Сталин. По ту сторону добра и зла - Ушаков Александр Геннадьевич - Страница 84
- Предыдущая
- 84/309
- Следующая
Таковы были исполнители. И ничего другого от них нельзя было и ожидать. Их начальники были еще страшнее. «Суд, — говорил Ленин во время работы над первым советским Уголовным кодексом в мае наркомюсту Курскому, — должен не устранять террор; обещать это было бы самообманом или обманом, а обосновать и узаконить его принципиально, ясно, без фальши и прикрас».
«Мы, — напутствовал своих подчиненных один из руководителей ВЧК Я. Петерс, — не ведем войны против отдельных людей, мы уничтожаем буржуазию как класс. Во время расследований не ищите свидетельств, указывающих на то, что подсудимый словом или делом выступал против советской власти.
Первый вопрос, который вы должны задать: к какому классу он относится, каково его происхождение, каково образование или профессия. Ответы на эти вопросы определят судьбу обвиняемого. В этом состоит значение и смысл красного террора».
Да, что там говорить, смысл великий! Убивать не за преступление, а за образование! Самым настоящим извращенцем был видный чекист В.Р. Менжинский. Он писал эротические стихи и ему очень нравилось приговаривать к смерти женщин. Он постоянно приходил на их допросы и проникал в самые интимные подробности их жизни. Правда, сам он не расстреливал и на казни не ходил.
В отличие от другого видного чекиста Петерса, который был не прочь позабавиться с пистолетом в руках, отличался и известный своими зверствами в Петрограде Г.И. Бокий, который, как, впрочем, и многие другие садисты, был половым психопатом. Но были и «теоретики», каким являлся тот же хозяин украинской ЧК М.И. Лацис. Он считал себя крупным ученым и на основе статистики, всевозможных таблиц, диаграмм и графиков, писал «научные труды», в которых выводил закономерности казней не только по полу и возрасту, но и их зависимости от... погодных условий. Все эти «научные достижения» он подгонял под марксистскую науку.
Неизвестно, что думали о массовом терроре Маркс и Энгельс, но записки их российского последователя В. Ульянова сплошь пестрели такими словами, как «расстрелять», «наказать», «усмирить». Да и что ожидать от человека, который еще в 1905 году предлагал восставшим рабочим поливать с верхних этажей городовых кипятком, обильно разбавленным... серной кислотой. И все те, кто обвинял и обвиняет Сталина в массовых казнях и развязанном им терроре, будут не правы. Он ничего не развязывал, а только продолжал то, что было начато без него. И как мы очень скоро убедимся по высказываниям таких людей, как Троцкий и Бухарин, еще неизвестно, кто из них был страшней.
Да, Гражданская война, наверное, самая страшная из всех существующих на свете войн, ибо здесь воюют не с немцами и поляками, а между собой. И те же революционные отряды времен Великой Французской революции зверствовали в Вандее так, что даже повидавшие виды боевые офицеры с содроганием смотрели на дело их рук.
Однако вся беда России заключалась в том, что террор не был в ней только ответом на ответ, а являлся самой настоящей системой, запущенной в действие с первых же дней советской власти. Речь шла о восставших белогвардейцах, потом начался террор. Стоило выступить против большевиков «красе и гордости русской революции», балтийским морякам, как и они были пропущены через не дававшую сбоя машину террора. Крестьяне?
С ними вообще не о чем было разговаривать! И били их и стреляли так, что только стон стоял над всей Россией, кровью умытой! И даже после окончания войны террор не шел на убыль, поскольку уже стал частью содержания пролетарского государства. И мы еще увидим, как на самом деле проходил нэп, вся изнанка которого тоже замазана кровью...
Обрушив страшные репрессии на Царицын, Сталин прекрасно понимал, что в такую минуту никто не сможет бросить в него камень. Да и какой там мог быть еще камень, если сидевший в роскошной кремлевской квартире придворный поэт Демьян Бедный слагал так нравившиеся многим строки:
Но, если говорить откровенно, устроенный в Царицыне Сталиным террор не был самоцелью, и, конечно, с его помощью было покончено с очень многими не только нежелательными, но и вредными элементами. Однако известного своей кровожадностью Троцкого массовые репрессии не волновали, и, судя по всему, он их только приветствовал. Куда больше его задевало то самоуправство комиссара по продовольствию, с которым он преследовал всех без исключения бывших офицеров.
Раздраженный таким поведением Сталина Троцкий направил в Царицын следственную комиссию, и та очень быстро установила, что ни Снесарев, ни большинство офицеров его штаба ни в чем не виноваты. И, к негодованию Сталина, все те, кого он не успел расстрелять, вернулись во главе с ненавистным генералом к исполнению своих обязанностей.
Отношения Сталина и Троцкого лучше не стали, и по настоянию Сталина и под его непосредственным руководством был разработан новый план обороны Царицына. С северного участка фронта была снята часть войск в целях наступления к западу и югу от Царицына. Но... ничего хорошего из этого не вышло. Мало того, что была нарушена устойчивость с таким трудом организованной Снесаревым обороны, но и бесславно закончилось совершенно необеспеченное наступление. В результате связь с югом снова оказалась прерванной, город был отрезан от центра, и пришлось в срочном порядке перебрасывать части на северный боевой участок. Однако Сталин свалил всю вину на Снесарева, и в конце концов знающего и преданного делу революции генерала сняли с обороны Царицына и назначили командующим западным участком отрядов завесы.
В то сложное время было нелегко всем, и все же положение военных специалистов, которые оказались между Сциллой и Харибдой, было, наверное, самым печальным. С одной стороны, к ним с недоверием относились мало что понимавшие в военном искусстве и предпочитавшие организованности и дисциплине партизанщину командиры и солдаты из рабочих и крестьян, которые, помимо всего прочего, видели в них белую кость. С другой — их всячески третировали высокопоставленные партийцы, видевшие в них потенциальных предателей. И не случайно именно Северный Кавказ стал центром «военной оппозиции», а ее признанными лидерами такие гиганты военной мысли, как бывший слесарь Клим Ворошилов и бывший кавалерийский вахмистр Семен Буденный, всячески поощряемые своим могущественным покровителем.
На место Снесарева новым командующим созданного на базе Северо-Кавказского округа Южного фронта был назначен Павел Павлович Сытин. Бывший царский генерал, генштабист, он добровольно вступил в январе 1918 года в Красную Армию. Однако Сталин не сработался и с ним. Дело дошло до того, что он самостоятельно отстранил Сытина от командования фронтом и поставил на его место Ворошилова. «Сытин, — написал он в своей очередной телеграмме в Москву, — не может, не желает и не способен защищать Царицын». Таким образом Сталин отказался подчиняться приказу председателя Реввоенсовета республики Троцкого о невмешательстве в оперативные распоряжения командующего фронтом.
Троцкий обратился в ЦК, и уже очень скоро Сталин получил телеграмму председателя ВЦИК Свердлова. «Все решения Реввоенсовета (республики), — писал тот, — обязательны для военсоветов фронтов. Без подчинения нет единой армии... Никаких конфликтов не должно быть».
Но... все было напрасно, Сталин продолжал гнуть свою линию. На этот раз Троцкий не стал заниматься бессмысленными препирательствами и, прибыв в Козлов, куда он предлагал перевести командование фронта, издал приказ Южному фронту. «Бывало, даже не раз, — писал он, — что командиры отдельных отрядов не выполняли боевых приказов, шедших сверху. Этот пагубный преступный образ действий будет отныне уничтожен с корнем». В этом же приказе он потребовал вернуть Сытина на место командующего армией.
Сталин и не подумал сдаваться и при поддержке Ворошилова и члена Военного совета Минина отказался довести приказ Троцкого до войск. Терпение Троцкого лопнуло, он обратился за помощью в ЦК, и тот, в какой уже раз, предложил Сталину и Военному совету фронта подчиняться приказам Реввоенсовета. Но... куда там! Сталин и Ворошилов обратились непосредственно к Ленину с письмом, в котором уверяли его, что Троцкий собирается вверить судьбу фронта «человеку не только не нужному на фронте, но и не заслуживающему доверия и потому вредному... Губить фронт, — заканчивали они свое письмо, — ради одного ненадежного генерала мы, конечно, не согласны».
- Предыдущая
- 84/309
- Следующая
