Разлучи нас, смерть! (СИ) - "Ginger_Elle" - Страница 11

• Предыдущая
• 11/312
• Следующая

— Твои родители развелись? — спросила Эмили.

— Нет, — ответил Джейсон, не давая никаких пояснений.

Они сидели на полу в его комнате, вокруг были разбросаны ноты.

— Я просто подумала, что раз тебя воспитывал отец, то… — Эмили слегка покраснела, смутившись. — Извини.

Теперь смутился Джейсон, подумав, что его резкий ответ мог задеть девушку:

— Они не разводились, они никогда не были женаты. По крайней мере, друг на друге… А вообще — не знаю.

— Как это ты не знаешь? — удивилась Эмили.

— Ну, отец не был женат. Это точно. А про мать мне практически ничего не известно…

— Как такое может быть? Прости, я опять болтаю лишнего…

— Мой отец был непростым человеком, я уже говорил… Он не поддерживал с моей матерью отношений. Я её никогда не видел.

— Ты тоже непростой парень, Джейсон Коллинз. Ты нигде не учился, но работаешь в финансовой фирме. Ты не знал свою мать и не любишь говорить об отце. Ты вырос в состоятельной семье, но начал всё в другой стране с чистого листа. От полиции не скрываешься?

— И такое бывало. Но меня быстро нашли.

— Правда? А зачем они тебя искали?

— Это тайна. Практически военная, — подмигнул Джейсон.

Эмили рассмеялась, но не стала продолжать расспросы.

— Ты уже решил, — спросила она, — пойдёшь завтра к Джейку или нет? Алек и Дженнифер точно будут.

— Наверное, нет. Мне послезавтра на работу, а у Джейка почему-то всегда засиживаемся допоздна, и добираться домой потом долго.

— Знаешь, Джейк не будет возражать, если ты останешься на ночь, — сказала Эмили, бросив на Джейсона испытующий взгляд.

Тот спокойно, без капли эмоций взглянул в ответ и пожал плечами:

— Мне это неинтересно.

В его словах и выражении лица не было ничего: ни раздражения или обиды (как если бы он был оскорблён несправедливым предположением), ни смущения (как если бы Эмили угадала).

— Я думаю, Эмили, — продолжил он тем же механическим тоном, поднимаясь с пола и отходя к окну, — что я действительно поступаю нечестно по отношению к тебе. Ты очень открытый человек. Я устроен иначе. Тебе не дают покоя те вещи, которые ты обо мне не знаешь? Хорошо. Я расскажу. Там нет ничего интересного, поверь. Просто неприятные события, которые не очень-то хочется вспоминать.

— Джейсон, не надо… — извиняющимся тоном проговорила Эмили.

— Ты первый человек, которого я могу назвать своим другом, и это будет, как минимум, справедливо по отношению к тебе. Я вырос в состоятельной семье, ты права, если можно назвать семьёй то, что у меня было. Я не знал ни одного своего родственника, кроме отца. Он много лет назад рассорился с моим дедом, бабушка давно умерла, с сестрой и братом он тоже не поддерживал отношения. Бабушка происходила из очень старого и богатого семейства, среди её предков и отцы-основатели, и основатели «Standard Oil». У неё в доме порядки были строже, чем при английском дворе. Она требовала от мужа и детей неукоснительного соблюдения этикета. Был такой сорт американцев… До сих пор есть. Мой отец не был столь фанатичен, но, тем не менее, в нашем доме тоже придерживались строгих правил. Отец… он нуждался в них, я так думаю. Это готовые образцы поведения, так ему было проще. Он вообще воспитывал меня довольно необычным образом. Если бы я ходил в школу или играл с детьми соседей, надо мной смеялись бы. Но этого не было — я ни с кем не общался, кроме отца, нескольких его друзей и учителей. Когда отец умер, мне по завещанию не досталось ничего. Вот и всё. Поэтому мне пришлось многое поменять в жизни.

— Почему он так поступил с тобой?

— У него было строго определенное мнение, что я должен делать дальше, как строить свою жизнь. Практически, по его образцу. Я думал иначе. Мы ссорились из-за этого. Отец был болен, знал, что умрёт через несколько месяцев, и знал, что я практически не приспособлен к самостоятельной жизни. Мне было семнадцать, но я был, по сути дела, ребёнком. Он завещал всё трём учебным заведениям. Он думал, что не оставляет мне выбора и что я вынужден буду учиться дальше. В завещании даже было перечислено несколько университетов и специальности — если бы я поступил туда, то мог бы получать финансовую поддержку от вузов, которым достались его деньги.

— И ты отказался? — поражённо воскликнула Эмили. — Бросил всё и приехал в Лондон?

— Не сразу сюда. Но да, я отказался. Я подумал, что лучше буду мести улицы и голодать, чем превращусь в его копию. Я мог… Я очень на него похож. Это вроде фамильного безумия…

— Что за ерунда! — воскликнула Эмили. — Нет у тебя никакого безумия!

Джейсон ничего не ответил.

У его отца, скорее всего, были какие-то психические отклонения, лёгкое подобие аутизма, которое не замечали ни коллеги, ни родители. Для него не имели значения отношения между людьми, и он не ощущал эмоциональной связи с ними. Если он и заводил отношения, то лишь из-за того, что так было принято, и он не желал, чтобы его считали сумасшедшим отшельником. Линдхельм, безусловно, сознавал свою ущербность, но считал её, скорее, преимуществом: оно давало ему независимость от других, ничто не отвлекало его от работы, он всегда мог объективно оценивать ситуацию. Он искренне считал сочетание выдающегося ума и отсутствие привязанностей идеальным для карьеры учёного.

То, что было даровано ему в результате какой-то физиологической аномалии, он хотел воспроизвести в сыне с помощью системы воспитания. Он отсекал всякие связи, чтобы дать уму ребёнка развиться в холодной, девственной, свободной от привязанностей чистоте.

Джейсон понимал суть своих проблем: как и отец, он не мог построить подлинно эмоциональных отношений, но в отличие от отца, он в них нуждался и страдал в своём холодном, одиноком мире. Он не знал, как выразить собственные чувства, и боялся, что ответная реакция людей будет не такой, какой он ожидал, поэтому прибегал к самому простому варианту — вовсе не демонстрировал их. Конечно, он не мог контролировать всё и всегда, и непроизвольные эмоции проскакивали сквозь крепостные стены, но чем острее была его внутренняя реакция, тем сильнее он замыкался в себе и тем бесчувственнее и отстранённее становился внешне.

Он сам себе казался жалким. Он стремился к людям, тянулся к их вниманию и теплу, но, получив желаемое, сам же их и отталкивал. Он не умел ни принимать чувства других, ни дарить свои. Джейсон понимал, что всему этому можно научиться, и были специалисты, которые — теоретически — могли бы ему помочь. Но его пугал сам факт того, что тогда ему придётся рассказать, раскрыться, вывернуться наизнанку перед незнакомым человеком. Он не думал, что сможет это вынести.

Когда он в очередной раз возвращался к этой идее, у него рождалась одна и та же ассоциация: разрезы и раны на теле, исследуемые с помощью зондов и расширителей. Безжалостный блестящий металл. Мягкая, уязвимая человеческая плоть. Позволить другому человеку вторгнуться в его внутренний мир и исследовать его чувства было равнозначно введению хирургических инструментов в полость тела. И то, и другое вызывало одинаковые страх и внутреннее неприятие, граничившее с отвращением.

Глава 7

Из дневника Джейсона Коллинза

23 ноября 2005

Не знаю, смогу ли я дальше работать в этом отделе. В смысле, я-то, конечно, смогу, но захочет ли Финлэй. Нет, он меня ни в чём не подозревает, просто тогда, во время нашего разговора, он почувствовал, что я не просто не согласен с ним, а внутренне не принимаю его позицию.

Кстати, та история закончилась хорошо — по моим меркам. Остальные, конечно, недовольны. Пришлось идти на физическое вмешательство, агента, который работал под прикрытием, отозвали. Полтора года работы по внедрению коту под хвост. Виктор-4 отказался участвовать в операции из-за серьёзных проблем в его компаниях(?). Запасные планы такого же типа тоже не сработали, всё из-за дела де Сарта. Не буду подробно описывать — целую неделю только о нём говорили и писали. Банки и биржи по обе стороны Атлантики до сих пор трясёт.

• Предыдущая
• 11/312
• Следующая