Легкие горы - Михеева Тамара Витальевна - Страница 3

• Предыдущая
• 3/15
• Следующая

Динка кивнула и сказала:

— А у нас в детдоме чай сразу сладкий!

Папа вскочил и вышел из кухни. Динка испуганно уткнулась в кружку.

А зато она умеет аккуратно постель заправлять! Ее всегда хвалили за это! Она хотела сказать это маме, но потом вспомнила, что здесь это не нужно: постель убиралась в ящик дивана.

Долго Динка не могла привыкнуть засыпать одна. Мама читала ей книжку, целовала и уходила, прикрыв дверь. Тускло горел ночник — улыбающийся месяц. Было слышно, как проносятся вдоль их дома машины и гудят за окном тополя. Динка потихоньку вставала, выскальзывала из своей комнаты и садилась на пороге родительской. Они смотрели телевизор или шептались о чем-то, будто Динки и не было. Несколько раз она так и засыпала у них на пороге. Открыв дверь, папа чертыхался, мама охала, и они несли Динку в постель.

Потом Динка стала замечать, что новые мама с папой ссорятся, потом — что из-за нее, что папа недоволен ею, а мама — папой. Потом они поругались совсем сильно, и он ушел, его не было несколько дней, но потом он вернулся, и все было по-старому. Динка мучилась, потому что не знала, что она делает не так. Но она ничего не говорила, боялась говорить, боялась, что с ней заговорят об этом, ведь все равно здесь было лучше, чем в детдоме. Потому что каждое утро мама вела ее в школу, где никто не знал, что она приемная. Потому что мама целовала ее в щеки перед тем, как уйти. Потому что она всегда улыбалась, даже если Динка вдруг разбивала тарелку или проливала компот, а вечерами они подолгу лежали в обнимку на кровати и читали по очереди книжки: строчку — Дина, страницу — мама. Перед сном мама рассказывала про далекую бабушку Тасю, замечательный город Лесногорск и волшебные Легкие горы.

При папе нужно было вести себя тихо-тихо, а при маме — как хотелось.

Потом он ушел совсем.

— Это из-за меня.

— Нет, Диночка, что ты… просто… — Динка чувствовала, как мучительно подбирает мама слова. Слезы медленно катились по щекам и капали Динке на макушку. Казалось, мама сама не замечает, что плачет. — Просто мы очень долго жили одни, ему трудно привыкнуть и… — она опять замолчала. Потом сказала сердито: — Но знаешь, тебя я люблю больше, чем его.

Когда Динка закончила первый класс, мама сказала, что, наверное, они переедут из этого большого города в Лесногорск.

— У меня там и братья, и мама рядышком, там хорошо, там так хорошо, Динка, тебе обязательно понравится!

Динка была уверена, что понравится. Она понимала, что здесь маме одной, без папы, трудно, а там, конечно, и брат Саша, и брат Петя. И бабушка Тася. Там горы и речка, можно купаться все лето и ходить за ягодами, грибами, там у Динки много двоюродных братьев и сестер… Всех их Динка боялась. Боялась тихих маминых разговоров по телефону, когда там, на другом конце, ее спрашивали: Дина? Как же полностью? Диана? И мама вкрадчиво, будто извиняясь, говорила, нет, что вообще-то по документам Динара, но какое это имеет значение, и почему не может быть просто Дины? Боялась, что неведомые ей, далекие, чужие Вика, Миша, Женька, Андрюша и Юрась будут смеяться над ее старым зайцем, а она ничего не сможет объяснить. Боялась, что она глупая. Что все уйдут, как папа Сережа. Вместе с мамой она послушно рассматривала их на фотографиях.

— А почему твой брат такой старенький?

— Саша? — смеялась мама. — Ну, он старше меня на 18 лет… Я ведь тоже уже не молодая, Динусь.

С фотографии смотрел на Динку синеглазый старик. Нет, мама молодая…

— А это все его дети, да?

— Нет, его только Светочка и Ника, — мама проводит по лицам пальцем, — а остальные — это Петины. Он у нас богатый. Три сына!

Богатый дядя Петя совсем другой. Он толстый. Улыбчивый. Рыжий. Взгляд его скользит мимо Динки. Рядом его худенькая жена тетя Аня. Дина отложила фотографии в сторону. В синий с подсолнухом ранец легли аккуратно трусики и майки, тетрадь, карандаши, заколки, книжка “Мурзук” Бианки, заяц… Лесногорск так Лесногорск. Динке все равно, где жить. Лишь бы с мамой.

Лесногорск

Динка первый раз ехала на поезде. У нее была удобная нижняя боковая полка, и можно было целыми днями смотреть в окно. На проплывающие мимо поля, речушки, мосты через них, переезды с полосатыми шлагбаумами, вереницы машин, огороды с низкорослыми домиками, тонкие облака в небе, кусты с желтыми цветами, пасущихся коров, а однажды — вот это да! — из зарослей кустарника на краю поля вышли две косули и застыли, глядя на поезд. Мама даже вскрикнула:

— Смотри, Дина, косули! Смотри!

И все соседи, как один, бросились к окну. Косули постояли, трогая ноздрями воздух, и бросились наутек. Соседи обсудили, откуда бы это здесь взяться косулям, так близко к железной дороге, и успокоились, а Дина вдруг спросила:

— А там есть море?

— В Лесногорске? — удивленно вскинула брови мама. — Нет, нету.

Динка смотрела в окно. Чем дольше она жила с новой мамой, тем реже и реже приходили к ней воспоминания ее самого раннего детства, когда был еще у нее родной дом и родная мама. Динка иногда сама не могла понять, что это: воспоминание или просто давний сон?

Мама пристально смотрела на нее и вдруг спросила, впервые за два года, будто почувствовав:

— Ты помнишь своих родителей?

Она так нехорошо это спросила, безличное “родителей” вместо “маму” поцарапало Динку, и она невольно отодвинулась, насупилась. Но тут же мама притянула ее к себе и прошептала на ухо:

— Как только все устроится в Лесногорске, я найду работу, подкопим денег и съездим в тот город, где ты родилась. Слышишь, Дина, обязательно. Там есть море.

В Лесногорске их встречал мамин брат дядя Саша. Они приехали туда рано утром, и весь город плавал в туманном молоке, и только выплывали из этого молока то вершина горы, то домик с резными ставенками, то исполинский тополь, перила моста, черно-белая коза на нем, остров на реке, весь поросший ивами… Выплыл и дядя Саша, сияя синими глазами, как пароход сигнальными огнями. Он расцеловал маму, подхватил Динку, поднял высоко над туманом и сказал радостно:

— Вот ты, значит, какая, красавица! Ну, прыгайте в машину, дома пироги-ватрушки стынут, Марина напекла на целую армию.

— Ну, что ты, — испугалась мама, — зачем ты, мы сразу к маме…

— А вот это видела? — и седой дядя Саша показал маме фигушку. Динка прыснула, а мама покачала головой. Но больше не спорила и тоже улыбнулась.

У дяди Саши была большая квартира в самом центре Лесногорска. Этот дом, и все, что было в нем, и тетя Марина, и Вика, и сам дядя Саша называлось Крымовы.

— Ты, наверное, страшно богатый, — шепотом сказала ему Динка.

— Ну, не то чтобы страшно… — шепотом ответил дядя Саша, — но почти.

Они ели пироги с мясом, капустой, с яблоками, пили чай, было желе, светло-желтое, прозрачное, с кислинкой. Динка слушала, как говорили про то, что Света сейчас в Москве, а приедет только в августе, все дела-заботы, ребята — хорошо, Юрась совсем большой стал, самостоятельный, а Ника такая красавица. У Пети тоже все хорошо, Женька только от рук отбился, еле-еле девятый класс закончил, что дальше — непонятно.

— Как мама?

Нормально, по возрасту, опять настояла, чтобы отвезли ее в Легкие горы, не могу, говорит, летом в городе, а страшно, она там совсем одна, купили ей телефон, а толку-то, она и подходить к нему боится… У Динки тяжелели веки, наполнялись снами, в которых плавно качался на волнах поезд, и машинист с дяди-Сашиными глазами махал ей и просил дружить с Юрасем и не обижать Женьку…

Утром мама повела Динку на экскурсию по Лесногорску. Город был странный. Он лежал, как в чаше, между пологих гор, и даже на самой центральной площади было тихо и пахло близким лесом. По обочинам дорог росла кашка, одуванчики, на газоне у серого дома паслась белая лошадь с жеребенком. В центре города стоял дворец с колоннами, вокруг дворца был парк.

— Что это? — шепотом спросила Динка.

— Это Дворец культуры, я здесь занималась в театре, когда маленькая была. И в танцевальном, и пела… Почему ты шепчешь? Тебе страшно?

• Предыдущая
• 3/15
• Следующая