Сталин. По ту сторону добра и зла - Ушаков Александр Геннадьевич - Страница 60

• Предыдущая
• 60/309
• Следующая

К утру 5 июля практически все мосты, кроме Дворцового, были разведены, и в штаб военного округа доставляли арестованных солдат и матросов. Виновниками кровавой вакханалии газеты прямо называли большевиков, и А.И. Деникин назвал их «червями, которые завелись в ране, нанесенной армии другими».

Военная организация выставила вокруг особняка Кшесинской патруль, а перепуганная неминуемой расправой «краса и гордость русской революции» окопалась в окруженной подоспевшими в Петроград фронтовиками Петропавловской крепости. Фронтовики с вполне понятным презрением относились к тыловым крысам, жировавшим в столице, в то время как они проливали кровь в окопах, и с превеликим удовольствием перестреляли бы всех этих пособников «немецких шпионов». Если бы... не Сталин. Именно он «уговорил» матросов сдать оружие и вернуться в экипажи. Что они, надо думать, с превеликой радостью и сделали. Шансов выстоять против людей, ходивших в штыковую, у них не было...

ЦК принял решение отступать. Ленин объявил об изменении в большевистской тактике и ввиду засилья в Советах меньшевиков и эсеров предложил снять лозунг «Вся власть Советам!» Вместе с тем, несмотря на обрушившиеся на партию репрессии, он призвал продолжать борьбу.

Что же касается Сталина, то он отправился в ЦИК на переговоры. «Мы, — вспоминал он позже, — говорили руководителям Советов: кадеты ушли, блокируйтесь с рабочими, пусть власть будет ответственна перед Советами. Но они сделали вероломный шаг, они выставили против нас казаков, юнкеров, громил, некоторые полки с фронта... Само собой разумеется, мы не могли принять при таких условиях боя, на который толкали нас меньшевики и эсеры. Мы решили отступить».

На самом же деле Сталин выторговывал условия капитуляции. И, судя по всему, ему удалось добиться некоторых гарантий, согласно которым правительство обещало обойтись без кровопролития и выделить его партии новое помещение.

Временное правительство пошло на известные уступки, но ни о каком всепрощении не могло быть и речи. И, пользуясь удобным случаем, правительство решило расправиться со своими злейшими врагами. По несчастливому для большевиков стечению обстоятельств, так удачно начатое русское наступление провалилось, и немцы прорвали фронт. И в столице во весь голос заговорили о «немецком шпионе» Ленине, который торговал Родиной в угоду германскому генеральному штабу. Одновременно стали распространяться слухи о том, что большевики помогают немцам и те очень скоро пойдут на Петроград.

О предательстве Ленина министр юстиции В.Н. Переверзев заговорил еще 3 июля. По его словам, ему было доподлинно известно, что Ленин и большевистская партия получали деньги от германского генерального штаба, а в роли связных выступали Яков Фюрстенберг (Ганецкий), Парвус и некоторые другие.

4 июля материалы о связях Ленина с немцами были обнародованы в гарнизонах и частях, и, поскольку патриотизм и чувство долга все еще оставались мощным фактором, мысль об измене своему Отечеству вызвала у солдат отвращение, и многие из них отшатнулись от большевистского вождя и его партии. В то же время Министерство юстиции оповестило редакции петроградских газет о пресс-конференции с объяснениями всех деталей предательства Ленина.

Конечно, Ленин разыграл благородное негодование и отрицал какую бы то ни было связь с немцами, в связи с чем Адам Улам заметил: «Сейчас нет сомнения — как это можно и видеть на основе соответствующих документов, — что суть обвинений была верной, но не их интерпретация. Ленин брал деньги у немцев, как он взял бы их для дела революции где угодно, включая Российский двор Его императорского величества».

Да, все так, на революцию Ленин взял бы деньги у самого дьявола, но «германским шпионом» в классическом понимании этого слова он, конечно же, не был. Тем не менее опасность над ним нависла реальная. И, возможно, в самые тревожные в жизни вождя дни на помощь ему пришел Сталин. Именно он обратился к своему старому знакомому и председателю ЦИК меньшевику Чхеидзе с просьбой воздержаться от подобных обвинений.

Трудно сказать почему, но Чхеидзе пошел навстречу, и обвинения в адрес Ленина напечатала лишь небольшая газетка «Живое слово». 7 июля Временное правительство арестовало Антонова-Овсеенко, Крыленко, Дыбенко, Раскольникова, Каменева, Троцкого и Луначарского и отдало приказ об аресте Ленина, который обвинялся в попытке захватить власть, в связях с немецким генеральным штабом и в получении от него значительных сумм на организацию беспорядков и разложение армии.

Как позже вспоминал Сталин: «На улицах войска, усмиряющие непокорных. Фактически введено осадное положение. Подозрительные арестовываются и отводятся в штаб. Идет разоружение рабочих, солдат, матросов».

После недолгих скитаний по петербургским квартирам Ленин попал наконец к Аллилуевым. Вождь задумался. И было над чем: многие члены ЦК требовали от него явиться в суд и использовать последний шанс для собственного оправдания и критики правительства. И если с критикой у Ильича проблем не существовало, то с оправданиями было куда хуже. Он прекрасно понимал, что министр юстиции не блефует, и опасался возможных последствий. А если говорить еще проще, так горячо призывавший других жертвовать своими жизнями вождь очень дорожил своей собственной. Потому и потребовал от Петроградского Совета гарантий безопасности и гласного суда.

Все эти дни он пребывал в постоянном страхе, что его найдут. Но... сказалась «благонадежность» Сталина, за которым, в отличие от других руководителей партии, никто и не подумал устанавливать слежку. Что и по сей день выглядит весьма странно. Уж кто-кто, а Коба, Нижарадзе, Иванович, а теперь и Сталин был прекрасно известен охранке как один из самых влиятельных большевиков. Но теперь, когда надо было во что бы то ни стало найти Ленина, за ним даже не присматривали.

Что это? Оплошность жандармов? Их неумение работать? Или вера меньшевистских руководителей Совета в то, что Сталин на самом деле их человек? И не поддерживал ли сам Сталин у них эту уверенность, играя в таком случае практически беспроигрышную партию? Ведь в какой-то степени Ленину было выгодно иметь «своего» человека в стане врага, да еще с таким политическим влиянием, каким обладал Сталин.

Победят большевики и как член ЦК он мог требовать для себя дальнейшего продвижения. Ну а в случае окончательной победы Совета и меньшевиков, он всегда мог заявить о своей лояльности к Временному правительству, которую так упорно демонстрировал в марте.

Впрочем, чего удивительного... В любой игре всегда надо иметь запасные позиции, куда в случае чего можно было отойти. И Сталин, множество раз стоявший на краю пропасти, знал это лучше других. К тому же он вряд ли мог забыть и ту партию, которую Ленин разыгрывал с Малиновским, по чьей милости он и уехал в свою последнюю ссылку в Туруханск. Да и Ильич со своей игрой с немцами наводил на определенные размышления... Как бы там ни было на самом деле, в конце концов Ленин под нажимом товарищей решил явиться вместе с Зиновьевым на суд и даже устроил трогательную сцену прощания с Крупской. «Давай попрощаемся... — произнес он дрогнувшим голосом. — Может, не увидимся уже...»

Сложно сказать, пошел бы Ильич на Голгофу или по пути выкинул бы какой-нибудь фокус, если бы в самый последний момент ему на помощь не пришел все тот же Сталин. Прекрасно понимая нежелание вождя рисковать жизнью, он поведал о том, что уже несколько раз спасавший Ленина от расправы Петроградский Совет на этот раз не мог дать Ленину никакой гарантии в случае его явки на суд. А затем со всей категоричностью заявил: «Никакого гласного суда не будет. Юнкера до тюрьмы не доведут, убьют по дороге!»

Вождь вздохнул свободно и тут же заговорил... о своем отъезде в небольшой городок Сестрорецк на берегу Финского залива. Когда все было решено, он позволил своему спасителю сбрить ему усы и бороду, затем облачился в длинное пальто и нахлобучил на самые глаза кепку. Около полуночи Ленин в сопровождении Сталина и Аллилуева отправился на Приморский вокзал. Он сел в переполненный вагон пригородного поезда и отправился в свой знаменитый Разлив.

• Предыдущая
• 60/309
• Следующая