Невиновные - Сименон Жорж - Страница 16

• Предыдущая
• 16/27
• Следующая

Мы заключим договор о сотрудничестве: пятьдесят процентов мне и пятьдесят вам на двоих…

Я не требую исключительных прав. Вы сохраните свою клиентуру как среди торговцев, так и среди частных заказчиков.

Брассье смотрел на Селерена с некоторым беспокойством. Не от него ли самого исходил этот замысел?

— Что вы на это скажете?

— Право, не знаю, — пробормотал Селерен.

— Я не пытаюсь давить на вас. Я смыслю в коммерции, всякий вам это скажет, и я никогда не проигрывал. Мне известны ваши доходы… И я уверен, что не пройдет и двух лет, как они вырастут вчетверо.

Брассье поспешил вступить в разговор.

— Что касается нас, — сказал он, — то мы поделим наши пятьдесят процентов пополам.

— В нашей рекламе будет сделан упор на то, что каждое украшение единственное в своем роде…

Если бы Селерен смог в ту минуту разобраться в своем состоянии, то понял бы, что главным его чувством было замешательство.

То, что ему предлагалось, было поистине подарком судьбы. Они оба нуждались в нем и с беспокойством ждали его ответа.

Ведь, в конце-то концов, это он создавал свои уникальные ювелирные изделия. Бывало, он мучился пять, а то и десять дней в поисках орнамента, который все ускользал.

Он не знал, что есть в Довиле, но он хорошо знал торговый дом Мейера, один из лучших в Париже, с филиалами в Лондоне и Нью-Йорке.

— Если понадобится, — сказал Брассье, — мы возьмем еще одного или двух мастеров.

— А где мы их посадим?

— Но ведь можно найти мастерскую побольше.

Нет! Об этом не могло быть и речи. В этой мастерской он начинал, в ней будет работать и впредь.

Он уступил, скорее всего, по слабости. Деньгами Селерен не пренебрегал.

Они были ему нужны, чтобы дать детям образование. Он слышал, что американские университеты безумно дорогие.

— Будь по-вашему! — сказал он с тяжелым сердцем. — Но, само собой разумеется, я не буду делать серийных вещей.

— Я и обратился к вам как раз потому, что не хочу ничего серийного. Я уже подыскивал подходящее клеймо, но пока не нашел. Что-нибудь вроде «Украшение только для вас»…

— Это мы придумаем, — заверил Брассье. — Вы можете составлять контракт, мсье Мейер, в виде договора о сотрудничестве. Позвоните нам, когда он будет готов, мы приедем и подпишем.

Толстяк плохо скрывал свое удовлетворение. Он словно только что приобрел полотно Ренуара или Пикассо, которое давно жаждал иметь.

— Хотел было спросить, что вам предложить, чтобы отметить это событие?

Совсем забыл, что я не у себя…

Он с чувством пожал руки обоим. После этого они спустились вниз. Мсье Мейер пристроился позади троих игроков в карты, перед которыми лежала кучка крупных банкнот.

— Могу я вступить в игру?

— Да, через несколько минут.

Он нашел себе стул и со вздохом опустился на него, словно маленькая сделка, совершенная им в будуаре, истощила его силы.

— Можно тебя на минутку?

Брассье увлек своего компаньона в глубину сада. Гости играли в шарм. Они нашли спокойный уголок за купой деревьев.

— Что ты на это скажешь?

— Пока не знаю.

— Это же счастье для тебя и меня. И ни в коем случае не свяжет нас.

Старина Мейер, конечно же, в этом деле не проиграет, он хитер. Я-то давно его знаю… Но в конечном счете выиграем и мы. Как только контракт будет подписан, мне придется махнуть в Довиль, посмотреть на магазинчик и прикинуть, что из него можно выжать.

Он дружески похлопал Селерена по плечу.

— Вот увидишь. Мы с тобой далеко пойдем… Подумай-ка еще о мастерской.

Сдается мне, вы справитесь и втроем.

Селерен счел за благо не затевать спора. Он был недоволен собой. Он даже не понимал, почему согласился. Ведь он только что продал частицу своей независимости, своей профессиональной гордости.

— Я, пожалуй, поеду. Жан-Жак, наверное, сейчас один дома.

— А как у него дела?

— Готовится к экзамену, а в сентябре поедет учиться в Англию.

— И надолго?

— На полгода, если не ошибаюсь… Хочет усовершенствоваться в английском, прежде чем поступать в один из американских университетов.

Брассье посмотрел на него с изумлением.

— Вот как? А ведь совсем недавно он был мальчишкой… Помню, он увлекался корабликами, собирал маленькие модели… А как Марлей?

— Думаю, после лицея и она от меня улетит…

— Как быстро бежит время!

— Да… Мы не думаем о завтрашнем дне, вернее, завтрашний день нам кажется таким далеким, и вдруг он тут как тут… Извинись за меня перед мсье Мейером. А остальные гости меня не знают, они и не заметят моего отсутствия…

— Всего хорошего, старина… Спасибо, что приехал.

Он разыскал свою маленькую машину среди спортивных автомобилей и огромных лимузинов. Два шофера в форме ели птифуры, которые наверняка принесла им кухарка. Они взяли под козырек.

Дороги были забиты машинами. Солнце припекало. Он посмотрел на сиденье рядом с собой, на котором обычно сидела Аннет. Она так и не захотела научиться водить машину, ссылаясь на свою рассеянность.

Так оно и было. Стоило приглядеться к ней, когда она что-то делала — не важно что, — и становилось заметно, что в мыслях она где-то далеко.

Иногда Селерен внезапно спрашивал ее:

— Ты где?

Она вздрагивала и глядела на него так, будто только что проснулась.

— Почему ты спрашиваешь?

— Потому что у тебя такой вид, словно ты за сто верст отсюда.

Посоветовала бы ему Аннет подписать этот контракт? О своих делах она говорила с ним редко. А когда он описывал ей какое-нибудь украшение, над которым работал, она слушала рассеянно. Только говорила:

— Да… Да… Должно быть, очень мило…

Его это злило. Он прожил с ней двадцать лет, но так и не узнал ее по-настоящему. Была ли в том его вина? Не был ли он слишком поглощен своей работой?

Или же это она жила как и жила, своей собственной жизнью?

Из-за пробок на дорогах он долго добирался до Парижа. Но было бы еще хуже, если бы он выехал позднее.

Ему не хотелось покупать виллу, как у Брассье. Он чувствовал бы себя неловко в одежде от знаменитых кутюрье. Его квартира была обставлена, и добавить можно было бы разве что одну-две картины.

Может быть, купить машину побольше и помощнее, чтобы доставить удовольствие дочери? Он пообещал себе впредь больше заниматься ею. Почему бы на воскресенья им не уезжать куда-нибудь подальше? Они могли бы выезжать в субботу в полдень и ночевать в каких-нибудь живописных маленьких гостиницах…

Он мечтал. Но он знал, что на самом деле все совсем не так, что у его дочери, так же как у сына, своя жизнь, и им гораздо веселее со своими сверстниками.

Они оба очень любили его, но, должно быть, он казался им чудаком, маньяком-домоседом, живущим на обочине настоящей жизни.

Так ли уж он отличался в этом от Аннет? У него была мастерская, был свой мирок коллег за верстаками, живших одной семьей. А Аннет отдавала всю себя своим старикам и инвалидам.

Такие мысли постоянно приходили ему в голову, навязчивые и болезненные, как мигрень.

Почему так?

Если бы они жили как обычная супружеская пара, то посвящали бы больше времени детям. Но они не были обычной парой. Никогда, к примеру, им не приходило в голову поцеловаться, разве только утром и вечером.

Никогда он не видел, как его жена купается в ванне, и она даже предпочитала, чтобы его не было в спальне, когда она раздевалась или одевалась.

Он снова видел ее в ресторане на Вогезской площади, когда она впервые согласилась поужинать с ним. Она казалась ему такой хрупкой, такой слабенькой.

Она смотрела на него широко раскрытыми глазами, в которых таился страх.

Ему хотелось поднять ее на руки и сказать, что жизнь вдвоем будет полна радости, хотелось умолять ее ничего не бояться.

Со временем она, наверное, обрела больше уверенности, но теперь-то он был убежден, что она никогда всецело не отдавалась ему. Он был ее мужем. Она его очень любила. У них было двое детей, которые не доставляли им никаких хлопот, и им еще выпало счастье найти эту драгоценную Натали, умевшую улаживать все осложнения.

• Предыдущая
• 16/27
• Следующая