалистическую войну. Это была война с Испанией за новые колонии. Впрочем, ещё до этого, в 1893 году, янки оккупировали Гавайские острова. В 1898 году Рузвельт не был президентом, но его младший друг и единомышленник, писатель и журналист Уильям Уайт писал: «Когда испанцы сдались на Кубе и позволили нам захватить Пуэрто-Рико и Филиппины, Америка на этом перекрёстке свернула на дорогу, ведущую к мировому господству. На земном шаре был посеян американский империализм. Мы были осуждены на новый образ жизни».

Как всё же глуп оказался мир, если забыл эти чёрные слова Уайта и всё более поддаётся господству США, омертвляющему мир.

Лицемерие всегда было такой же фамильной чертой американской элиты, как и напористая наглость. Уайт подтвердил это лишний раз: по нему выходило, что если бы не «слабаки»-испанцы, то добрый дядя Сэм сидел бы себе спокойно меж двух океанов и никуда оттуда не порывался бы. Тут всё было поставлено, конечно, с ног на уши. Не слабость Испании «повернула» Америку к экспансии, а Капитал Америки, набрав силу, двинулся по пути к мировому господству, отшвырнув пинком одряхлевшую Испанию.

Испано-американская война началась, между прочим, с того, что 15 февраля 1898 года американский крейсер «Мэйн» был взорван в порту Гаваны якобы испанской миной. Погибло 260 моряков, началась газетная кампания в поддержку интервенции на Кубу «для защиты гражданского персонала США и американской собственности»…

Война длилась недолго: начавшись 24 апреля 1898 года, она уже с 26 июля перешла в фазу «мирных» переговоров, а 10 декабря 1898 года завершилась «мирным» Парижским договором, по которому Испания отказалась от претензий на Кубу, передала Америке в качестве военных репараций Пуэрто-Рико и остров Гуам и за компенсацию в 20 миллионов долларов уступила Филиппины.

Что же до «Мэйна», то когда много лет спустя затонувшее судно подняли со дна моря, оказалось, что взрыв-то был, но изнутри!