Просто вдвоем - Веббер Таммара - Страница 10

• Предыдущая
• 10/79
• Следующая

Но тогда все бы поняли, что мне не насрать на их оскорбления. Поэтому я не реагировал.

В столовой я сидел за столиком для отверженных вместе с двумя другими парнями из моего класса, Риком и Бойсом, и семиклассницей Перл. Плюхнувшись на свое место, она принималась читать, пряча за книгой очки и всклокоченную копну темных волос. Соседи по столу не были расположены со мной беседовать, но они, по крайней мере, не обзывались и не швырялись едой, так что я мог молча прожевать свой обед, а после сидеть с карандашом и блокнотом, который теперь всегда носил с собой. Держать его в ящике раздевалки было ненадежно. Комбинации цифр, открывавшие замки, считались секретными, но узнать чужой код мог кто угодно.

Когда наступил мой четырнадцатый день рождения, позади остались две учебные недели в новой школе. Предстояло вытерпеть еще четыре месяца. Осенью я переходил в старшие классы, но не надеялся, что мое положение изменится к лучшему. Иногда я стоял на покосившемся заднем крыльце дедушкиного дома, смотрел на воду и думал, сколько человеку нужно времени, чтобы утонуть, и какие при этом бывают ощущения.

Как и в Рождество, я проснулся, не рассчитывая на подарки. Я вообще не был уверен, что про мой день рождения вспомнят, и твердо решил никому о нем не напоминать.

Приоткрыв дверь своей кладовки, я уловил запах жареного мяса и корицы. Чаще всего отец с дедом уходили раньше, чем я вставал. Я вылезал из своего кокона, шел в ванную, которая была у нас одна на троих, потом отправлялся в школу. В январе на побережье становилось прохладно, но я привык к совсем другой зиме. На мой вопрос о том, идет ли здесь снег, дедушка расхохотался и ответил: «Раз в сто лет – обязательно. Смотри не проморгай!»

Я скучал по зимнему пейзажу за окном. Зато теперь мне не приходилось пробираться по слежавшимся сугробам, мерзнуть на пронизывающем ветру и постоянно утирать слезы, набегающие на глаза, чтобы защитить их от мороза.

Отца дома не было, но дедушка хлопотал на кухне: раскладывал по двум тарелкам гренки и нарезанные сосиски. Обычно я завтракал хлопьями с холодным молоком или разогревал в микроволновке готовую овсянку. Поэтому при виде такой роскоши я, едва пробормотав сонное «спасибо», сразу же схватил вилку и принялся за дело.

– Думаю, сегодня мы с тобой немного потратимся, – сказал дед. Я оторвал глаза от тарелки, продолжая жевать тост. – В этих коротких штанах ты смахиваешь на пугало. Или у вас, молодежи, такая мода? Я в этом ни черта не понимаю.

Он приподнял одну бровь и выжидающе посмотрел на меня. Я покачал головой, сообразив, что сегодня четверг.

– Школа…

Дед махнул рукой:

– Подумаешь! Один денек они там вполне без тебя обойдутся. – («Они вообще прекрасно без меня обойдутся», – подумал я.) – Звякну и скажу, что ты приболел. И мы с тобой прибарахлимся. – Несколько секунд мы молча ели, потом он добавил: – Может, хочешь еще и постричься по случаю дня рождения?

Я снова покачал головой, сдержав улыбку. Дедушка страдальчески вздохнул и, потрогав свою голову с остатками серебристой растительности, сказал:

– Ну и правильно. Будь у меня волосы, я бы тоже ими щеголял.

Мы вернулись из магазина с несколькими парами поношенных джинсов и брюк, видавшими виды кроссовками и ковбойскими ботинками, а также выцветшим черным джемпером с капюшоном. Ни одно из наших приобретений не стоило больше пяти баксов, но все пришлось мне впору.

В наше отсутствие отец вернулся домой и снова ушел, оставив на моей кровати маленький чемоданчик с набором угольных карандашей разной твердости, двумя стерками, наждачным бруском и точилкой. Чемоданчик я узнал: он был мамин. Под ним лежала упаковка хорошей плотной бумаги: такие листы мама давала мне для рисунков, которые я хотел повесить на стену.

Я вынул из рюкзака свой потрепанный блокнот и открыл его на странице, где была нарисована чайка, сидящая на дедушкиной лодке. Оставшуюся часть своего дня рождения я провел, пробуя новые карандаши на этом наброске. Я повторил его и наложил штрих так, что птица вышла немного зловещей. Мне даже вспомнилось стихотворение Эдгара По, которое мы проходили осенью, когда я только вышел в школу после похорон.

Там ворон мучил парня, который сходил с ума из-за того, что потерял любимого человека. Все должны были написать сочинение по этому стихотворению, но ко мне подошла учительница и, сверля меня глазами, сказала: «Ты можешь выбрать другое произведение», – хотя я не просил ее заменить задание.

Я выбрал стихи Эмили Дикинсон о равновесии хорошего и плохого в нашей жизни. Я прожил тринадцать счастливых лет. Неужели теперь, чтобы за них расплатиться, я должен вытерпеть еще тринадцать горьких?

Через неделю или две после начала занятий посещаемость лекций начинает падать, особенно если курс объемный, такой как история или экономика. Этот семестр не стал исключением. В те дни, на которые не была заранее назначена самостоятельная или контрольная, в аудитории появлялись пустые места. Но Джеки (как и ее кавалер – мне пришлось это нехотя признать) не пропускала занятий. Пока не настала девятая неделя.

На фоне безупречной посещаемости в предыдущие два месяца первый пропуск выглядел неожиданным, а второй, последовавший сразу за первым, – неслучайным.

Дома, решив немного передохнуть от занятий, я проверил статус Кеннеди Мура в социальной сети. Теперь он преподносил себя как свободного человека. Джеки свой профиль вообще удалила или временно деактивировала.

Черт возьми! Да они расстались!

Откровенно радуясь разрыву чужих отношений, я чувствовал себя полным дерьмом, но угрызения совести не помешали мне сделать еще один логический шаг: если Джеки стала пропускать лекции, то, может быть, она подумывает бросить экономику? Тогда она уже не будет считаться моей студенткой!

Когда его бывшая девушка не пришла в третий раз, Мур уже в открытую зафлиртовал с однокурсницами, которые неделями увивались вокруг него. Пришло время промежуточной аттестации. Джеки пропустила и ее. Я заглядывал в систему, ожидая сообщения о том, что миз Уоллес отказывается от курса экономики, но ничего такого не появлялось. Если студент передумал ходить на занятия и не заявил об этом официально до конца месяца, он автоматически получал по предмету F.

Это, конечно же, меня не касалось, и все-таки я не хотел, чтобы Джеки испортила себе диплом, вдобавок к тому, что мог отмочить Мур, разорвав трехлетние отношения. Целую неделю я разглядывал всех девушек, отдаленно напоминавших ее, и каждый раз это была не она. Я уже начал бояться, что никогда больше не увижу Джеки Уоллес.

Фрэнсис смерил меня негодующим взглядом, когда я согнал его с жужжащего телефона. Звонил Джозеф – штатный сотрудник университетской техслужбы. Время от времени он подбрасывал мне дополнительную работу. Иногда она оформлялась официально, а иногда нет, но я не привередничал и соглашался в любом случае.

– Привет, старина.

– Чува-а-ак, ты как сегодня… что делаешь? – промычал Джозеф.

Я покачал головой: «Опять обдолбанный». Мой знакомый любил побаловаться «веществами», особенно если ему удавалось неплохо подзаработать у какого-нибудь щедрого профессора, замотавшегося администратора или заказчика, который сам был не прочь «полетать».

– Занимаюсь. А что?

Воспользовавшись тем, что я отвлекся, Фрэнсис накрыл своей мохнатой двадцатифунтовой тушей мой учебник и полтетради с конспектами. Я преспокойно его стряхнул. Он отомстил мне, сбросив с дивана мою ручку.

– В пятницу вечером? Чувак, завязывай с этим! – Джозеф не одобрял чрезмерного усердия в работе и учебе и, видимо, считал своим долгом периодически мне об этом напоминать, хотя и знал, что я неисправим. – Ты жить вообще собираешься?

– Обязательно, – пообещал я. – Когда закончу университет.

Тяжело вздохнув, Джозеф перешел к цели своего звонка:

– У меня к тебе… предложение.

Если я и мог назвать кого-то своим закадычным другом, то им, пожалуй, стал Джозеф, что было, наверное, довольно странно, поскольку нас объединяли всего две вещи: почти одинаковые музыкальные вкусы и непреодолимое стремление делить все вокруг на разряды и категории.

• Предыдущая
• 10/79
• Следующая