Удар шпаги - Бальфур Эндрю - Страница 15

• Предыдущая
• 15/82
• Следующая

В следующий миг я нырнул в тень, отбрасываемую широким балконом; шаги ускорились, стали раздаваться совсем рядом и остановились; не долго думая, я молча мгновенно повернулся на каблуках и перехватил занесенную надо мной руку с ножом.

Рука убийцы уже начала описывать свою роковую дугу, когда я, воспользовавшись направлением ее движения, помог ей продолжиться и резко завернул руку за спину: владелец руки и ножа завопил от боли, согнувшись пополам и пряча лицо в полах плаща; нож выпал из его обессиленных пальцев и со звоном отлетел куда-то в темноту.

— В чем дело, сэр? — прошипел я, доставая шпагу из ножен. Яростно брыкаясь и изворачиваясь, бандит пытался вырваться из моих цепких пальцев, но я держал его, точно в клещах, все сильнее загибая ему руку, пока боль в неестественно вывернутых суставах не стала невыносимой. Видя бесполезность своих попыток освободиться, он перестал сопротивляться и лишь продолжал проклинать меня на чем свет стоит, требуя немедленно отпустить его. Я еще пару раз поддернул ему руку и, когда он наконец замолк, приставил острие шпаги к его спине и приказал идти вперед; в таком необычном виде я привел его к себе домой, поскольку в столь поздний час помешать нам было некому, да еще и дождь усилился, а ночь, как я уже сказал, была темная, хоть глаз выколи.

Усадив бандита перед собой на стул, я долго и внимательно рассматривал его; это ему, похоже, не очень-то нравилось, так как он всячески отводил от меня глаза и в то же время украдкой поглядывал по сторонам в надежде отыскать какой-нибудь путь к спасению. Невысокого роста, не намного выше меня, он был в то же время худой и жилистый, с лицом скорее безвольным, чем дурным; однако его налитые кровью глаза, сизые отечные щеки и мешки под глазами свидетельствовали о многочисленных пороках, а изо рта у него разило, как из винной бочки.

— Итак, сударь, — сказал я после нескольких минут молчания, — вы намеревались убить меня.

Он ничего не ответил, но опустил глаза, поглаживая все еще болевшую руку.

— Как ваше имя? — спросил я.

— Кроуфорд, — хрипло пробормотал он в ответ.

— Что ж, мистер Кроуфорд, — продолжал я, сгоряча совершая ту же ошибку, против которой собирался предостеречь его, — вам придется убедиться в том, что вмешательство в государственные дела — штука опасная, ибо, как сами видите, документов вы не нашли, но зато погубили свою жизнь в попытке отыскать их!

— Как! — воскликнул незадачливый бандит. — Вы же не собираетесь хладнокровно прикончить меня ни с того ни с сего!

Я пожал плечами.

— Мне ничего другого не остается, — сказал я. — Вопрос стоит так: либо ваша жизнь, либо моя; и я предпочел бы скорее вашу.

— О чем вы толкуете? — запротестовал он. — Какие документы? Не искал я никаких документов!

— Вы не искали документы, свидетельствующие о наличии папистского заговора? — вырвалось у меня, и я тут же пожалел, что не прикусил язык прежде, чем произнес эти слова.

— Не искал! — решительно подтвердил он.

— Так зачем же вы пытались пырнуть ножом меня, совершенно незнакомого вам человека?

— Почему незнакомого?

— Но ведь я никогда и в глаза вас не видел до сих пор, насколько мне известно, по крайней мере!

— Вы, может, и не видели, а вот Дик Ханиман частенько со мной встречался, и он затаил на вас вражду не только из-за прежних ваших драк, но из-за того, что некая девица предпочитает ему вас!

— И он нанял тебя, чтобы меня прикончить?

Кроуфорд кивнул, и я все понял, и понял также, что вынужден так или иначе убить этого человека: ведь теперь — благодаря моему дурацкому языку! — ему стал известен секрет де Кьюзака. Бандит, видимо, прочел это на моем лице, так как вскочил со стула и принялся умолять меня пощадить его, страстно клянясь и обещая хранить тайну, лишь бы я оставил его в живых.

— Тише, дурак! — прикрикнул я на него. — Иначе тайна через пять минут перестанет быть тайной!

— Но ведь вы сами мне сказали! — хныкал он. — Я же не тянул вас за язык!

— Совершенно верно, — согласился я, — ты прав, и у меня нет ни малейшего желания тебя убивать, но я не вижу другого выхода.

— О сэр! — причитал он. — Вы можете заточить меня здесь, привязать меня, держать под замком, если желаете, но я не хочу умирать! Будьте милосердны! Молю вас, будьте милосердны! — И он в страхе упал на колени, протягивая ко мне дрожащие руки.

— Сядь! — приказал я ему. — Сиди тихо и не шевелись, пока я не обдумаю положение.

На сей раз принятие решения заняло немного времени. Если я убью этого человека, у меня на руках останется его труп, но, если я запру его здесь до тех пор, пока не объявлю о заговоре, он не сможет причинить мне вреда и смерть его не будет лежать на моей совести. Более того, я знал, что у старухи домохозяйки есть еще одна пустая комната, где я мог бы привязать его, а золото из коричневой шкатулки позволяло мне не скупиться. Возможно, на меня подействовала жалкая внешность моего неудавшегося убийцы, сидевшего напротив меня с освещенным колеблющимся пламенем свечи белым и напряженным лицом, на котором надежда боролась со страхом и отчаянием и которое то и дело искажалось гримасой боли от вывихнутого плеча.

Прихватив с собой пистолет и кинжал де Папильона, чтобы не оставлять разбойнику оружие и не искушать попыткой реванша, я приказал ему сидеть тихо, пока я не вернусь, и вышел, заперев дверь на ключ. Я прошел по узкому коридору в кухню, где жила моя домохозяйка, и, рассказав ей историю о больном друге, нуждающемся в уходе и присмотре, предложил ей сдать еще одну комнату в мансарде, рядом с моей.

Вскоре вопрос был решен, к ее великому удовлетворению, хотя я и не предложил ей большую плату, не желая показаться чересчур состоятельным и тем самым вызвать у нее подозрения. Вернувшись к себе, я отпер ключом замок и распахнул дверь; но каково же было мое удивление, когда, окинув взглядом свою крохотную комнатушку, я убедился, что она пуста, а мой пленник исчез. Первым делом я подумал о бумагах и бросился через всю комнату к укромному месту, где их прятал; к счастью, они оказались на месте, в полной сохранности и неприкосновенности. Затем я осмотрелся вокруг, недоумевая, куда мог деться запертый в пустой комнате бандит; единственным возможным путем для бегства было раскрытое окно, выходившее на крышу, но кто бы мог подумать, что человек с вывихнутой рукой решится вылезти из него на крутую, мокрую и скользкую черепичную кровлю, расположенную на высоте добрых тридцати футов от земли, если даже считать от самого карниза? Однако долго раздумывать тут было некогда: если он улизнет от меня, я погиб. Торопливо отцепив шпагу, чтобы не мешала, я стиснул в кулаке кинжал и вылез в окно. Прижавшись к оконному переплету, я вслушивался в шум ветра и дождя, пытаясь уловить малейший звук, способный подсказать мне, куда направился беглец, и наконец услыхал слабое постукивание сверху и справа от меня, как если бы кто-то карабкался по черепице.

Нельзя было терять ни минуты; но даже с моей сноровкой, физической силой и ловкостью взбираться вверх по крутому склону крыши оказалось делом далеко не простым, ибо ветер здесь, меж верхушек домов, свистел и завывал во всю мочь, не сдерживаемый ничем, а струи дождя хлестали по мне, заливая глаза и мешая что-либо разглядеть в кромешном мраке. Тем не менее я упорно продвигался вперед и вверх, скользя и сползая, и вновь наверстывая, упущенное, цепляясь ногтями и носками сапог за малейшие выступы кровли, пока, к моей великой радости, не убедился, что влекущий меня к себе звук становится все громче и ближе. Но каковы же были мои разочарование и тревога, когда я, добравшись до конька крыши, обнаружил причину постукивания: его производили две свободно болтающиеся, плохо закрепленные черепицы, которыми забавлялся шаловливый ветер.

Я припал к мокрой поверхности крыши, переводя дыхание и вновь прислушиваясь, но ничего не мог разобрать, кроме окриков ночной стражи внизу, завывания ветра между печными трубами и флюгерами на шпилях и плеска струй проливного дождя. Я понял, что все мои попытки бесполезны, и осторожно повернулся, чтобы пуститься в обратный путь, как вдруг в ужасе заметил черный мужской силуэт, внезапно возникший на фоне моего освещенного окна; пока я озадаченно глядел на нее, фигура заслонила собой окно, взобралась на подоконник и исчезла внутри комнаты.

• Предыдущая
• 15/82
• Следующая