Револьвер Мегрэ - Сименон Жорж - Страница 26

• Предыдущая
• 26/27
• Следующая

— Не продолжайте.

— Ты бы выстрелил?

— Да.

— Почему?

Ален пробормотал сквозь зубы:

— Потому!

— Ты жалеешь?

— Не знаю. На земле нет справедливости.

— Нет, есть. Конечно, если бы я не возглавлял специальную бригаду и не должен был отчитываться перед начальником, судьей, прокурором и даже журналистами, если бы я был хоть на сегодняшний день всемогущим, я бы все устроил иначе.

— Как?

— Во-первых, я бы забыл, что ты стащил мой револьвер. Но это я еще могу сделать. Затем я бы постарался, чтобы один промышленник, не помню откуда, забыл, что его заставили отдать бумажник, сунув ему под нос револьвер, и думал, что он его просто потерял.

— Револьвер не был заряжен.

— Ты уверен?

— Я вынул все патроны. Мне нужны были деньги, чтобы доехать до Лондона.

— Ты знал, что Дебюль в Англии?

— Я следил за ней в то утро. Сначала я попытался зайти к ней. Но консьержка…

— Я знаю.

— Когда я вышел из этого дома, у подъезда стоял полицейский агент, и я решил, что это за мной. Я обошел вокруг дома. Когда я вернулся, агента уже не было. Я спрятался в парке и ждал, когда она выйдет из дома.

— Чтобы выстрелить в нее?

— Может быть. По-видимому, она вызвала по телефону такси. Я не смог к ней подойти. Мне повезло, я сразу же поймал другое такси, которое шло со стороны Пюто. Я ехал за ней следом до вокзала. Я видел, как она села в поезд на Кале. У меня не было денег, чтобы заплатить за билет.

— А почему ты ее не убил, когда она садилась в поезд?

Ален вздрогнул, посмотрел на него, как бы проверяя, серьезно ли он это сказал, и пробормотал:

— Я не посмел.

— Если ты не осмелился выстрелить в нее в толпе, то вполне вероятно, что не стал бы стрелять и в спальне. Ты следил за отцом в течение нескольких недель?

— Да.

— У тебя есть список людей, к которым он ходил?

— Я могу сказать на память. Несколько раз он заходил в маленький банк на улице Шоша и в редакцию газеты, где он встречался с заместителем ответственного редактора. Он очень много звонил из автоматов и все время оборачивался, чтобы убедиться, что за ним никто не следит.

— Ты все понял?

— Не сразу. Я совершенно случайно прочел роман, в котором это описывалось.

— Что?

— Вы же сами знаете.

— Шантаж?

— Это все она.

— Конечно. Именно поэтому требуется время, чтобы ее поймать. Я не знаю, какой была ее жизнь до переезда на бульвар Ришар-Валлас. Очевидно, жизнь эта была весьма бурной и она встречалась со множеством людей самого разного сорта. Женщины умеют лучше, чем мужчины, раскрывать интимные тайны, в особенности тайны постыдные. Когда она стала недостаточно молода, чтобы продолжать свой образ жизни, ей пришла в голову мысль превратить эти знания в деньги.

— Она использовала для этого моего отца.

— Вот именно. Она не ходила сама к своим жертвам, чтобы требовать от них денег. Это делал человек, которого все знали, встречая повсюду, и у которого не было определенной профессии, — никто особенно не удивлялся, что он этим занимается. Как будто люди ждали от него именно таких поступков.

— Почему вы так говорите?

— Потому что надо смотреть правде прямо в глаза. Может быть, твой отец был все еще влюблен? Я в это верю. Он из тех людей, которые могут хранить верность своей страсти. Жанна Дебюль в той или иной степени поддерживала его материально. Он жил в вечном страхе, что его арестуют. Он стыдился самого себя. Он не смел смотреть тебе в глаза.

Ален обернулся и посмотрел на Жанну Дебюль, лицо его стало жестким, глаза были полны ненависти, женщина ответила чуть заметной презрительной улыбкой.

— Метрдотель, торт с клубникой.

— Но вы себе не берете! — запротестовал Ален.

— Я очень редко ем сладкое. Мне, пожалуйста, кофе с коньяком.

Он отодвинулся от стола и вынул трубку. Он только начал набивать ее, когда к нему приблизился метрдотель и что-то прошептал, извиняясь.

Тогда Мегрэ снова засунул трубку в карман и остановил официанта, на тележке у которого лежали сигары.

— Вы не курите трубку?

— Здесь запрещено! Да, кстати, ты заплатил за свой номер в «Гилморе»?

— Нет.

— Эти служебные ключи, которые ты взял у них в коридоре, у тебя? Ну-ка, отдай их мне. Он сейчас же протянул их Мегрэ.

— Торт вкусный?

— Очень…

Он сидел с набитым ртом. Ален был еще ребенком, который не в состоянии устоять перед сладким, и сейчас он целиком погрузился в свой торт.

— Отец часто встречался с Дельтелем?

— Я видел, как он два раза ходил к нему.

Нужно ли было открывать ему всю правду? Было совершенно очевидно, что депутат, жена которого потребовала развода и который должен был остаться без копейки и без особняка на авеню Анри-Мартен, торговал своим влиянием. Для него этот шантаж был гораздо серьезнее, чем для кого-нибудь другого, потому что вся его политическая карьера была построена на разоблачении чужих злоупотреблений и скандалов.

Может быть, Жанна Дебюль слишком зарвалась? У Мегрэ по этому поводу были другие мысли.

— Твой отец никогда не говорил, что он хочет изменить ваш образ жизни?

Оторвавшись от торта, Ален недоверчиво взглянул на него.

— Что вы этим хотите сказать?

— Раньше он периодически заявлял, что теперь все переменится, а затем наступило время, когда он потерял веру в свою счастливую звезду.

— Он все-таки продолжал надеяться.

— Но уже меньше?

— Да.

— А последнее время?

— Он раза два или три говорил о том, что мы уедем на юг.

Мегрэ больше не настаивал. Это уже было его дело. Он не хотел сообщать Алену свои выводы.

Франсуа Лагранж, который два года «работал» на Дебюль, подбирая только крохи, возможно, решил повести дело на свой риск.

Предположим, Жанна Дебюль приказала ему потребовать у Дельтеля, который был лакомым куском, сто тысяч франков… а барон мог потребовать миллион? Или еще больше? Барон привык называть крупные суммы, он всю жизнь жонглировал воображаемыми миллионами…

Дельтель решил не платить…

— Где ты был в ночь со вторника на среду?

— Я ходил вечером в кино.

— Тебе отец посоветовал пойти? Мальчик задумался. Эта мысль не приходила ему в голову.

— Кажется, да… Он сказал… Да, кажется, он мне рассказывал о фильме, который шел только на Елисейских полях…

— Когда ты вернулся, он уже лежал в постели?

— Да. Я подошел, чтобы его поцеловать, как каждый вечер, и увидел, что он плохо себя чувствует. Он пообещал мне сходить к врачу.

— Ты нашел, что все нормально?

— Нет.

— Почему?

— Не знаю. Я был встревожен. Я никак не мог заснуть. В комнате был какой-то чужой запах, запах американских сигарет. Я проснулся на рассвете и обошел квартиру. Отец спал. Я заметил, что наша кладовая, которая в детстве была моей комнатой, закрыта на ключ, а ключа нет. Тогда я ее открыл.

— Как?

— Крючком. Этому фокусу меня научили товарищи: в школе. Надо согнуть особым образом кусок толстой проволоки и…

— Знаю. Я это тоже делал.

— У меня в ящике всегда лежал такой крючок. Я увидел посреди комнаты чемодан и поднял крышку.

Теперь надо как можно скорее увести его от этого воспоминания.

— Ты спросил отца?

— Я не смог.

— Ты сразу ушел?

— Да. Я ходил по улицам. Я хотел пойти к этой женщине.

Была еще одна сцена, детали которой никогда не станут известны, конечно, если барон не прекратит изображать сумасшедшего, — это сцена, которая произошла между Франсуа Лагранжем и Андрэ Дельтелем. Но это не должно касаться Алена. Не нужно разрушать его представление об отце.

Вряд ли депутат пришел с намерением убить Лагранжа. Вероятней всего, он хотел угрозой заставить его вернуть документы, при помощи которых его шантажировали.

Силы были неравные. Дельтель был полон сарказма. Он был человеком, привыкшим к борьбе, а перед ним стоял трусливый толстяк, дрожавший за свою шкуру.

Конечно, документов в квартире не было. Даже если бы Лахранж захотел, он не смог бы их вернуть. Что он сделал? Наверно, плакал, умолял, просил прощения. Он обещал вернуть их.

• Предыдущая
• 26/27
• Следующая