Шлюз № 1 - Сименон Жорж - Страница 14

• Предыдущая
• 14/24
• Следующая

«Пройди до улицы Сантья, до того дома, что напротив почты, и купи метров сто шнура для занавесок…» — распорядилась утром по телефону г-жа Мегрэ.

Шарантон наводнили толпы принаряженных речников; они заполнили все бистро на набережной от канала до Отейя. Интересно, как повел себя старый Гассен, когда Люкас задержал его? Мегрэ в задумчивости шел по улице, как вдруг его окликнули:

— Комиссар!

В двух шагах от него стоял Дюкро. Выходит, он опять бросил погруженную в траур семью, поскорее отделался от соболезнующих и поспешил за Мегрэ.

— Что там еще за фокусы с Гассеном?

— То есть?

— Я своими глазами видел, как вы показали на него инспектору. Хотите его арестовать?

— Он уже арестован.

— Почему?

Мегрэ чуть задумался — стоит ли говорить.

— Утром он купил револьвер.

Судовладелец промолчал, только зрачки у него сузились, взгляд стал жестким.

— Это, по всей вероятности, для вас, — продолжал комиссар.

— Все может быть, — буркнул Дюкро и сунул руку в карман. Достал браунинг. С вызовом засмеялся: — Меня тоже арестуете?

— Не стоит труда. Вас пришлось бы тут же отпустить.

— А Гассена?

— Гассена тоже придется.

Они стояли в солнечном пятне на краю тротуара какой-то узкой улочки; вокруг сновали хозяйки — было время покупок; Мегрэ вдруг стало смешно: во всей этой возне с двумя типами, которые свободно разгуливали по Парижу с оружием в кармане, он как бы играет роль Господа Бога.

— Гассен никогда меня не убьет, — заверил его Дюкро.

— Почему?

— Потому!

И, переменив тон, добавил:

— Не хотите ли завтра пообедать у меня на даче в Самуа?

— Посмотрим. Во всяком случае, спасибо.

Дюкро ушел со своим пистолетом и пристежным воротничком, натиравшим ему шею. Мегрэ очень устал.

Вдруг он вспомнил, что обещал позвонить жене, приедет ли он на воскресенье, но все-таки сначала отправился в местный комиссариат — там, по крайней мере, прохладно. Комиссар ушел завтракать, но его помощник охотно сообщил Мегрэ новости.

— Ваш задержанный в камере. Вот все, что было у него в карманах.

Вещи лежали на развернутом листе газеты: дешевый револьвер, пенковая трубка, красный резиновый кисет с табаком, носовой платок с синей каемкой и затрепанный порыжевший бумажник. Мегрэ повертел его в руках.

Бумажник был почти пуст. В боковом отделении лежали документы на «Золотое руно» и путевой лист с подписями смотрителей шлюзов. В других — немного денег и две фотографии, женщины и мужчины.

Фото женщины было по меньшей мере двадцатилетней давности; в свое время снимок плохо закрепили, и он сильно поблек, но и сейчас на нем можно было различить худощавое молодое лицо. Женщина слегка улыбалась, и улыбка ее напоминала улыбку Алины.

Это была жена Гассена, которой хрупкое здоровье придавало болезненную томность, почему обитатели грубого мира речников, естественно, видели в ней существо деликатное. Спавший с ней Дюкро — тоже. Где они встречались? На борту «Золотого руна», пока Гассен надирался в кабаках? Или в низкопробных меблерашках?

На втором фото был Жан Дюкро, тот самый, кого только что похоронили. Обычный любительский снимок: парень в белых брюках на палубе баржи. На обороте его рукой написано: «Моему маленькому другу Алине, которая когда-нибудь сумеет это прочесть, от ее большого друга Жана».

И вот он мертв! Повесился!

— Такие, значит, дела, — заключил Мегрэ.

— Нашли что-нибудь?

Только мертвецов, — бросил Мегрэ и открыл дверь камеры.

— Ну как, папаша Гассен?

Сидевший на скамье старик встал; башмаки без шнурков чуть не свалились у него с ног, пристежной воротничок без галстука был расстегнут. Мегрэ хмуро посмотрел на него и позвал помощника.

— Кто это распорядился?

— Но вы же знаете, так обычно делается…

— Верните ему шнурки и галстук.

Несчастный старик чувствовал себя глубоко оскорбленным и униженным.

— Садитесь, Гассен. Вот все ваши вещи, кроме револьвера, разумеется. Исполнили свой обет? В голове прояснилось?

Комиссар сел напротив и уперся локтями в колени, а старик, согнувшись пополам, стал вдевать в ботинки шнурки.

— Заметьте, я вам ни в чем не мешал. Дал возможность ходить куда вздумается и пить мертвую. Ну, да ладно! Сейчас вы оденетесь. Вы меня слушаете?

Гассен поднял голову, и Мегрэ понял, что наклонился он, скорее всего, просто чтобы скрыть шутовскую ухмылку.

— Почему вы хотели убить Дюкро?

Ухмылка исчезла. Лицо старого речника, изрезанное морщинами, дышало безмятежным покоем.

— Я еще никого не убил.

Это были его первые слова, дошедшие до слуха Мегрэ: раньше в присутствии комиссара старик всегда молчал. Сейчас он говорил не спеша, глухо, по всей вероятности, своим обычным голосом.

— Знаю. Но ведь вы собираетесь его убить?

— Может, кого и порешу.

— Дюкро?

— Может, его, может, кого другого.

Было видно, что он не пьян, но выпить все же успел или еще сохранял в крови остатки недавних возлияний.

В последние дни он был неестественно озлоблен, сейчас слишком уж спокоен.

— Для чего вы купили оружие?

— А для чего вы торчите в Шарантоне?

— Не вижу, какая тут связь.

— А то!

Мегрэ на мгновение замолчал. Умопомрачительная краткость ответа произвела на него сильное впечатление; старик добавил:

— Да к тому же вас-то все это не касается. Старик подобрал второй шнурок, снова согнулся пополам и начал шнуровать другой башмак. Мегрэ приходилось напрягать слух, чтобы не пропустить ни одного слова из речи старика — звуки так и вязли в его спутанной бороде. Может, он просто морочил Мегрэ голову? А может, это был обычный монолог пьяницы?

— Лет десять назад в Шалоне владелец «Баклана» прибежал к одному доктору. Звали его Луи. Не доктора, а хозяина «Баклана». Он с ума сходил от радости и нетерпения: его жена должна была родить!

Стены камеры то и дело подрагивали — мимо проходили трамваи; в соседней лавке звонил колокольчик, хлопала дверь.

— Ребенка-то ждали, почитай, лет восемь. Луи отдал бы за него все, что успел скопить. И вот он, значит, нашел доктора, такого низенького, чернявого, очкастого — я его знавал. Луи сказал, что боится, как бы роды не начались где-нибудь в деревне, у черта на рогах, и потому решил ждать в Шалоне сколько будет нужно.

Гассен выпрямился — от сидения внаклонку кровь прилила у него к голове.

— Прошла неделя. Доктор приходил каждый вечер.

Наконец часов в пять дня у жены начались схватки. Луи места себе не находил. Слонялся то по палубе, то по набережной. Потом прямо-таки повис на дверном звонке доктора и чуть не силой привез того на баржу. Доктор клялся, что все идет нормально, лучше некуда, и что-де достаточно предупредить его в последнюю минуту.

Гассен говорил монотонно, словно читал молитву.

— Вы не знаете это место? У меня-то этот дом так и стоит перед глазами — большой, новый, окна огромные.

В тот вечер в окнах горел яркий свет — у доктора были гости. Сам-то он был красивый, усы подвитые, весь духами пропах! Два раза он пришел, только позвали: несло от него бургундским, потом ликерами. Пробубнил:

— Прекрасно, прекрасно… — и скорей домой.

Жена Луи заходилась криком, сам он совсем обезумел, рыдал до слез — до смерти перепугался. Старуха с соседней баржи божилась, что роды идут неладно.

В полночь Луи снова побежал к врачу. Там ему сказали, что, мол, доктор сейчас придет.

В половине первого опять туда. Дом аж дрожит от музыки.

А жена Луи кричит уже так, что прохожие на набережной останавливаются.

Наконец гости разошлись, и доктор явился — не то чтобы совсем пьяный, но и не больно в себе. Снял пиджак, засучил рукава. Посмотрел роженицу, взял щипцы.

Возился, возился… Потом говорит:

— Придется раздробить ребенку головку!

• Предыдущая
• 14/24
• Следующая