Камасутра от Шивы - Солнцева Наталья - Страница 38
- Предыдущая
- 38/69
- Следующая
Сыщик чувствовал себя, как на уроках по предметам, которых не понимал. Глория казалась ему учительницей, недовольной тупым учеником. К чему она клонит?
– Ты хочешь сказать, что всех трех женщин убил какой-то Голем? Глиняный истукан, оживленный доктором Шестаковым?..
Глава 32
Прокудинка
Аля боялась, но страх гнал ее вперед, а не назад. Отступать ей некуда. Позади – сплошная боль и разочарования. Если бы ей дали шанс начать жизнь с чистого листа, как бы она поступила? Запретила бы себе любить? Отказалась бы верить? Перестала надеяться? Как бы там ни было, она уже не та наивная глупышка, которая мечты принимала за реальность. Теперь все будет по-другому. На этот раз Шестаков ее не проведет.
Аля попросила таксиста остановиться на том же месте, что и в прошлый свой приезд, молча рассчиталась с водителем и зашагала по пыльной грунтовке. Ночь стояла тихая, лунная. Мерцали звезды. С речки несло запахом тины. Это напомнило Але утопленника – ужасное разбухшее от воды тело, на которое противно смотреть. Казалось, он крадется рядом, дышит, взмахивает белыми мертвыми руками. Ее преследуют призраки, от которых никуда не деться.
Шестаков рассказывал ей о Големе – вылепленном из глины существе, похожем на человека. Главный раввин Праги Лёв бен Бецалель, – мистик, математик и философ, – создал его из описанных в Книге Творения элементов и оживил священным словом. Это как бы имя, дающее Голему силу двигаться и действовать. Раввин был уверен, что сможет контролировать истукана. Но вскоре тот вышел из-под его власти и перестал подчиняться. Любовь к дочери рабби Лёва вскружила Голему голову и пробудила в нем жажду свободы. Создателю пришлось пуститься на хитрость, дабы усмирить чудовище. После этого раввин произнес священное слово задом наперед и таким образом лишил Голема сознания. Глиняное тело развалилось, его по частям перенесли на чердак сиганоги и схоронили под грудой хлама. Не исключено, что останки по сию пору находятся там. Почему-то на чердак той синагоги непосвященных не допускают. Экскурсии туда водят, но на чердак подниматься запрещено.
«Ты веришь в эту сказку?» – удивилась Аля.
«Я бы желал создать своего Голема! – горячо воскликнул доктор. – Но увы! Тайну священной формулы рабби Лёв унес с собой в могилу. Он похоронен на Старом еврейском кладбище, неподалеку от синагоги. Я был там. Видел паломников, которые оставляют у надгробия записки с просьбами. Они верят, что желание непременно сбудется. Я тоже оставил записку».
«О чем ты попросил?»
«Не важно!»
Аля глубоко задумалась, оступилась и чуть не подвернула ногу. Она освещала себе путь фонариком. Деревня почти вся спала. Где-то в проулке горланил песню пьяный мужик. В ответ лениво брехали дворовые псы.
Придя на место, Аля долго оглядывалась и прислушивалась, потом скользнула в калитку и через минуту очутилась в доме. В стекла веранды била луна. Гостья гнала от себя мысль, что где-то в комнатах может прятаться Гор, который поджидает ее. Чему суждено случиться, то произойдет. С одной стороны, она отрицала фатализм, а с другой – понимала: спорить с судьбой еще не значит выиграть в этом споре. Все двойственно, в том числе и душа человека.
Аля быстро отыскала склянки с жидкостью, которые описал ей по телефону Шестаков. Надо побрызгать навозную кучу… потом выкопать бутыль и поменять в ней воду… потом…
Инструкций было завались, всего не упомнишь. Доктор наказал ей записать подробный порядок действий. Главное – не перепутать бутыли и сделать все так, чтобы не попасть на глаза соседям…
Не все в Прокудинке спали в эту позднюю пору. Митрофаниха, которая однажды уже пострадала из-за своего любопытства, ворочалась в постели с боку на бок, кряхтела и постанывала. Ныли старые косточки, дышать было нечем. Откроешь окошко – комарье летит, кружит роем, звенит, уснуть не дает. Закроешь окошко – душно, воздуху не хватает. Давно бы надо сетку натянуть, да руки не доходят.
За печкой в щели пилит сверчок, как будто сверлом сверлит уставший мозг. Перина пуховая жаркая, подушка неудобная. Знахарка не выдержала, встала, накинула поверх сорочки байковый халат, обула мягкие тапки и вышла на крыльцо. Пройтись, что ли, по деревне? Поглядеть, все ли в порядке? Бояться в ее годы нечего. Она нажилась вдоволь, и горя нахлебалась, и радости испробовала. Ко всему привыкла, всего повидала. Многих на тот свет проводила, ждут ее там, не дождутся.
Митрофаниха и не заметила, как ноги принесли ее к нефедовскому дому. И ведь не хотела сюда идти: кривая дорожка сама привела. Правду говорят, что ежели бесу поддаться, то будет он человека путать и морочить, пока не погубит.
Бабка прильнула к забору и затаила дыхание. Во дворе, у сарая, метался какой-то свет. Неужто хозяин заявился? Только он всегда на машине приезжает, а где машина?
Окна в доме были темными. Знахарку заворожил блуждающий свет и запах навоза. Кто-то привез на участок удобрения? Или расковырял кучу подсохшего помета? Старушка так увлеклась, что не заметила мелькнувшей во дворе тени. От кустов отделилась темная фигура и двинулась к сараю.
Раздался сдавленный женский крик. Митрофаниха чуть не сомлела от ужаса. Ей показалось, что черт с ведьмой дерется. Она рванулась было бежать, но тело приросло к месту, не слушалось. Ноги стали ватные, в ушах зашумело. Перекреститься и то не смогла.
– Пресвятая Богородица… – зашептала знахарка. – Спаси и помилуй…
Судя по звукам, черт поволок ведьму в сарай. Скрипнула дверь, сбитая из досок, и все смолкло. Странный свет тоже исчез.
Митрофаниха стояла в темноте, объятая страхом, и молилась. Может, ей все это привиделось? Померещилось?
Она наконец стряхнула оцепенение и быстро, размашисто осенила себя крестом. От души отлегло. Никакого черта, никакой ведьмы и в помине не было. Вокруг проклятого дома нечистый шалит, морок наводит. Бабке бы домой шагать, а она бочком засеменила к калитке. Дернула… открыто. Что за оказия?
Подслеповатые глаза знахарки едва различали тропинку. Тапки намокли от росы. Митрофаниха обогнула дом и приблизилась к сараю. Запах навоза усилился. Бабка навострила уши, однако слух у нее после давнего удара по голове притупился. Казалось, за дверью кто-то возится… шепчется… переговаривается… взвизгивает… рычит…
«Черт с ведьмой любовь крутят!» – догадалась знахарка.
Уж так ее тянуло заглянуть внутрь, так подмывало! Еле удержалась. Святая Богородица подсобила, не позволила бабкиному любопытству взять верх над рассудком. Узри она, как нечистые совокупляются, сошла бы с ума. От такого зрелища кто угодно свихнется…
Между тем в сарае действительно находились двое – женщина и мужчина. В полной темноте они не могли видеть друг друга.
– Это ты, Гор? – дрожащим голосом спросила Аля.
– Я…
– Ты хочешь убить меня?
– Почему бы нет?
– У тебя странный голос…
Она принюхивалась, стараясь уловить запах его туалетной воды, но все забивало зловоние. После того, как Аля побрызгала на помет из склянки, от кучи повалил такой смрад, что она чуть не задохнулась.
– Мне страшно…
– У этого дома плохая карма.
– Не убивай меня!.. Пожалуйста, Гор!.. Я сделаю все, что ты скажешь…
– Конечно, сделаешь. Разве у тебя есть выбор?
– Ты нарочно заманил меня сюда…
– Не стану отрицать, – усмехнулся он. – А ты послушная девочка. Приехала, не побоялась.
– Пощади меня!..
– Вот еще! С какой стати?
– Ты же говорил, что любишь меня…
– Любовь?! – презрительно процедил он. – Сказка для доверчивых простаков! Любовь придумали, чтобы делать из людей рабов чужих прихотей.
Аля напряженно прислушивалась к интонациям его голоса, дыханию, манере выражаться. Это был другой Гор, которого она не знала. И все же в нем пробивалось что-то знакомое.
- Предыдущая
- 38/69
- Следующая
