Азартные игры высшего порядка - Симонова Мария - Страница 11
- Предыдущая
- 11/71
- Следующая
Выключив радио и бросив машинально взгляд наверх, на информативную метку, чтобы узнать, сколько километров этого съехавшего с катушек моста ему еще осталось преодолеть до большой земли, он и обнаружил, что едет вовсе не из Америки в Европу, как он с самого начала предполагал, а наоборот, то есть уже назад — из Европы в Америку. Остановившись и обмозговав данную ситуацию, Ларри пришел к выводу, что перемена направления была не его случайной ошибкой, а чьим-то организованным актом, произведенным коварно под покровом ночи: пока Ларри мирно спал, местные приколисты, по которым давно уже плачет психдиспансер, отбуксировали его машину через дорогу. Правда, вывод этот прогибался в одном очень важном пункте: Ларри помнил, что припарковался он вечером у отеля и что отпарковался утром от того же самого отеля. Но тут ему припомнился точно такой же отель на другой стороне трассы — в этом, очевидно, и состоял весь их подлый план: два отеля-близнеца на противоположных сторонах, поди-ка догадайся, что заснул ты возле одного, а проснулся уже у другого — того, что напротив!
Склоняя поэтажно сквозь зубы этих сбрендивших идиотов — обитателей моста, Ларри развернул машину на встречную полосу и продолжил свой прерванный путь в Европу. Когда он вновь миновал отель «Максима», окна его первых этажей уже были выбиты и народ под веселый звон трудился над остальными этажами. Вскоре Ларри пересек Черту во второй раз, но опять же этого не заметил. Через какое-то время по другую сторону дороги явился отель-близнец, где работа по битью стекол велась с не меньшим энтузиазмом и уже почти подходила к концу. Стоит ли говорить, что когда взгляд его вновь обратился к дорожной справке, то она оповещала, сколько километров пути ему осталось проехать, чтобы попасть в Америку. Нет смысла описывать его недоумение и панику после этого открытия, тем паче что описанию они все равно не поддавались, стоит лишь упомянуть, что мимо двух отелей «Максима» он проехал в то утро еще не менее десятка раз, делая различные мелкие заметки, пока не уверился окончательно в том, что оба отеля являются на самом деле одним и тем же сооружением, а самого его, Ларри, в определенной точке пути разворачивает мгновенно на встречную полосу какой-то неведомой силой. Что это за сила и каков ее источник, ведомо было, очевидно, одному лишь дьяволу, Ларри же вынужден был просто признать факт ее наличия и осмысливать план своих дальнейших действий, считаясь с этим фактом. Надо отдать ему должное — с мечтой попасть в Европу Ларри расстался не сразу: он прорывался туда с завидным упорством в течение примерно еще двух суток, благо машина давала ему теперь не только кров, но и стол, причем то и другое бесплатно, как и — благодарение Небу! — возможность быстро передвигаться.
О том, что подобная же «затычка» имеется и по дороге в Америку, на расстоянии нескольких тысяч километров от первой, Ларри узнал значительно позже, когда, отчаявшись наконец попасть в Старый Свет, смирился с мыслью о возвращении в Штаты (какая, черт, разница, лишь бы убраться поскорее с этого дьявольского моста!) и поехал-таки назад. В середине третьих суток пути его опять развернуло. Не в силах поверить в очевидное — в то, что ему не суждено больше ступить на твердую землю, ни на европейскую, ни на американскую, — он бросился на штурм новой преграды. Лишь после ряда безуспешных попыток Ларри окончательно осознал, что находится он в ловушке. И дальнейшая его участь — ездить по мосту взад-вперед, от «затычки» к «затычке». В то время, когда любой удачливый карманник мог не только наслаждаться роскошью ступать по Земле в любой ее точке, но и бороздить просторы вселенной в космических лайнерах, он, Ларри Шанс, заперт на каком-то паршивом мосту, да к тому же еще прикован к машине, как Прометей к скале. Что же он теперь, обречен ездить дозором по этому мосту всю жизнь, до самой своей смерти? Или только до тех пор, пока не сгинет проклятый барьер?.. Второе, конечно, было куда предпочтительней. И в ожидании этого второго Ларри ничего другого не оставалось, как заниматься первым, то есть ездить туда-сюда по ограниченному неведомыми силами отрезку моста. Других дел у него теперь все равно не было, да и это занятие нельзя было назвать делом — рулем не приходилось крутить даже в двух критических «поворотных» точках. Поэтому все внимание Ларри невольно сосредоточилось на проблемах и образе жизни обитателей моста — его фактических товарищей по несчастью. Разумеется, кроме его «Ниссана», на мосту оказалось заперто некоторое количество транспортных средств, в том числе и несколько полицейских машин. И у всех водителей, как он вскоре выяснил, появились аналогичные проблемы: никто из них не мог отойти от машины дальше чем на два шага, а взятые до катаклизма пассажиры, выйдя из машины, уже не имели возможности вновь в нее вернуться.
Спустя пару дней Ларри даже отключил маскировочное поле: если приметы его машины и имелись в здешних полицейских участках; то сделать ему теперь все равно ничего не могли, а кроме того, полиции сейчас было не до него, если она вообще функционировала на данном замкнутом отрезке моста, в чем Ларри не без оснований сомневался: в течение тех первых дней, что он вне себя от злости мерил трассу из конца в конец, на обочинах закипала настоящая гражданская война. Перебив все, что можно было разбить — даже окна небоскребов, — и разграбив банки, магазины и конторы — короче, все, что только можно было ограбить, неуправляемые стаи народа начали становиться более организованными и постепенно превратились в группировки, которые — должно быть, от нечего делать — занялись истреблением друг друга. Теперь, куда бы Ларри ни ехал — на запад или на восток, — справа и слева между зданиями и внутри них постоянно велись бои и потасовки, гремели выстрелы, свистели пули и мелькали вспышки лазеров, особенно хорошо видные по ночам. Кстати говоря, лихих шоферов, носящихся в панике по мосту, тоже не обходили вниманием: на первых порах их закидывали тяжелыми предметами обихода, пытались обстреливать из разных видов оружия и устраивали им поперек дороги баррикады. Все это поначалу изрядно потрепало шоферам нервы, но зато помогло им выявить еще одну непрошеную благодать, снизошедшую исключительно на водителей транспортных средств: оказалось, что под незримым полем-тюрьмой, накрывавшим каждую машину, их не берут ни пули, ни лазеры, а баррикады под воздействием этого поля сами собой разваливаются и даже как бы расступаются, постепенно освобождая дорогу движущемуся автомобилю. Поняв, что владельцы автотранспорта практически неуязвимы, их в конце концов оставили в покое. И с этого дня они стали полными хозяевами трассы, превратившись в своеобразную касту неприкосновенных, отделенную от общественных проблем волею судьбы, или, скорее, тех треклятых сил, что имели наглость, перелопатив земной миропорядок, заменить собой судьбу. Словом, все водители, и Ларри в том числе, остались среди всеобщего безумия как бы не у дел.
Наблюдать нейтрально из уютной машины за военными действиями, развивающимися снаружи, Ларри вскоре до смерти надоело, и он стал по мере сил к ним подключаться — благо, съезжать с дороги в проулки между домами ему ничто не мешало, и за свою жизнь он мог быть при этом абсолютно спокоен. Правда, участие его было весьма пассивным — ну, разгонит очередную поножовщину либо, вклинившись в перестрелку, загородит от пуль пару-другую оболтусов. Зато он приобрел вскоре новые знакомства среди местного населения, общаться с людьми, находящимися вне его «защитного» поля, он мог только посредством разговора, и Ларри не упускал такой возможности — на контакт с ним, как правило, шли охотно, надеясь, должно быть, со временем вызнать секрет шоферской неуязвимости, который был загадкой и для самого Ларри, о чем он, разумеется, предпочитал не распространяться. Вскоре, кстати, выяснилось, что предметы и вещи, никак не угрожающие его жизни и не мешающие машине передвигаться вперед, вполне способны проходить сквозь поле, и он стал милостиво выполнять некоторые просьбы, связанные с мелкими перевозками, а также передавал между группировками разного рода послания и ультиматумы. Все это как-то скрашивало его «принудительное заключение» и подавляло ощущение полной отрезанности от внешнего мира.
- Предыдущая
- 11/71
- Следующая
