Действовать по-гвардейски. Воспоминания комбрига ВДВ (СИ) - Мильский Александр - Страница 13

Советским военнопленным, которых гитлеровская армия использовала в своих войсках, ставили на гимнастерках белой краской особые знаки, легко отличимые даже на большом расстоянии. Знаки ставились на спине гимнастёрки и на её левом рукаве, в виде квадрата размером 10-12 сантиметров. В квадрате изображалось что-то похожее на фигуру бегущего человека. Вот с такими знаками они у немцев и работали. Мы многих из этих пленных освобождали и, минуя всю «расследовательскую» процедуру, направляли в бой. Причём они и у нас действовали в гимнастёрках с нанесёнными на них масляной краской знаками. К их поведению в бою мы никаких претензий не имели. Воевали они нормально, как и надлежало советским воинам. Тех из них, кто в бою был ранен, мы направляли в госпиталь, но уже без меток на гимнастёрке, а о тех, кто погиб в бою, сообщали на родину, как и полагалось. Все эти солдаты были хорошими людьми, не по своей вине попавшими во вражеский плен; в бою они не щадили своих жизней, защищая Отечество.

Так как по мере продвижения вперёд мы стали оперировать на широком фронте, то нам пришлось сталкиваться со всеми батальонами 767-го пехотного полка.

Бывали у нас и такие случаи. Некоторые подразделения немецкого полка, уже усиленные танками и поддерживаемые артиллерией, переходили в контратаки. Их действия поддерживала бомбардировочная авиация. Происходили горячие схватки, но в итоге противник успеха не достигал, ведь его тактику мы уже хорошо изучили. Немцы продолжали воевать также как в 1941-м году, всегда начинали бой на узком участке фронта, обычно вдоль дорог или на удобной для продвижения местности. Мы этому противопоставляли свою стойкость и своё умение. Небольшие немецкие клинья мы не только отражали, но и наносили при этом серьёзный урон атакующим.

Хоть и с трудом, но мы продвигались вперёд. В то время противник всё ещё был значительно манёвреннее нас. Был он и богаче в своём техническом оснащении, тогда как нам как раз тогда не хватало на своём участке даже артиллерии. О танковой и авиационной поддержке мы и не мечтали. Эти ограничения в боевой технике и вооружении вынуждали нас вести наступление ночью, днём же мы стремились закрепиться на захваченных позициях, отражая контратаки противника. Если в первый день боя мы наступали днём, одновременно с остальными полками дивизии, то теперь ушли вперёд и оторвались от соседа слева, после чего нам разрешили действовать самостоятельно. Отставшим ставилась задача выходить на уровень с нами.

Дерзость и напористость наших бойцов в наступлении была поразительна, а в обороне они проявляли стойкость и упорство. Мы всегда были уверены в успехе и добивались его.

Вспоминаю такой случай. Командир 1-го батальона старший лейтенант Креута и его комиссар, старший политрук Гороховиков, за ночь ушли с батальоном далеко вперёд. В ходе ночного боя радиосвязь у нас с ними была нормальная. Казалось, всё идёт хорошо. Но с выводом мы поторопились. Рассвет застал батальон на неподготовленных к обороне позициях, он просто не успел закрепиться на достигнутом рубеже. Утром противник перешёл в контратаку. Связь с батальоном прекратилась. Нас это очень встревожило. Помочь попавшим в тяжёлую обстановку товарищам мы не могли, на других участках шли ожесточённые схватки и все боевые возможности полка были исчерпаны. По сути, мы только наблюдали за развитием событий и сами непосредственно готовились к бою. Однако противник на участке батальона Креуты топтался на месте. Оказалось, что боевой порядок батальона враг не смял. Его танки прошли вперёд, а пехоту наши подразделения не пустили. В итоге танки были вынуждены повернуть назад. С наступлением сумерек немецкие атаки ослабели, и батальон закрепился. Подобные случаи имели место и в других подразделениях, но там мы своевременно приходили на помощь.

На второй день боя, 18-го августа, мы потеряли командира 3-го батальона старшего лейтенанта Соловьёва, он неожиданно налетел на вражескую засаду и погиб. Для нас, знавших его, это была тяжёлая утрата. Мы лишились опытного и хорошего командира, чуткого и сердечного товарища, прекрасного во всех отношениях человека. Иван Иванович Соловьёв показал себя с хорошей стороны ещё при действиях на Смоленщине в тылу врага. Вместо него в должность комбата вступил лейтенант Рыжков, также боевой командир. За рейд по немецким тылам Рыжков был награждён орденом Ленина. Тогда он командовал ротой и особенно хорошо проявил себя в тяжёлом оборонительном бою в районе хутора Соловеньки. Вообще, несмотря на молодость, лейтенант Рыжков имел уже солидный военный опыт. Как показали дальнейшие действия батальона, мы в своём выборе не ошиблись. Вскоре лейтенанта утвердили в новой должности и повысили в звании.

День 19-го августа прошёл более или менее спокойно, нам было приказано задержаться на достигнутом рубеже. Последнее объяснялось главным образом тем, что действующий левее нас 124-й гвардейский стрелковый полк значительно отстал. Наш левый фланг оголился.

В ночь на 20-е августа командир 3-го батальона по приказанию штаба полка организовал разведку в направлении станицы Кременская. В разведку был послан стрелковый взвод. Получив первые сведения от разведчиков, командир батальона попросил разрешения отправить в засаду южнее станицы ещё один взвод. Мы разрешили. Место для засады и её отхода в случае необходимости было выбрано удачно. К утру взвод, высланный в разведку, возвратился, а взвод, отправленный в засаду, перед рассветом успел расположиться в удобном для него месте. Противник наших действий не обнаружил, да и погода нам благоприятствовала, над поймой Дона сгустился туман. Как обычно, с утра у противника началось движение автомашин из хутора Лопушина к станице Кременской и обратно. Засада пока наблюдала. Важного объекта для нападения не появлялось. Вдруг из хутора к станице вышла автомашина явно штабного типа. Это было уже то, что надо. Как только автомашина вошла в зону действия засады, ей преградили путь и обстреляли. Водитель и сидящий рядом с ним офицер погибли сразу. Лобовое стекло машины оказалось пуленепробиваемым, но оба немца были сражены пулями, прошедшими ниже кромки стекла. По тенту также была дана очередь из автомата. Из кузова выскочили ещё два офицера и рядовой. Так как рядовой был вооружён автоматом, его немедленно обстреляли. Офицеры, увидев сложившуюся обстановку, успели выхватить пистолеты и покончить с собой. Нам бы захватить их живыми, но случившегося не поправить. Двигатель у автомашины продолжал работать. Из кабины выбросили убитых и на их место сели два наших бойца, в кузове разместились ещё четыре человека. Машина покатила вперёд к станице. Благополучно проскочив через Кременскую, отделение на захваченном транспорте минут через пятнадцать было уже у нас, немцы по нему не сделали ни единого выстрела. Автомашина оказалась из штаба 376-й пехотной дивизии, 12-цилиндровый «кадиллак». В ней оказалось много ценных штабных документов и среди них детально отображённая схема обороны дивизии с обозначенными на ней огневыми точками, до станкового пулемёта включительно. Захваченные бумаги мы немедленно переслали в штаб нашей дивизии, предварительно отметив у себя на карте огневые точки противника на интересующем нас направлении. Из штаба дивизии документы направили в штаб армии. Так как автомашина был практически исправной, то некоторое время ею пользовался я, а затем её передали моему помощнику по тылу старшему лейтенанту Горелику, которому она была нужнее.

В рассказанном мною эпизоде проявились дерзость, смелость, расторопность и смекалка, которые были свойственны нашим бойцам и командирам. Сердце радуется за таких удальцов.

Если говорить он нашей полковой разведке, то в те дни она действовала еще плохо. Специалиста-разведчика у нас не было. Разведку возглавлял лейтенант Коздоба, но командирских навыков он ещё не имел, да и как разведчик тоже не был подготовлен. Это был работник административной службы. Однако у него были неплохие данные, позволявшие надеяться, что через некоторое время от него всё-таки будет толк. Вообще при подборе кадров мы всегда учитывали деловую и перспективную сторону офицера. Так, например, командиром 2-го батальона был у нас в бригаде старший политрук Дрягин. Много нам пришлось потрудиться над тем, чтобы перевести его на строевую должность. В конце концов, с большим трудом мы этого добились, политуправление РККА с такой перестановкой согласилось. За действие в тылу врага Дрягин был награждён орденом Ленина, а за бои в излучине Дона мы представили его к званию «Герой Советского Союза». Только боевая случайность не позволила дело с присвоением ему этого высокого звания довести до конца. Вообще, батальон Дрягина был лучшим в полку.