Живой - Чертанов Максим - Страница 26

• Предыдущая
• 26/32
• Следующая

— Счастливо, — сказал батюшка.

Кир взвалил пакет на плечо и пошел через пустырь. Идти было тяжело — сплошные ямы, да еще все развезло после дождя.

Звука отъезжающей машины не было слышно. Кир почувствовал, что батюшка опять таращится ему в спину. Дырку проглядишь… Он оглянулся через плечо — точно, стоит и смотрит. Клешни свои сложил на животе и смотрит. Кир махнул ему рукой — катись типа. Батюшка в ответ обрадованно замахал Киру могучей ручищей. Кир постоял, потом развернулся и сделал пару шагов к машине.

— А если не на войне убил? — крикнул он. — Если не на войне, а так просто? А? Чего тогда делать?

Батюшка оторопело молчал. Потом сказал — так тихо, что Кир едва расслышал:

— Каяться.

— Я так и думал, — сказал Кир, усмехнувшись.

Он еще раз помахал батюшке рукой и заковылял прочь. Теперь направо… Куда этот козел показывал? Пустырь тянулся куда хватало глаз — огромный, как поле битвы. Над пустырем вились птицы. Ворона заорала: «Кр-р-ра! Кр-ра!»

— Че орешь, дура, — сказал ей Кир.

Ворона летела за ним.

Кир бросил ей корку хлеба, как собаке, она отстала. Батюшка все не уезжал. Завестись не может? Кир попытался шагать быстрей. Но идти было до того больно — темнело в глазах. Над головой снова раздалось карканье. Погань проклятущая. Что ей хлеб, они мясо жрут, покойников жрут. Она ждет, когда я тут сдохну.

Кир оступился, от боли прокусил губу, проглотил теплую соленую струйку. Пот заливал ему глаза. Бутылки колотили его по здоровой ноге. Он повесил пакет на другую руку — в ту, которой и костыль держал. Костыль был короткий, под локоть. Стало еще хуже.

Пустырю не видно было конца. Тут и там — груды, целые леса оплавленного железобетона. Кир присел на горизонтальную балку, костыль и пакет поставил у ног — осторожно, чтоб не разбились бутылки. Камнем отогнал ворону. Потом, морщась, закатал штанину. Культя вся горела и чесалась невыносимо: она распухла так, что он едва смог отстегнуть крепления. Несколько минут он сидел, отдыхая после этого усилия. Затем достал из пакета одну бутылку водки, открыл ее зажигалкой, налил немного водки на носовой платок. Глубоко вдохнул и прижал платок к культе. Ну, это, знаете… Как на углях жарят, в аду… Он не сдержался и коротко заскулил.

Ворона опять подбиралась к нему. Он хотел крикнуть ей — кыш, проклятая, — но голос у него сорвался. Он снова смочил платок водкой. Пытка, заход второй… Он дышал так громко, со свистом втягивая воздух сквозь стиснутые зубы, что не услышал за спиной шагов. Он обернулся только на голос — рывком, стремительно обернулся, как оборачиваются там.

— Сергей… Ты листок свой забыл, адрес…

Батюшка топтался в нескольких шагах от Кира. Он как-то нелепо разводил руками, будто не знал, куда их пристроить.

— И так найду, — сквозь зубы проскрежетал Кир. — С Божьей помощью…

Настырный поп не уходил.

— А хочешь — я тебе помогу?

— Не надо. — Кир обтер платком лицо, попытался восстановить сбитое дыхание. — Спасибо, ничего не надо. Езжай к попадьихе своей.

— А потом назад отвезу, — продолжал батюшка, — заедем к нашим, я со свояченицей тебя познакомлю…

— Ты сперва сам с ней познакомься. Может, она тебя и на порог не пустит.

— Так помочь?

— Не надо, я сказал. Иди.

Кир вытер руки, платок расправил, снова сложил, сунул в карман. Отхлебнул чуть-чуть водки из горлышка, закрыл бутылку. Он все делал нарочно медленно. Батюшка возвышался над ним, как телеграфный столб.

— Иди, я сказал!! — заорал Кир. — Вали отсюда! Отъебись от меня, сука!

— Ты… ты почему такой злой?!

— Да потому что меня зло берет!

— На кого?

— На всех, блядь! На всех! И на тебя тоже!

— А что я могу сделать… — растерянно проговорил батюшка.

Светлые брови его приподнялись домиком, лицо в бисеринках пота было виноватое и беспомощное, как у ребенка, которого отлупили ни за что ни про что. Он еще немного постоял, потом увидел, что Кир нагибается и берет в руку камень, повернулся и очень медленно пошел к своей машине. Кир швырнул камнем в ворону, но не попал; оглянулся на попа — широкая спина в черной рясе не спеша удалялась на фоне оранжевого шара, клонящегося к закату. Как в кино, блядь. Как в кино. Теперь сбоку от Кира, в гуще сваленных крест-накрест балок, проросших двухметровым чертополохом, опять что-то зашуршало. Ну, сука, погоди, я тебе мозги вышибу. Очень осторожно он нащупал в траве еще камень — округлой формой похожий на гранату, тот лег в руку очень удобно. Он специально не поворачивал головы, чтобы не выдать вороне своих намерений. Но тело, что шевелилось в зарослях колючек, было большое, гораздо больше вороны. Кир понял это, когда увидел, как мужик, что давеча собирал бутылки, рысцой удирает прочь, прихватив пакет.

Злоба клубком подкатила к горлу.

— А ну положь, падла! — завопил Кир.

Он запустил в спину мужику первое, что под руку попалось, — костыль. Промазал, конечно. Мужик, втянув голову в плечи, с рыси перешел на бег. Кир вскочил, чтобы броситься вдогонку за мужиком. Он забыл, что у него нет ноги. Ну, не привык ведь еще. К такому не сразу привыкаешь — нужно время.

— Тихо, тихо… Успокойся. — Батюшка дышал теперь так же тяжело, с присвистом, как и Кир, ничком лежавший в траве.

— Не догнал?

— Не догнал… — ответил батюшка. — Ты извини…

— Тебя-то за что?

— Я бежал, бежал… Мне казалось, я вот-вот его схвачу… А он вдруг нырнул куда-то, я даже не понял… Как крот.

— Он и есть крот. Думаешь, он человек? А он крот.

— Точно, — подтвердил батюшка, кивая, — крот и есть.

— У него тут нора, наверное.

— Ага, — сказал батюшка и опять кивнул головой.

— Вот гад, а? Там столько жрачки было… Тварь паскудная…

— Гад, — согласился батюшка.

— Убивать таких мало.

Батюшка еще раз кивнул — похоже, он согласен был и с этим. Кир приподнялся и сел — не на балку, а прямо в траву. Осмотрелся по сторонам. Рядом, среди чахлых аптечных ромашек, стояла бутылка водки — та, из которой он смачивал платок. Мужик, должно быть, ее не заметил, а то бы тоже спер. Она была едва почата — ну, может, Бог и есть…

Кир пошарил за пазухой, достал смятый пластиковый стаканчик, расправил, налил себе водки.

— Мне тоже плесни, — сказал батюшка.

— Ты же за рулем!

— Ничего… Авось в рясе не остановят…

Кир отдал батюшке стакан и с любопытством стал глядеть, как тот пьет. Батюшка залихватски опрокинул содержимое стаканчика себе в глотку, но после сплоховал — закашлялся.

— Теплая, — оправдываясь, сказал батюшка, — противно… А там что у тебя — часть какая-то военная или деревня?

— Угу, — ответил Кир.

Он сделал несколько глотков из горлышка. Прикинул, сколько остается. Оставалось мало, непристойно мало, чтоб идти с этим в гости. Но лучше, чем ничего. Он попытался затолкать культю в раструб протеза — культя не лезла, она была чуть не вдвое толще обычного. Блин, как распухла, надо было нормальные костыли взять. Как же пойду? Он отставил культю в сторону. Оперся обеими руками о короткий костыль, зашатался, едва не упал. Батюшка подхватил его. Ну и здоровый же, гад. Кир отвел его руку.

— Спасибо… Все, дальше я сам.

Несчетное количество кислого вина, которое Кир выпил, давало о себе знать. Пошатываясь, он расстегнул ширинку. Ему все еще непривычно было, что это — «молния». Хорошо, что «молния», пальцы тоже распухли, онемели от постоянного напряжения и плохо слушались его, с пуговицами б не управиться так просто. Он оглянулся на звук. Батюшка стоял в сторонке, шагах в трех, и делал то же самое, задравши рясу; на нем были точно такие же джинсы, как на самом Кире, — с китайского рынка. Кир засмеялся. Глаза их встретились.

— Что смеешься? — сердито спросил батюшка.

— Да так… Я думал, попы не ссут. А если ссут, то как бабы.

— Ну ты и дурак, — сказал батюшка. Он опять стал весь красный — обиделся? Кир засмеялся снова, и тогда батюшка не выдержал — заржал.

• Предыдущая
• 26/32
• Следующая